Запросто. Я прямо вижу, как в груди у него крик взбурлил протестующий - нет, мол, никогда в жизни. Вот...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И тут наконец столкнулся Воронцов со взглядом майора. Смотрел на него Медведев с добрым прищуром, с надеждой и в то же время требовательно.
Еще тише стало, даже привычного поскрипывания коечных ярусов не слыхать; ни кашля, ни чиха...
И Воронцов застыл с раскрытым ртом, но уже ничего не сумел сказать: опередил его майор:
- Вот что... Твое мнение, Воронцов, потом. Пусть сначала другие выскажутся.
- А че, он работу знает, - зашепелявил другой бригадир, Кукшин, вечный подпевала, недостача зубов во рту у которого в последнее время почему-то прогрессировала. Выбивали.
- Людей знает, - добавил бригадир Дикушин, - уважают его.
- Главное, стаж большой, - не выдержал, блеснул своим "юмором" Ленин.
Ястреб с ухмылкой поглядел на него. Вздохнул.
- При нем бездельников не будет! - громко вдруг сказал тихий теперь, вечно больной Поморник. - Пора ему, засиделся.
Ленин, уловив ход движения пролетарского собрания и мгновенно осознав всю выгоду своего человека в бригадирах, обернувшись к Воронцову, заорал на весь барак, прикрыв для смелости исколотые веки:
- Правильно, Кваз - самый справедливый! Защитит нас! Он нас не забудет!
И все заулыбались, спало напряжение, и люди добродушно загудели, кто-то хохотнул, и еще один.
Воронцов в недоумении оглядывал людей, вдруг ставших ему будто родными даже... Неужели все они верят, что именно он их защитит и будет справедливым и честным с ними?
- Дроздов, а что ты хотел сказать? - направил в нужное русло разговор хитрый майор.
Дроздов, не ожидавший, что его мнение будут спрашивать, привстал, приободрил себя, растягивая слова, начал важно:
- Д-д... думаю, это дельное предложение. Тут хоть как смотри, а он бригаде нужен именно в таком качестве. Мужчина Воронцов работящий, с понятием. Не забивает, надо сказать, себе голову всякими воровскими идеями. Так что кому, как не ему, становиться у нас бригадиром... - сел, довольный произведенным эффектом.
- Хватит сидеть за спинами, Кваз, - спокойно и просто добавил Гоги. - Ты свое отмучился.
Медведев внимательно слушал реплики, не перебивая. Но тут вскинул руку некто Кенарев, что появился в отряде недавно, он и был одним из трех новичков. Сразу стал членом СПП и явно тянулся к руководству, это майор заметил. И сейчас он не стал осаживать выскочку, разрешил, махнул рукой - валяй.
- Все, что здесь говорили вы, правильно, - туманно начал Кенарь. - Но... боюсь, что он начнет защищать осужденных своего круга, тех, кто увиливает от работы...
Внезапный свист оборвал оратора. И после этого майору долго пришлось призывать к порядку - зэки расшумелись, раздухарились, заспорили. Кричали на новичка:
- Заткни пасть, козел!
- Кишка дырявая! Сам метит, шкура...
- Только пришел, а лапы всем лижет...
Испуганный и ошарашенный Кенарь вяло оборонялся, разводил руками, но его посадили - насильно, и он замолк, за-травленно озираясь.
ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ ДОМА
- Ну, все, тихо, тихо, Верочка, ну, не ругайся... Как додумался? Так и додумался. Пришел раз в барак и увидел, как весь отряд бросился приветствовать освободившегося из ПКТ Воронцова. Кому еще эти люди такие почести окажут? То-то, Вера... Тут расчет, Вер... Надо, чтобы отрицаловка захотела иметь своего бригадира, понимаешь. Тогда она по-другому работать будет... Власть я таким образом даю не активисту, а лидеру настоящему, которому они служить будут.
Спать? Сейчас. Дай выговориться. Ну, правильно, это работа моя... А с кем мне еще об этом поговорить? Ты же знаешь, какой у тебя муж зануда.
Риск? Конечно, риск, и немалый риск есть, я тебе скажу. Но вот это решение у меня созрело внезапно так, неожиданно. Как, думаю, такой грозный авторитет поставить на службу мне, а не блатоте. Они ведь нам и нами поставленным бригадирам не доверяют, это понятно. И ничего тут не изменишь.
Что Львов? А я схитрил, на планерке вчера говорю: зэки сами хотят себе бригадира избрать. Он же понимает, что им станет член СПП, активист. Но такого поворота дел он не ожидает, вот будет ему мина, да? Чему радуюсь? Да ничему...
Дослужим до мая, Веруня, и все, за огурцы твои возьмусь. Слово даю. Такую теплицу отгрохаю! А что там Львов подумает о новом бригадире, мне уже все равно...
Да, да, спать, спать...
НЕБО. ВОРОН
А там, сегодня вечером, проголосовали за моего хозяина его товарищи по неволе и выбрали его командиром над собой. И Сказание мое продолжается...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Братва в углу сидела, я слышу за спиной - они злятся, что-то в спину мне обидное говорят, не расслышал. Ну, их понять можно. А меня?
А у меня как пелена на глаза пала, ничего не вижу, влажные стали, будто заплачу сейчас. Такое вот состояние. Видать, совсем стареешь, брат, печально думаю. И... охватило меня волнение, не знаю, как словами передать...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И им овладело чувство общности со всеми, кто его поддержал, кто бесхитростно и рьяно встал сейчас на его защиту, как человека, кто поверил и верил давно в него, кто решил закрыть глаза на обиды и дурной нрав его, и прощая авансом даже то, что может стать он в новой должности активистом... Поверили.
И только сидевший невдалеке от него Скворцов все никак не мог взять в толк, что же произошло. Если можно идти вору при общей поддержке в активисты, то он-то, Скворцов, и постарше Воронцова, и легкие все в дырах, может быть, ему-то и стать бригадиром, если это братве "не западло"...
Странно, но позже всех подняли руки активисты, и это отметил Медведев. И подумал: как на воле. Там ведь тоже малые чиновники ох как тяжело поддаются коренным ломкам, тянут назад, боятся всего нового. Колония - как модель государства с его же язвами, бедами и законами.
- А теперь, Воронцов, иди сюда, - позвал Батю наконец майор.
Квазимода, набычась, словно строптивый бугай, которого ведут на бойню, хищно раздул ноздри, поднялся, обвел всех взглядом, не предвещавшим ничего хорошего... Такая манера, и к ней тоже привыкли и не испугались.
- Давай, Батя, - шепнул Володька, до сего времени сидевший тихо, словно не понимая, что происходит...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Шел я к самодельной трибуне словно во сне и никого не замечал в зале. Лишь у трибуны поднял голову и... опять словно остановил меня взгляд майора. Смотрим друг другу в глаза. И читаю в его пронизывающем взгляде твердую отеческую мольбу: не перечь.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Посмотришь на русского человека острым глазком... Посмотрит и он на тебя острым глазком...
И все понятно. И не надо никаких слов.
Ильин, философ, по-моему, так емко написал. Или Розанов. Не важно...
И вот стояли друг против друга два русских мужика, сыны русских мужиков, прошедших тяжкий путь в северной, немилой к человеку природе, в унижающей человека стране, что морила и жгла его, не давая свободы-вольницы. И вот теперь сынам тех мужиков взяться бы за одно дело да потянуть его, да так, чтобы жилы вздулись от надсады и душа успокоилась в работе наконец.
Но нет ведь, не могут они пойти в одной упряжке: переломала судьба одного, и не может встать вровень с другим, свободным, и не сделает он уж ничего в жизни, чем запомнился бы потомкам и детям и незнакомым людям.
Вот так и пропадает втуне талант работящего человека, и деяния его, людям пользу что могли бы сослужить, - пропадут. Ничего не останется - пустота, тлен, пыль.
Жалко, больно, обидно.
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
И я понял, что не могу ему, Мамочке, отказать, не найду сил. Все здесь смешалось - и забота погонника обо мне, не пойму, почему возникшая, и Надежда, и мысли о воле - все...
И думаю: вот старикан этот, что на таблетках живет, последний срок тянет, чего-то хочет мне доброе сделать, как же мне его надежды обмануть? Нельзя.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Да, возился он иногда с ними, как с малыми детками. А отрицаловка за это давала ему пощечину за пощечиной - наркота, заточки, бунты, побеги. Будто наслаждаясь тем, что с каждой такой пощечиной все ниже приседал он, ниже и ниже, а блатота уже старалась низвергнуть его до своих самых низких обнаженных лагерных страстей - жри, жри, начальничек...
А когда нажрется он их, кровавых, душу заставляющих замирать, тут можно и вдоволь насмеяться, поглумиться над ним...
И все ж он, униженный, но сильный духом, усталый, но не сломленный их паскудством, ждет - горделиво, терпя - от них человеческих страстей и поступков. И дожидается, пока их злоба и мнимое превосходство иссякнут, и тогда он докажет блатоте ее никчемность. И та будет повергнута им и мучима рыданьями осознания...
Было ли в Зоне это?
НЕБО. ВОРОН
Было. За внешней суровостью и бравадой чаще кроется в Зоне придавленность, сломленность людей, независимо от их кастовой принадлежности. Ну, блатари из отрицаловки еще пыжатся, хвастаются тем, что случилось с ними там, на далекой воле, и "фасон" свой держат. А остальные - "матерые" разбойники и убийцы, насильники и душегубы - чаще только по бумагам именно такие, а здесь ломающиеся и жалкие, ничего не поделаешь...
Выживание как процесс, выживание как единственная задача потихоньку стирает иные чувства, более тонкие, неуловимые, остаются механические действия - сон, еда, работа. Трагизм ситуации здесь еще и в том, что человек в Зоне теряет окончательно нравственные ориентиры, что вели как-то еще большинство людей по жизни там, на воле. Здесь нет им, ориентирам этим, подпитки, и они истончаются и исчезают, вяло подтверждая мою теорию об отсутствии божественного в душе человеческой.
Ведь ежели дух и частица Вседержителя в каждом двуногом заложена, то частица эта не может быть подвержена коррозии всего лишь из-за некомфортных условий жития и временного отлучения от привычного социума. Было бы странно, ежели могучее божественное начало спасовало бы пред мучениями; не ими ли наставляет Вседержитель весь род человеческий...
Почему ж так оскотинивается человек здесь, в неволе, среди себе подобных? Ведь не среди зверей диких, не в пустыне безгласой живет; существуют рядом такие же, школы окончившие, мать свою любящие и Отчизну... Но...
Но звериное-то часто побеждает, милый вы мой гегемон земли, держатель собесов и помоек, небоскребов, ракет и притонов. Побеждает, причем так легко, что ох как сомневаюсь я в наличии здоровой земной силы, что может спасти тебя, двуногий, там, внизу.
ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ
Попробую возразить, вяло, как вы любите сказывать, уважаемый Ворон. Вы не помните разве или вид делаете, что не помните, сколь популярен в мире человеков сегодня тезис "Бог умер".
Вот и ответ о частице Его в каждом. Если согласиться с вышеизложенным, то бесовские силы полностью завладели душами, а значит - Бог отступился от землян.
Это и значит, что нам заказан путь, на котором утвердится духовное могущество. А Он ведь мог сплотить нас, заставил бы раскаяться и жить по вере, и тогда - возможно - нам могла быть явлена милость Божья. Милости. Но... если бы да кабы...
Личное мое мнение пессимистично: круг порочных наслаждений да мучений закончен, иссяк, жизнь человечества движется к своему финалу, и никакие наставления на путь истинный уже не отвернут нас от пропасти. А что в ней вам знать лучше... Недаром в преступном мире, где так все обнажено, есть жестокая присказка: "Ты умри сегодня, а я завтра". Кажется мне, что весь мир преступен.
НЕБО. ВОРОН
Ну да, только вот не велено посвящать вас, уважаемый "Достоевский", в эту тайну. Ради нее вы живете, ползете пока по лестнице...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
...ведущей вниз...
Давайте вернемся к нашим героям. Нам негоже рассуждать о высших материях, когда мучения конкретных людей здесь, рядом, воочию. И я, между прочим, мучаюсь с ними вместе, не меньше их. Потому слушать прекраснодушные рассуждения о конце света мне противно. Я при нем уже нахожусь, привет из ада...
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Замер Квазимода около трибуны, и взоры ста человек в полной тишине уставились на него в ожидании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И тут наконец столкнулся Воронцов со взглядом майора. Смотрел на него Медведев с добрым прищуром, с надеждой и в то же время требовательно.
Еще тише стало, даже привычного поскрипывания коечных ярусов не слыхать; ни кашля, ни чиха...
И Воронцов застыл с раскрытым ртом, но уже ничего не сумел сказать: опередил его майор:
- Вот что... Твое мнение, Воронцов, потом. Пусть сначала другие выскажутся.
- А че, он работу знает, - зашепелявил другой бригадир, Кукшин, вечный подпевала, недостача зубов во рту у которого в последнее время почему-то прогрессировала. Выбивали.
- Людей знает, - добавил бригадир Дикушин, - уважают его.
- Главное, стаж большой, - не выдержал, блеснул своим "юмором" Ленин.
Ястреб с ухмылкой поглядел на него. Вздохнул.
- При нем бездельников не будет! - громко вдруг сказал тихий теперь, вечно больной Поморник. - Пора ему, засиделся.
Ленин, уловив ход движения пролетарского собрания и мгновенно осознав всю выгоду своего человека в бригадирах, обернувшись к Воронцову, заорал на весь барак, прикрыв для смелости исколотые веки:
- Правильно, Кваз - самый справедливый! Защитит нас! Он нас не забудет!
И все заулыбались, спало напряжение, и люди добродушно загудели, кто-то хохотнул, и еще один.
Воронцов в недоумении оглядывал людей, вдруг ставших ему будто родными даже... Неужели все они верят, что именно он их защитит и будет справедливым и честным с ними?
- Дроздов, а что ты хотел сказать? - направил в нужное русло разговор хитрый майор.
Дроздов, не ожидавший, что его мнение будут спрашивать, привстал, приободрил себя, растягивая слова, начал важно:
- Д-д... думаю, это дельное предложение. Тут хоть как смотри, а он бригаде нужен именно в таком качестве. Мужчина Воронцов работящий, с понятием. Не забивает, надо сказать, себе голову всякими воровскими идеями. Так что кому, как не ему, становиться у нас бригадиром... - сел, довольный произведенным эффектом.
- Хватит сидеть за спинами, Кваз, - спокойно и просто добавил Гоги. - Ты свое отмучился.
Медведев внимательно слушал реплики, не перебивая. Но тут вскинул руку некто Кенарев, что появился в отряде недавно, он и был одним из трех новичков. Сразу стал членом СПП и явно тянулся к руководству, это майор заметил. И сейчас он не стал осаживать выскочку, разрешил, махнул рукой - валяй.
- Все, что здесь говорили вы, правильно, - туманно начал Кенарь. - Но... боюсь, что он начнет защищать осужденных своего круга, тех, кто увиливает от работы...
Внезапный свист оборвал оратора. И после этого майору долго пришлось призывать к порядку - зэки расшумелись, раздухарились, заспорили. Кричали на новичка:
- Заткни пасть, козел!
- Кишка дырявая! Сам метит, шкура...
- Только пришел, а лапы всем лижет...
Испуганный и ошарашенный Кенарь вяло оборонялся, разводил руками, но его посадили - насильно, и он замолк, за-травленно озираясь.
ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ ДОМА
- Ну, все, тихо, тихо, Верочка, ну, не ругайся... Как додумался? Так и додумался. Пришел раз в барак и увидел, как весь отряд бросился приветствовать освободившегося из ПКТ Воронцова. Кому еще эти люди такие почести окажут? То-то, Вера... Тут расчет, Вер... Надо, чтобы отрицаловка захотела иметь своего бригадира, понимаешь. Тогда она по-другому работать будет... Власть я таким образом даю не активисту, а лидеру настоящему, которому они служить будут.
Спать? Сейчас. Дай выговориться. Ну, правильно, это работа моя... А с кем мне еще об этом поговорить? Ты же знаешь, какой у тебя муж зануда.
Риск? Конечно, риск, и немалый риск есть, я тебе скажу. Но вот это решение у меня созрело внезапно так, неожиданно. Как, думаю, такой грозный авторитет поставить на службу мне, а не блатоте. Они ведь нам и нами поставленным бригадирам не доверяют, это понятно. И ничего тут не изменишь.
Что Львов? А я схитрил, на планерке вчера говорю: зэки сами хотят себе бригадира избрать. Он же понимает, что им станет член СПП, активист. Но такого поворота дел он не ожидает, вот будет ему мина, да? Чему радуюсь? Да ничему...
Дослужим до мая, Веруня, и все, за огурцы твои возьмусь. Слово даю. Такую теплицу отгрохаю! А что там Львов подумает о новом бригадире, мне уже все равно...
Да, да, спать, спать...
НЕБО. ВОРОН
А там, сегодня вечером, проголосовали за моего хозяина его товарищи по неволе и выбрали его командиром над собой. И Сказание мое продолжается...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Братва в углу сидела, я слышу за спиной - они злятся, что-то в спину мне обидное говорят, не расслышал. Ну, их понять можно. А меня?
А у меня как пелена на глаза пала, ничего не вижу, влажные стали, будто заплачу сейчас. Такое вот состояние. Видать, совсем стареешь, брат, печально думаю. И... охватило меня волнение, не знаю, как словами передать...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И им овладело чувство общности со всеми, кто его поддержал, кто бесхитростно и рьяно встал сейчас на его защиту, как человека, кто поверил и верил давно в него, кто решил закрыть глаза на обиды и дурной нрав его, и прощая авансом даже то, что может стать он в новой должности активистом... Поверили.
И только сидевший невдалеке от него Скворцов все никак не мог взять в толк, что же произошло. Если можно идти вору при общей поддержке в активисты, то он-то, Скворцов, и постарше Воронцова, и легкие все в дырах, может быть, ему-то и стать бригадиром, если это братве "не западло"...
Странно, но позже всех подняли руки активисты, и это отметил Медведев. И подумал: как на воле. Там ведь тоже малые чиновники ох как тяжело поддаются коренным ломкам, тянут назад, боятся всего нового. Колония - как модель государства с его же язвами, бедами и законами.
- А теперь, Воронцов, иди сюда, - позвал Батю наконец майор.
Квазимода, набычась, словно строптивый бугай, которого ведут на бойню, хищно раздул ноздри, поднялся, обвел всех взглядом, не предвещавшим ничего хорошего... Такая манера, и к ней тоже привыкли и не испугались.
- Давай, Батя, - шепнул Володька, до сего времени сидевший тихо, словно не понимая, что происходит...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Шел я к самодельной трибуне словно во сне и никого не замечал в зале. Лишь у трибуны поднял голову и... опять словно остановил меня взгляд майора. Смотрим друг другу в глаза. И читаю в его пронизывающем взгляде твердую отеческую мольбу: не перечь.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Посмотришь на русского человека острым глазком... Посмотрит и он на тебя острым глазком...
И все понятно. И не надо никаких слов.
Ильин, философ, по-моему, так емко написал. Или Розанов. Не важно...
И вот стояли друг против друга два русских мужика, сыны русских мужиков, прошедших тяжкий путь в северной, немилой к человеку природе, в унижающей человека стране, что морила и жгла его, не давая свободы-вольницы. И вот теперь сынам тех мужиков взяться бы за одно дело да потянуть его, да так, чтобы жилы вздулись от надсады и душа успокоилась в работе наконец.
Но нет ведь, не могут они пойти в одной упряжке: переломала судьба одного, и не может встать вровень с другим, свободным, и не сделает он уж ничего в жизни, чем запомнился бы потомкам и детям и незнакомым людям.
Вот так и пропадает втуне талант работящего человека, и деяния его, людям пользу что могли бы сослужить, - пропадут. Ничего не останется - пустота, тлен, пыль.
Жалко, больно, обидно.
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
И я понял, что не могу ему, Мамочке, отказать, не найду сил. Все здесь смешалось - и забота погонника обо мне, не пойму, почему возникшая, и Надежда, и мысли о воле - все...
И думаю: вот старикан этот, что на таблетках живет, последний срок тянет, чего-то хочет мне доброе сделать, как же мне его надежды обмануть? Нельзя.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Да, возился он иногда с ними, как с малыми детками. А отрицаловка за это давала ему пощечину за пощечиной - наркота, заточки, бунты, побеги. Будто наслаждаясь тем, что с каждой такой пощечиной все ниже приседал он, ниже и ниже, а блатота уже старалась низвергнуть его до своих самых низких обнаженных лагерных страстей - жри, жри, начальничек...
А когда нажрется он их, кровавых, душу заставляющих замирать, тут можно и вдоволь насмеяться, поглумиться над ним...
И все ж он, униженный, но сильный духом, усталый, но не сломленный их паскудством, ждет - горделиво, терпя - от них человеческих страстей и поступков. И дожидается, пока их злоба и мнимое превосходство иссякнут, и тогда он докажет блатоте ее никчемность. И та будет повергнута им и мучима рыданьями осознания...
Было ли в Зоне это?
НЕБО. ВОРОН
Было. За внешней суровостью и бравадой чаще кроется в Зоне придавленность, сломленность людей, независимо от их кастовой принадлежности. Ну, блатари из отрицаловки еще пыжатся, хвастаются тем, что случилось с ними там, на далекой воле, и "фасон" свой держат. А остальные - "матерые" разбойники и убийцы, насильники и душегубы - чаще только по бумагам именно такие, а здесь ломающиеся и жалкие, ничего не поделаешь...
Выживание как процесс, выживание как единственная задача потихоньку стирает иные чувства, более тонкие, неуловимые, остаются механические действия - сон, еда, работа. Трагизм ситуации здесь еще и в том, что человек в Зоне теряет окончательно нравственные ориентиры, что вели как-то еще большинство людей по жизни там, на воле. Здесь нет им, ориентирам этим, подпитки, и они истончаются и исчезают, вяло подтверждая мою теорию об отсутствии божественного в душе человеческой.
Ведь ежели дух и частица Вседержителя в каждом двуногом заложена, то частица эта не может быть подвержена коррозии всего лишь из-за некомфортных условий жития и временного отлучения от привычного социума. Было бы странно, ежели могучее божественное начало спасовало бы пред мучениями; не ими ли наставляет Вседержитель весь род человеческий...
Почему ж так оскотинивается человек здесь, в неволе, среди себе подобных? Ведь не среди зверей диких, не в пустыне безгласой живет; существуют рядом такие же, школы окончившие, мать свою любящие и Отчизну... Но...
Но звериное-то часто побеждает, милый вы мой гегемон земли, держатель собесов и помоек, небоскребов, ракет и притонов. Побеждает, причем так легко, что ох как сомневаюсь я в наличии здоровой земной силы, что может спасти тебя, двуногий, там, внизу.
ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ
Попробую возразить, вяло, как вы любите сказывать, уважаемый Ворон. Вы не помните разве или вид делаете, что не помните, сколь популярен в мире человеков сегодня тезис "Бог умер".
Вот и ответ о частице Его в каждом. Если согласиться с вышеизложенным, то бесовские силы полностью завладели душами, а значит - Бог отступился от землян.
Это и значит, что нам заказан путь, на котором утвердится духовное могущество. А Он ведь мог сплотить нас, заставил бы раскаяться и жить по вере, и тогда - возможно - нам могла быть явлена милость Божья. Милости. Но... если бы да кабы...
Личное мое мнение пессимистично: круг порочных наслаждений да мучений закончен, иссяк, жизнь человечества движется к своему финалу, и никакие наставления на путь истинный уже не отвернут нас от пропасти. А что в ней вам знать лучше... Недаром в преступном мире, где так все обнажено, есть жестокая присказка: "Ты умри сегодня, а я завтра". Кажется мне, что весь мир преступен.
НЕБО. ВОРОН
Ну да, только вот не велено посвящать вас, уважаемый "Достоевский", в эту тайну. Ради нее вы живете, ползете пока по лестнице...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
...ведущей вниз...
Давайте вернемся к нашим героям. Нам негоже рассуждать о высших материях, когда мучения конкретных людей здесь, рядом, воочию. И я, между прочим, мучаюсь с ними вместе, не меньше их. Потому слушать прекраснодушные рассуждения о конце света мне противно. Я при нем уже нахожусь, привет из ада...
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Замер Квазимода около трибуны, и взоры ста человек в полной тишине уставились на него в ожидании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84