Все звали ее Патри, а девочки из клуба – Бляюта.
Я несколько раз видел ее номер, и он показался мне довольно экзотичным. Выступления Патриции придавали клубу определенный шик.
Раздавив окурок сигары, я направился к входу. Судя по доносившейся через закрытые двери музыке, Лола заканчивала исполнение самбы. Фаустино и Шанхай продолжали обсуждать интересовавшую их тему.
Я уже собирался раздвинуть портьеры и войти в зал, но в этот момент меня догнал горбун и крепко сжал локоть.
– Сеньор Тони… – он запыхался и тяжело дышал, – сделайте так, чтобы дон Антонио позволил мне торговать сигаретами у входа.
Я не ответил ни да, ни нет, но он не отпускал меня, пока я наконец не вошел в зал. В нос ударил знакомый запах плохо проветриваемого помещения, пота и дыма, напомнивший о тех временах, когда я приходил сюда каждый вечер на выступления Лолы.
Когда-то здесь было очень светло, уютно и, я бы даже сказал, приятно. На стенах красовались рисунки с пальмами и мулатками, красная обивка кресел перекликалась с костюмами девушек из кордебалета. Сюда захаживали повеселиться богатые повесы с маленькими усиками, спекулянты, важные чиновники. Тогда клуб назывался просто "Рапсодия".
Но новый хозяин клуба Антонио все переделал в соответствии со своими представлениями о шике и оригинальности. В результате получилось нечто среднее между фойе провинциального театра и кафе, расположенным на обочине шоссе.
Шесть артистов состояли в штате, две девушки работали по контракту: Жемчужина Бразилии и Патри, которая уже пятнадцать лет жила с Антонио.
В зале было десятка полтора мужчин. Они не очень громко разговаривали и смеялись. За пустой стойкой стояли Антонио и старый официант по имени Сеспедес, служивший некогда в военной жандармерии и уволенный за связь с контрабандистами, промышлявшими в Испании "честерфильдом".
Выступал знаменитый Рокки Болеро в своем неизменном сером двубортном костюме. Он пел ".., я увидел тебя и безумно влюбился…", закатывая глаза и жестикулируя.
Рокки Болеро исполнял в свое время песни протеста. В новом амплуа он мне нравился больше, никто лучше него не пел болеро.
Я облокотился на стойку, и ко мне сразу же подошел Антонио, высокий грузный мужчина, не производивший тем не менее впечатления толстого человека. Он носил такой ровный прямой пробор, что провести его можно было только с помощью линейки. Пухлые щечки напоминали детскую попку.
– Смотри, кто к нам пришел, – сказал он, проводя по стойке салфеткой. – Налить тебе что-нибудь?
– Джин с тоником, но только тот, что ты держишь для друзей. Боюсь ослепнуть или стать паралитиком.
– Вечно ты со своими шуточками, юморист.
Он налил мне джина из бутылки с этикеткой "гордоне". Я отпил глоток этой отравы и отодвинул стакан.
Антонио прищурил глаза.
– Никто еще не умер, что ты из себя строишь.
– Правильно, они не умирают, их разбивает паралич.
Волоча ноги, подошел Сеспедес, поставил на стойку другую бутылку с точно такой же этикеткой, деликатно кашлянул и удалился. Антонио притворно вздохнул и спрятал мой недопитый стакан под прилавок. У таких, как он, ничего даром не пропадает. Потом вытащил еще один стакан со льдом и налил из новой бутылки. Я причмокнул языком и помахал Сеспедесу рукой.
– Теперь доволен? – спросил Антонио.
– Да.
– За этот джин тебе придется заплатить, а тем я тебя угощал.
– В любом случае я бы заплатил, Антонио. Кстати, ты не знаешь, как зовут нового комиссара полиции вашего района?
– Сентено, Хулиан Сентено.
– Он мой друг, ты в курсе?
– Да.
Он снова протер стойку, хотя она была совершенно чистой. Глазки его сузились. Я отпил еще глоток.
– У меня к тебе просьба.
– Все, что могу…
– Там у входа стоит мой приятель, его зовут Шанхай.
Ему бы хотелось поставить табачный лоток у входа в твое заведение. Кажется, ты против?
– Не говори мне об этом мерзком горбуне! Многие клиенты, подходя к дверям, спохватываются, что забыли дома сигареты. Если они будут покупать у него, я понесу большие убытки. Ни в коем случае, пошел он к черту!
– Очень жаль, Антонио. Твои служащие не имеют социального обеспечения, ты закрываешь заведение на три часа позже, чем положено, и не выполняешь элементарные правила пожарной безопасности, даже для виду не держишь какой-нибудь плохонький огнетушитель.
Я отпил еще глоток. Лола должна была уже заметить меня. Антонио продолжал вытирать стойку. Потом поднял глаза.
– И ты это сделаешь? Ты?
Я улыбнулся.
– Хочешь убедиться?
– Ты мне за это заплатишь.
– Шанхай не подорвет твою торговлю.
Я положил на стойку пятьсот песет и в этот момент услышал позади стук каблучков.
– Ты уже уходишь? – спросила Лола.
Черные шелковистые волосы, перехваченные зеленой лентой, доходили ей до пояса. Декольтированное платье было такого же цвета, как лента. Кожа на груди была упругой, эластичной, от нее исходил нежный аромат лимона, ее любимых духов, смешанный с каким-то легким запахом кислого молока. Кристина была худой, мускулистой, с маленькой грудью. У Лолы была идеальная фигура, такой фигуре могла позавидовать любая женщина.
– Выпей что-нибудь, Лола, – предложил я.
– Ментоловый со льдом, Антонио, – попросила она.
Антонио пошел колоть лед.
– Зачем ты пришел. Тони? – Она облокотилась на стойку рядом со мной, потом подняла руки, чтобы откинуть спадавшие на лоб волосы.
Спокойно смотреть на это я не могу. Лола не брила волосы под мышками, она их подрезала, а я с четырнадцати лет при виде женщины с закинутыми за голову руками начинаю ощущать признаки тахикардии. Чуть-чуть отодвинувшись от нее, я взял со стойки пятьсот песет.
– Ты мне не ответил, Тони. Зачем ты пришел?
– Сам не знаю.
– Не знаешь?
– Думаю, что нет – Я работаю в этом притоне последнюю неделю. Через три дня уезжаю. – Мягкая улыбка слегка тронула ее губы. – Репетирую очень хорошее шоу.
Подошел Антонио со стаканом зеленого ликера, в котором плавал мелко нарубленный лед. Его кривая улыбочка давала понять, что он в курсе наших с Лолой дел.
– Налей еще джину.
Он пошарил под прилавком и вытащил тот самый стакан.
– Ладно, – сказал я и отпил глоток. Лола потягивала ментоловый ликер.
– Сейчас он тебе уже кажется хорошим, а? – спросил Антонио.
– Исчезни, у нас личный разговор.
– Исчезаю, – ответил он и ушел. Ситуация его явно развлекала.
– Знаешь, после шоу я хочу попробовать себя в театре, в комедии например. Беру уроки дикции и мастерства у одного очень умного и элегантного молодого человека. Талантливый парень, его зовут Гильермо Эрас. Не слыхал?
– Нет.
– Он директор крупного театра.
– Очень рад, – Тебе все равно, хочу я стать актрисой или не хочу.
Тебя такие вопросы никогда не волновали. Тони. А ведь я всегда мечтала быть актрисой, с самого детства.
– А твой новый импресарио тоже дает тебе уроки?
– Совсем не остроумно. Тони. Ты всегда считаешь себя очень остроумным. Можешь смеяться над ним сколько хочешь, но он меня действительно любит. И мы скоро поженимся. Он серьезный, солидный человек, а ты кто? Никто. Голодранец, вот ты кто.
– У вас уже есть квартира?
– Да, и квартира есть.
Она отпила еще глоток.
– Что ж, в добрый час.
– Почему мы должны обижаться друг на друга? Почему ты не как все люди? У нас с тобой все было прекрасно. ты был… Но мне нужно другое… Знаешь, сколько мне лет?
– Тридцать пять.
Она нежно улыбнулась.
– Сорок.
– Мне ты говорила, что тридцать пять.
– Мне сорок лет, я хочу иметь детей, дом с садиком и человека, который бы меня уважал.., я хочу гулять с сыном в парке, кормить его сладостями, ожидать у дверей колледжа, когда он подрастет. Ты думаешь, есть такая женщина, которой все это было бы по душе? – Она обвела рукой зал.
Я посмотрел вокруг. Вошли еще двое мужчин с небрежно повязанными галстуками и сели за столик в углу.
Мануэла, болтавшая за другим столиком с тремя женщинами, которых я со своего места у стойки разглядеть не мог, встала и подошла, улыбаясь, к новым клиентам. Рокки Болеро пел "Если бы я встретил родную душу".
– Ты что, думаешь, есть женщина, которой бы это нравилось? Выходить полуголой на сцену перед всеми этими мужчинами, которые смотрят на тебя маслеными глазками, возбуждаются, а потом приглашают выпить? И это жизнь, Тони? Брось. Меня тошнит от всех мужчин. Вы совсем не понимаете, что нужно женщине, о чем она думает, чего хочет.
– То ты говорила о театре, сейчас уже речь идет о доме с садиком.
– Ты никогда ничего не поймешь. Тони.
– Но ты уже не в том возрасте, когда рожают детей.
– Вот как! Ты так думаешь… Ну так вот что я тебе скажу: моя мама родила Густавито в пятьдесят два года. В конце концов, мне все равно, я могу и усыновить ребенка.
Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.
Подошел Антонио. До этого он обслуживал у другого конца стойки трех мужчин, непрерывно хлопавших друг Друга по спине. Один из них, в маленьких круглых очках, был лысым и с животиком.
– Лола, тебе не хочется немного поработать? Или ты намерена весь вечер трепать языком?
– Иду. – Она положила руку мне на плечо, потом нежно погладила волосы за ухом. Взгляд ее блуждал далеко. – Трусики той девушки были очень красивыми и дорогими.., она их покупала в Париже… Может быть, это У тебя серьезно. Ты ее любишь?
– Ты читаешь слишком много дешевых романов.
– Вот как? Если бы она была тебе безразлична, ты бы не позволил мне уйти в тот раз. Значит, это не просто так, что-то с тобой произошло. Женщина сразу замечает такие вещи. Сколько времени прошло, а ты только сегодня выбрался меня проведать. Она красивая?
– Да, красивая. Но совсем на тебя не похожа.
– Все женщины друг на друга не похожи.
Она резко убрала руку с моих волос и поправила платье. Потом вздохнула и бросила взгляд на мужчин, сидевших за стойкой.
– Ладно, пора работать, – сказала она. – Так и быть", пусть они меня немного пощупают – Слава богу, – обрадовался Антонио. – Я даже растрогался. Вы не поцелуетесь на прощание, детки?
Лола посмотрела мне прямо в глаза, не обращая на Антонио никакого внимания.
– У меня лежат твои вещи. Тони, я их не стала выбрасывать. Приходи, когда хочешь, за ними. Мы всегда… всегда будем друзьями, ладно?
– Ладно. Я знал, что ты не выбросишь мое барахло.
Ты хорошая девочка, Лола. Лучшая из всех.., я…
– Молчи.., не надо ничего говорить… Пока. Счастливо тебе. Тони.
– И тебе тоже. – Я залпом выпил отраву, которую Антонио называл джином, и посмотрел вслед Лоле, направлявшейся к трем мужчинам у стойки. Они раздвинулись и усадили ее в середину. Смех стал громче. Она прижалась к одному из них. Ее грудь, обтянутая зеленым шелком, четко вырисовывалась на фоне его пиджака.
– Очень трогательно. Тони. Я с трудом сдерживаю рыдания. Тебе бы на телевидении работать.
– Антонио, – сказал я, – нагнись-ка ко мне на минуточку.
Он перегнулся через стойку. От него пахло дешевым одеколоном. Я тоже нагнулся, как будто собирался сказать ему что-то на ухо. Потом схватил за узел галстука и резко рванул вниз. Он издал какой-то утробный звук.
Видно было, что он задыхается.
– Слушай внимательно, повторять я не стану.
Он попытался освободиться, но я держал крепко. Его поросячье лицо стало пурпурным.
– Шанхай поставит лоток у входа в твое заведение. Не слышу ответа.
– Ты с.., аггг-агг, ты меня задушишь…
– Да или нет?
– Да.., да.
Я резко отпустил галстук, и Антонио свалился на спину. Он сразу же схватился руками за горло и стал его растирать. У Сеспедеса в глазах блеснули странные огоньки, выражавшие удовлетворение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Я несколько раз видел ее номер, и он показался мне довольно экзотичным. Выступления Патриции придавали клубу определенный шик.
Раздавив окурок сигары, я направился к входу. Судя по доносившейся через закрытые двери музыке, Лола заканчивала исполнение самбы. Фаустино и Шанхай продолжали обсуждать интересовавшую их тему.
Я уже собирался раздвинуть портьеры и войти в зал, но в этот момент меня догнал горбун и крепко сжал локоть.
– Сеньор Тони… – он запыхался и тяжело дышал, – сделайте так, чтобы дон Антонио позволил мне торговать сигаретами у входа.
Я не ответил ни да, ни нет, но он не отпускал меня, пока я наконец не вошел в зал. В нос ударил знакомый запах плохо проветриваемого помещения, пота и дыма, напомнивший о тех временах, когда я приходил сюда каждый вечер на выступления Лолы.
Когда-то здесь было очень светло, уютно и, я бы даже сказал, приятно. На стенах красовались рисунки с пальмами и мулатками, красная обивка кресел перекликалась с костюмами девушек из кордебалета. Сюда захаживали повеселиться богатые повесы с маленькими усиками, спекулянты, важные чиновники. Тогда клуб назывался просто "Рапсодия".
Но новый хозяин клуба Антонио все переделал в соответствии со своими представлениями о шике и оригинальности. В результате получилось нечто среднее между фойе провинциального театра и кафе, расположенным на обочине шоссе.
Шесть артистов состояли в штате, две девушки работали по контракту: Жемчужина Бразилии и Патри, которая уже пятнадцать лет жила с Антонио.
В зале было десятка полтора мужчин. Они не очень громко разговаривали и смеялись. За пустой стойкой стояли Антонио и старый официант по имени Сеспедес, служивший некогда в военной жандармерии и уволенный за связь с контрабандистами, промышлявшими в Испании "честерфильдом".
Выступал знаменитый Рокки Болеро в своем неизменном сером двубортном костюме. Он пел ".., я увидел тебя и безумно влюбился…", закатывая глаза и жестикулируя.
Рокки Болеро исполнял в свое время песни протеста. В новом амплуа он мне нравился больше, никто лучше него не пел болеро.
Я облокотился на стойку, и ко мне сразу же подошел Антонио, высокий грузный мужчина, не производивший тем не менее впечатления толстого человека. Он носил такой ровный прямой пробор, что провести его можно было только с помощью линейки. Пухлые щечки напоминали детскую попку.
– Смотри, кто к нам пришел, – сказал он, проводя по стойке салфеткой. – Налить тебе что-нибудь?
– Джин с тоником, но только тот, что ты держишь для друзей. Боюсь ослепнуть или стать паралитиком.
– Вечно ты со своими шуточками, юморист.
Он налил мне джина из бутылки с этикеткой "гордоне". Я отпил глоток этой отравы и отодвинул стакан.
Антонио прищурил глаза.
– Никто еще не умер, что ты из себя строишь.
– Правильно, они не умирают, их разбивает паралич.
Волоча ноги, подошел Сеспедес, поставил на стойку другую бутылку с точно такой же этикеткой, деликатно кашлянул и удалился. Антонио притворно вздохнул и спрятал мой недопитый стакан под прилавок. У таких, как он, ничего даром не пропадает. Потом вытащил еще один стакан со льдом и налил из новой бутылки. Я причмокнул языком и помахал Сеспедесу рукой.
– Теперь доволен? – спросил Антонио.
– Да.
– За этот джин тебе придется заплатить, а тем я тебя угощал.
– В любом случае я бы заплатил, Антонио. Кстати, ты не знаешь, как зовут нового комиссара полиции вашего района?
– Сентено, Хулиан Сентено.
– Он мой друг, ты в курсе?
– Да.
Он снова протер стойку, хотя она была совершенно чистой. Глазки его сузились. Я отпил еще глоток.
– У меня к тебе просьба.
– Все, что могу…
– Там у входа стоит мой приятель, его зовут Шанхай.
Ему бы хотелось поставить табачный лоток у входа в твое заведение. Кажется, ты против?
– Не говори мне об этом мерзком горбуне! Многие клиенты, подходя к дверям, спохватываются, что забыли дома сигареты. Если они будут покупать у него, я понесу большие убытки. Ни в коем случае, пошел он к черту!
– Очень жаль, Антонио. Твои служащие не имеют социального обеспечения, ты закрываешь заведение на три часа позже, чем положено, и не выполняешь элементарные правила пожарной безопасности, даже для виду не держишь какой-нибудь плохонький огнетушитель.
Я отпил еще глоток. Лола должна была уже заметить меня. Антонио продолжал вытирать стойку. Потом поднял глаза.
– И ты это сделаешь? Ты?
Я улыбнулся.
– Хочешь убедиться?
– Ты мне за это заплатишь.
– Шанхай не подорвет твою торговлю.
Я положил на стойку пятьсот песет и в этот момент услышал позади стук каблучков.
– Ты уже уходишь? – спросила Лола.
Черные шелковистые волосы, перехваченные зеленой лентой, доходили ей до пояса. Декольтированное платье было такого же цвета, как лента. Кожа на груди была упругой, эластичной, от нее исходил нежный аромат лимона, ее любимых духов, смешанный с каким-то легким запахом кислого молока. Кристина была худой, мускулистой, с маленькой грудью. У Лолы была идеальная фигура, такой фигуре могла позавидовать любая женщина.
– Выпей что-нибудь, Лола, – предложил я.
– Ментоловый со льдом, Антонио, – попросила она.
Антонио пошел колоть лед.
– Зачем ты пришел. Тони? – Она облокотилась на стойку рядом со мной, потом подняла руки, чтобы откинуть спадавшие на лоб волосы.
Спокойно смотреть на это я не могу. Лола не брила волосы под мышками, она их подрезала, а я с четырнадцати лет при виде женщины с закинутыми за голову руками начинаю ощущать признаки тахикардии. Чуть-чуть отодвинувшись от нее, я взял со стойки пятьсот песет.
– Ты мне не ответил, Тони. Зачем ты пришел?
– Сам не знаю.
– Не знаешь?
– Думаю, что нет – Я работаю в этом притоне последнюю неделю. Через три дня уезжаю. – Мягкая улыбка слегка тронула ее губы. – Репетирую очень хорошее шоу.
Подошел Антонио со стаканом зеленого ликера, в котором плавал мелко нарубленный лед. Его кривая улыбочка давала понять, что он в курсе наших с Лолой дел.
– Налей еще джину.
Он пошарил под прилавком и вытащил тот самый стакан.
– Ладно, – сказал я и отпил глоток. Лола потягивала ментоловый ликер.
– Сейчас он тебе уже кажется хорошим, а? – спросил Антонио.
– Исчезни, у нас личный разговор.
– Исчезаю, – ответил он и ушел. Ситуация его явно развлекала.
– Знаешь, после шоу я хочу попробовать себя в театре, в комедии например. Беру уроки дикции и мастерства у одного очень умного и элегантного молодого человека. Талантливый парень, его зовут Гильермо Эрас. Не слыхал?
– Нет.
– Он директор крупного театра.
– Очень рад, – Тебе все равно, хочу я стать актрисой или не хочу.
Тебя такие вопросы никогда не волновали. Тони. А ведь я всегда мечтала быть актрисой, с самого детства.
– А твой новый импресарио тоже дает тебе уроки?
– Совсем не остроумно. Тони. Ты всегда считаешь себя очень остроумным. Можешь смеяться над ним сколько хочешь, но он меня действительно любит. И мы скоро поженимся. Он серьезный, солидный человек, а ты кто? Никто. Голодранец, вот ты кто.
– У вас уже есть квартира?
– Да, и квартира есть.
Она отпила еще глоток.
– Что ж, в добрый час.
– Почему мы должны обижаться друг на друга? Почему ты не как все люди? У нас с тобой все было прекрасно. ты был… Но мне нужно другое… Знаешь, сколько мне лет?
– Тридцать пять.
Она нежно улыбнулась.
– Сорок.
– Мне ты говорила, что тридцать пять.
– Мне сорок лет, я хочу иметь детей, дом с садиком и человека, который бы меня уважал.., я хочу гулять с сыном в парке, кормить его сладостями, ожидать у дверей колледжа, когда он подрастет. Ты думаешь, есть такая женщина, которой все это было бы по душе? – Она обвела рукой зал.
Я посмотрел вокруг. Вошли еще двое мужчин с небрежно повязанными галстуками и сели за столик в углу.
Мануэла, болтавшая за другим столиком с тремя женщинами, которых я со своего места у стойки разглядеть не мог, встала и подошла, улыбаясь, к новым клиентам. Рокки Болеро пел "Если бы я встретил родную душу".
– Ты что, думаешь, есть женщина, которой бы это нравилось? Выходить полуголой на сцену перед всеми этими мужчинами, которые смотрят на тебя маслеными глазками, возбуждаются, а потом приглашают выпить? И это жизнь, Тони? Брось. Меня тошнит от всех мужчин. Вы совсем не понимаете, что нужно женщине, о чем она думает, чего хочет.
– То ты говорила о театре, сейчас уже речь идет о доме с садиком.
– Ты никогда ничего не поймешь. Тони.
– Но ты уже не в том возрасте, когда рожают детей.
– Вот как! Ты так думаешь… Ну так вот что я тебе скажу: моя мама родила Густавито в пятьдесят два года. В конце концов, мне все равно, я могу и усыновить ребенка.
Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.
Подошел Антонио. До этого он обслуживал у другого конца стойки трех мужчин, непрерывно хлопавших друг Друга по спине. Один из них, в маленьких круглых очках, был лысым и с животиком.
– Лола, тебе не хочется немного поработать? Или ты намерена весь вечер трепать языком?
– Иду. – Она положила руку мне на плечо, потом нежно погладила волосы за ухом. Взгляд ее блуждал далеко. – Трусики той девушки были очень красивыми и дорогими.., она их покупала в Париже… Может быть, это У тебя серьезно. Ты ее любишь?
– Ты читаешь слишком много дешевых романов.
– Вот как? Если бы она была тебе безразлична, ты бы не позволил мне уйти в тот раз. Значит, это не просто так, что-то с тобой произошло. Женщина сразу замечает такие вещи. Сколько времени прошло, а ты только сегодня выбрался меня проведать. Она красивая?
– Да, красивая. Но совсем на тебя не похожа.
– Все женщины друг на друга не похожи.
Она резко убрала руку с моих волос и поправила платье. Потом вздохнула и бросила взгляд на мужчин, сидевших за стойкой.
– Ладно, пора работать, – сказала она. – Так и быть", пусть они меня немного пощупают – Слава богу, – обрадовался Антонио. – Я даже растрогался. Вы не поцелуетесь на прощание, детки?
Лола посмотрела мне прямо в глаза, не обращая на Антонио никакого внимания.
– У меня лежат твои вещи. Тони, я их не стала выбрасывать. Приходи, когда хочешь, за ними. Мы всегда… всегда будем друзьями, ладно?
– Ладно. Я знал, что ты не выбросишь мое барахло.
Ты хорошая девочка, Лола. Лучшая из всех.., я…
– Молчи.., не надо ничего говорить… Пока. Счастливо тебе. Тони.
– И тебе тоже. – Я залпом выпил отраву, которую Антонио называл джином, и посмотрел вслед Лоле, направлявшейся к трем мужчинам у стойки. Они раздвинулись и усадили ее в середину. Смех стал громче. Она прижалась к одному из них. Ее грудь, обтянутая зеленым шелком, четко вырисовывалась на фоне его пиджака.
– Очень трогательно. Тони. Я с трудом сдерживаю рыдания. Тебе бы на телевидении работать.
– Антонио, – сказал я, – нагнись-ка ко мне на минуточку.
Он перегнулся через стойку. От него пахло дешевым одеколоном. Я тоже нагнулся, как будто собирался сказать ему что-то на ухо. Потом схватил за узел галстука и резко рванул вниз. Он издал какой-то утробный звук.
Видно было, что он задыхается.
– Слушай внимательно, повторять я не стану.
Он попытался освободиться, но я держал крепко. Его поросячье лицо стало пурпурным.
– Шанхай поставит лоток у входа в твое заведение. Не слышу ответа.
– Ты с.., аггг-агг, ты меня задушишь…
– Да или нет?
– Да.., да.
Я резко отпустил галстук, и Антонио свалился на спину. Он сразу же схватился руками за горло и стал его растирать. У Сеспедеса в глазах блеснули странные огоньки, выражавшие удовлетворение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28