О моем присутствии он вспомнил только после того, как затянулся и выпустил дым.
– Что тебя привело ко мне, Карпинтеро?
– Да так, мелочи… Прошлой ночью мне приснился тяжелый сон о Луисе Роблесе, вот я и решил узнать, как продвигается расследование.
– Расследование? – Он снова выпустил дым и посмотрел поверх моей головы куда-то вдаль. – Не понимаю, о чем это ты?
– Что тут не понимать, Фрутос. Я спрашиваю, есть ли у вас какие-нибудь новые данные о деле Луиса Роблеса.
– Конечно. Кое-какие данные есть. Только дела нет.
Обыкновенное самоубийство.
Он сосредоточенно курил. Я тоже. Комната быстро наполнялась дымом. Некоторое время мы молчали.
– Вы получили результаты вскрытия?
Он кивнул головой.
– Когда твой друг Луис Роблес решил свести счеты с жизнью, он был пьян в стельку… Опустошил целую бутылку виски.., кажется, мне даже сообщили марку… Точно не помню, но это было шотландское виски.., из дорогих.
Если тебя интересует марка, я могу поискать отчет о вскрытии.
– Очень любезно с твоей стороны, Фрутос, но марка виски меня не интересует. К каким выводам пришла баллистическая экспертиза?
Заведующий баллистической лабораторией Курро Овандо был хорошим специалистом. Его отчеты всегда отличались добросовестностью и точностью.
Фрутос охотно объяснил:
– Он засунул пистолет в рот и выстрелил. Правда, наблюдается некоторое отклонение траектории. Пуля вышла через левое ухо. В отчете содержится куча подробностей, ты ведь знаешь Овандо, но это – главное.
– А перчатка?
– Обширные следы пороха. Ее тщательно исследовали.
– Здесь что-то не так. Но что именно, Фрутос?
– Все так. Твой друг покончил с собой. Длительное время он пил, забросил все дела, систематически напивался и… – внезапно Фрутос замолчал. Потом продолжил – ..он находился в подавленном состоянии, глубокая депрессия, вот почему он застрелился. Мы сталкиваемся с такими вещами на каждом шагу. Знаешь, сколько самоубийств зарегистрировано в Мадриде только в этом месяце? Одиннадцать: семь женщин и четверо мужчин… Не считая тех, кто вколол себе слишком большую дозу наркотика. В последнее время в Мадриде многие кончают жизнь самоубийством.
– Давай все-таки разберемся, Фрутос. Луис Роблес пьет у себя дома всю ночь.., кстати, в котором часу наступила смерть?
– В десять минут шестого утра, если быть точными.
Возможны колебания в одну минуту.
– Значит так: он пьет всю ночь, а в пять часов утра надевает одну перчатку, открывает ящик стола, вынимает пистолет и производит выстрел. Тебе это не кажется несколько странным?
– Нет, а что здесь странного?
– Если он находился в состоянии депрессии, зачем ему нужно было надевать перчатку, прежде чем спустить курок? Какой смысл?
– Я видел самоубийц, у которых на голову были натянуты женские трусики. Мало ли какие бывают причуды.
На перчатке обнаружены следы пороха, он действительно стрелял в перчатке. Почему он поступил именно так, я не знаю, и для меня это не имеет значения.
– Вы нашли вторую перчатку?
– Мы не такие дураки, Карпинтеро, как ты думаешь.
Конечно, мы ее нашли. Она лежала в одном из ящиков стола.
– Итак, он пьет всю ночь напролет, в пять утра открывает ящик стола, видит перчатки, надевает одну, берет пистолет и убивает себя. И все это тебе не кажется странным.
– Совершенно верно. Мне это не кажется странным.
– А записка, где он упоминает меня?
– Написана за два дня до смерти. У нас есть эксперты, ты не думай. По почерку установлено, что он был очень подавлен, в тяжелом психическом состоянии. Имеется отчет каллиграфической экспертизы. Расследование было проведено самым тщательным образом, Карпинтеро. Мы тут зря хлеб не едим.
– Когда покойник богат, вы из кожи вон лезете, это верно.
Крошки табака прилипли к его желтым зубам. Он с досадой сплюнул.
– Не выношу твоих шуточек. Они мне никогда не нравились.
– Он был моим другом, Фрутос.
– Брось. Вы не виделись больше двадцати лет. Он возглавлял Административный совет процветающей компании с множеством предприятий. Богатый финансист. А ты кто? Человек без определенных занятий. Совместная служба в армии еще ни о чем не говорит. Я со многими служил в армии.
– Версия самоубийства намного удобнее, чем подозрение в убийстве.
Лицо его побагровело. Он стукнул кулаком по столу и наклонился ко мне.
– Терпеть не могу твоих шуток! Я работаю в полиции около сорока лет и свое дело знаю! Так что нечего меня учить, как следует проводить следствие!
Внезапно он успокоился и откинулся на спинку кресла. Сигарета была почти докурена, она уже жгла пальцы, но он ее не выбрасывал, любил выкуривать до самого конца, как будто опасался, что кто-то потом подберет окурок. Наконец все же положил его в пепельницу. Жесты Фрутоса были подчеркнуто размеренными.
– Я служу уже сорок лет, – тихо произнес он. – Сорок лет. Чего только не повидал за эти годы! Знаешь, мне бы хотелось быть сельским учителем. Учить детей. Какая прекрасная работа! У меня был бы садик, огород, куры.
Каждый год забивал бы свинью. Все бы меня уважали.
Вот идет сеньор учитель, говорили бы в деревне.
– Ты бы женился и имел сейчас пятерых детей.
– Не можешь обойтись без своего похабного юмора?
Послушай, Карпинтеро, я знаком с твоим личным делом.
Ты себя прекрасно зарекомендовал.., за исключением, конечно, некоторых пижонских выходок… Я знаю, ты был в свое время хорошим полицейским… Мне понятны твои чувства по отношению к приятелю, с которым вы вместе служили. Но я тоже хороший полицейский, всю жизнь только этим и занимаюсь, так что дело я знаю. Со мной работают хорошие ребята, конечно, не все… – он замолчал.
– Что ты хотел сказать? Договаривай.
Фрутос снова тяжело вздохнул и принялся скручивать очередную сигарету. Прежде чем ответить, он покачал головой.
– Ты всегда будешь таким. Тебя уже не изменишь.
– Знаешь, что я тебе скажу, Фрутос? У нас получился очень странный разговор. Что с тобой происходит?
– Ничего. Почему ты решил?..
– Ты вдруг стал слишком любезным.
– Просто тебе повезло, у меня хорошее настроение. А сейчас, с твоего разрешения, я займусь делами. – Он стукнул рукой по куче папок, лежавших на столе. – В это время я обычно занимаюсь нераскрытыми преступлениями. Никто мне не мешает, все спокойно.
– Последний вопрос, Фрутос. – Я раздавил сигарету в пепельнице и встал. Он по-прежнему был поглощен самокруткой. – Вы расследовали его личную жизнь? Интересовались членами семьи? Делами компании?
– Расследование было проведено безупречно.
– До свидания, комиссар, вы были очень любезны.
Я уже подошел к двери, когда он меня окликнул.
– Минуточку! Ты, кажется, говорил, что видел во сне Луиса Роблеса. К чему ты это сказал?
– Это был глупый сон, сеньор комиссар. Жена Луиса Роблеса говорила мне во сне, что кто-то его шантажировал, что существовали какие-то компрометирующие фотографии.
– Ерунда какая-то!
С такого расстояния я не мог разглядеть выражение его лица, но мне показалось, что он напрягся.
– Ведь это только сон. Не смотри больше такие сны.
– Я видел еще один сон. Заведующий отделом безопасности компании АПЕСА и очень властная теща Луиса Роблеса проявили большую заинтересованность в том, чтобы я не совал свой нос в это дело.
Он закурил. Теперь его лицо окутывал дым.
– Я покупаю мясные консервы фирмы Фуэнтес.
Очень хорошие консервы, особенно для холостяков, таких, как ты и я. Настоятельно рекомендую, они напоминают русскую тушенку времен войны.
– Не люблю гамбургеры и мясные консервы, – ответил я и мягко закрыл за собой дверь.
Женщина в темно-сиреневой шали и очках снова сидела за столом. Она робко улыбнулась.
– Я тут приготовила комиссару кое-что на ужин, – сказала она.

Глава 24

Гарридо сидел, положив ноги на стол, в крошечной конторке со стеклянной перегородкой, смахивающей на каморку консьержки, и читал газету "Эль-Алькасар". В одном углу стояла вешалка, оказавшаяся, видимо, лишней в приемной провинциального нотариуса, в другом – каталожный шкаф с множеством ящичков и очень старый радиоприемник.
Все подвальное помещение было уставлено длинными рядами металлических полок от пола до потолка, на которых хранились архивные материалы. Свет неоновых ламп придавал всему оттенок нереальности, еще больше подчеркивая царившую в подвале тишину. Увидев меня, Гарридо помахал рукой.
Это был худой человек лет шестидесяти, с удлиненным желтым лицом и большими темными мешками под глазами, одетый, как музейный манекен. Он носил такие тонкие усики, что они казались нарисованными кисточкой китайского художника. Когда-то давно он был непревзойденным танцовщиком, партнером богатых посетительниц казино в Сан-Себастьяне. Я его помнил по тем временам, когда он служил заместителем начальника политической полиции и был правой рукой комиссара Йагуэ.
Лицо Гарридо казалось совершенно неподвижным. Он подвинул мне стул с блестевшей от времени спинкой и закурил "честерфильд" без фильтра. Желтые от никотина пальцы были длинными и тонкими, седые волосы аккуратно зачесаны назад.
– Что тебя привело ко мне, Карпинтеро? Визит вежливости?
– Мне нужны твои бумаги, Гарридо. Хотелось бы получить сведения об одном наемном убийце, имени его я не знаю. Кроме того, меня интересует все, что есть о Паулино Пардале, владельце или совладельце транспортной конторы. Возможно, в полиции на него не заведена карточка.
– На всех заведены карточки, это не проблема. Но ты ведь знаешь, что все это, – он обвел широким жестом шкаф и полки, – устарело. Архивы не обновлялись с 1977 года, то же относится и к фотографиям. Ты что, открыл агентство?
– Нет, у меня даже нет разрешения на работу частным детективом. Это вопрос личного характера.
– Перед сыщиками сейчас открываются блестящие перспективы. Весь мир одержим идеей безопасности. Поэтому сыскное агентство без работы не останется. Нет предприятия, которому не требовались бы советники по вопросам безопасности, телохранители, охранники.., не говоря уже об отелях и крупных магазинах. Кроме того, сейчас наставляют больше рогов, чем когда бы то ни было, девушки убегают из дома… Уйду на пенсию, обязательно открою сыскное агентство, Карпинтеро. Тебе тоже следовало бы заняться этим делом.
Дым окутывал его лицо, но глаза казались двумя блестящими черными шариками, которые никуда не смотрели.
– У меня дома завалялась коробка сигар "монтекристо", из самых дорогих. Не знаю, что с ними делать, мне их подарили, а я курю тонкие. Завтра принесу.
Он погасил "честер" в стеклянной пепельнице, тщательно раздавив окурок.
– Спасибо. Пойду посмотрю дело Паулино Пардаля.
Не думаю, чтобы на него было много материала. Он что, подставное лицо?
– Нет, вполне законный владелец транспортного агентства.
Гарридо обошел стол и вышел из каморки. У него была такая легкая походка, что казалось, он бесшумно летит в душном подвальном помещении.
Ждать пришлось недолго. Он принес целую гору желтых папок и положил их передо мной. Въевшаяся в папки пыль оставила на них черные пятна, которые образовывали причудливые рисунки, окаймленные следами крысиных зубов. Гарридо снова уселся на свое место с газетой в руках, только ноги не стал класть на стол.
Папок было шестьдесят четыре и на каждой значилось:
"Пардаль". Я просматривал все подряд, одну папку за другой, вглядываясь в лица на фотографиях. На одних читались испуг и попытка скрыть его твердой линией рта, у других были глаза убийц; некоторые походили на школьника, застигнутого в момент, когда он пытается украсть у товарища коробку цветных карандашей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28