Представляешь, Мари и Плюсес пристали к нему, пытались увести, а он на них ноль внимания. Все время хочет быть со мной. Вот как.
– Он, конечно, уже говорил, что у тебя артистический темперамент? Угадал?
– Ну и что? А ты разве не считаешь, что у меня артистический темперамент? – Она пристально посмотрела на меня, и я подтвердил эту мысль кивком головы. – Ну все. Пошли. – Прежде чем выйти из спальни, Лола успела шепнуть мне:
– Выпивка обошлась ему больше тридцати тысяч. Антонио говорит, что он богат, как Онассис.
Мы вышли в гостиную. Импресарио встал, широко улыбаясь.
– Дон Хесус, я хочу представить вам моего большого друга, который…
– Мы уже познакомились, – он поставил стакан на столик. – Ну что, пойдем?
– Я готова, дон Хесус.
– Пожалуйста, Перлита, обращайся ко мне на "ты", просто Хесус и все. Я ведь тебя просил.
Лолин смех был не более естествен, чем декорации из папье-маше или улыбка уличенного в мошенничестве финансиста Руиса Матеоса, позирующего в момент выхода из тюрьмы для обложки популярного журнала.
– Не хочешь ли пойти с нами. Тони?
– Я пойду домой.
Закрыв за ними дверь, я подождал, пока не затихли шаги на лестнице, вышел из дома, пересек улицу и зашел в бар "Погребок Риваса".
Хозяина не было. Клиентов обслуживал его помощник Пеле.
– Вермут, – попросил я.
Пеле не большой любитель поговорить. Он принес мои вермут и продолжал обслуживать других посетителей. Я отпил глоток. В этот момент кто-то положил мне руку на плечо.
Это был Хавиер Баленсуэла по прозвищу Мавр и по профессии всезнайка. Он всегда был в курсе всех дел и не умел делать из своих сведений тайну.
– Тони, дружище, где ты пропадаешь! – Его умные, живые глазки блестели. Одет он был в узкий черный пиджак и брюки, перешитые по моде. Никто не знал, чем он снимается на самом деле. – Я тут видел Лолу с.., решил, что это ты, и даже подошел, но…
– Выпьешь вермута?
Вермут был его слабостью.
– Один вермут, Пепе, – закричал он, глаза его еще больше заблестели. – И поменьше тоника!
Пеле принес вермут. Мавр выпил его залпом и прищелкнул языком.
– Его зовут Хесус Маис, ловкий тип, говорят, у него много денег, очень много. Ходят слухи, что он хочет открыть современную дискотеку, знаешь, с мерцающими цветными огнями и прочее… – он помолчал. – Еще говорят, что он компаньон известного импресарио Ромеро Помбо, они якобы задумали ставить шоу по всей Испании.., ты ведь знаешь, сейчас это опять в моде…
– Пеле, еще один вермут для сеньора!
– Спасибо, Тони! – На этот раз он не стал его пить залпом, а решил продлить удовольствие. Каждый глоток подолгу держал во рту, производя звуки как при полоскании. – Этот тип только на вид сильный… Не бери в голову, Тони… Все это только фасад, одна вывеска… Ты же знаешь женщин…
Я положил деньги на стойку, потом дал ему еще пятьдесят песет.
– Выпей еще один за мое здоровье.
– Ты большой человек. Тони! – Он проводил меня до дверей. Я уже шел по улице Пальма, а он все стоял и кричал мне вслед:
– Этот тип обычно бывает в баре "Иберия" на улице Пелигрос.., по вечерам, часов в восемь.., хозяин – его земляк!
Он помахал мне рукой, и я тоже.
Глава 7
Открыв двери обоих балконов, выходящих на улицу Эспартерос, я занялся уборкой. На это занятие ушло полчаса, но не потому, что квартира большая – кухня, ванная, коридор со встроенным шкафом и довольно просторная комната, совмещающая функции спальни, столовой и гостиной, – а потому, что пыли накопилось не меньше, чем в заброшенном замке.
Потом я закрыл балконные двери, зажег светильник над диваном и включил приемник. У меня оставалось еще две бутылки джина: одна початая, другая полная. Я поставил на журнальный столик обе, принес чистый стакан, лед и пачку сигарет.
Декорация была готова.
Тогда я открыл нижний ящик комода и вытащил коробку из-под обуви. Рядом лежал мой "габилондо" калибра 9 мм , хорошо смазанный и завернутый в мягкую тряпочку. Прикосновение к нему холодило пальцы.
Потом отпил глоток и открыл коробку. Она была набита фотографиями, в основном черно-белыми, пожелтевшими от времени. Под ними лежали мой военный билет, паспорт, разрешение на ношение оружия, членский билет Испанской федерации бокса и несколько газетных вырезок.
Итог моей жизни.
Одна из вырезок представляла собой интервью, взятое у меня, когда я еще был восходящей звездой испанского бокса. Это было после того, как я выиграл армейский чемпионат в легком весе. Во второй, более поздней заметке анализировались мои шансы на победу над Басилио Аренасом на чемпионате страны. Басилио выиграл по очкам, и после той встречи я не собирал газетных вырезок.
Что касается фотографий, то их было очень много.
Они относились к самым разным периодам моей жизни: в спортзале, на каком-то празднике с моей первой девушкой, на воскресной прогулке в окрестностях Мадрида, единственной, которую мы совершили вместе с родителями.., а вот я с друзьями в форме пехотинца во время прохождения службы в Учебном центре № 2 по подготовке призывников, расположенном в Алкала-де-Энарес. Первым, кого я узнал на фото, был Луис Роблес.
По воскресеньям к нам в лагерь приходили фотографы и предлагали сняться на память для матерей и невест.
В одно из таких воскресений и был, вероятно, сделан этот снимок? На фотографии нас шестеро. Первый слева – высокий сутулый парень, его я не помнил.., следующий, кажется, Лоло, он жил в районе Чамбери, у его отца была мастерская по ремонту велосипедов; рядом с ним стоял Ингаусти, точно, он еще прекрасно подражал мяуканью котов, между ним и Луисито стоял я, крайний справа – Паулино по прозвищу Лысый, голова у него блестит, как лампочка, без единого волоска, он перенес какую-то болезнь.
Луис, Луисито Роблес. Вот он стоит, кулак поднят вверх, улыбка во все лицо. Очень характерная для него поза. Армия – паразит на теле общества, ударная сила капитализма", – любил повторять он. Он вообще много говорил. Ему нравилось говорить. И иногда он говорил умные вещи.
Я подвинул обувную коробку и опрокинул стакан, не отрывая глаз от фотографии. Так я ему и не сказал, какой он хороший парень. Типично мужская черта. Мы боимся, стесняемся, что ли, говорить такие вещи. Закончилась служба в армии, и каждый пошел своей дорогой. Я пытался пробиться в боксе, он решил продолжать учебу. Думаю, именно эта стеснительность и была причиной того, что мы не звонили друг другу и не встречались.
Так мне кажется.
Я снова наполнил стакан, бросил в него оставшийся лед и опять выпил залпом.
Так я и не сказал Луису, как мне нравилось бывать с ним. Мне нравились его ум, ирония, культура. Его способность мгновенно схватывать сущность вещей. Я учил его боксу в пустом лагерном ангаре, показывал, как надо двигаться, наносить удар. А он заставлял меня продолжать учебу в школе. Однажды он принес учебники и сам составил программу моих занятий. Он мне помогал, но так, как это делают люди его типа, не придавая этому никакого значения, я даже не замечал, что он мне помогает.
Мне так и не удалось поблагодарить его за помощь.
По радио звучал бодрый голос диктора.
– ..ствуйте, дорогие радиослушатели.., программу ведет Эмилио Лаэра. Предлагаем вашему вниманию "Вечер болеро".
Я сразу же узнал "Когда я снова буду с тобой" в исполнении Эди Гормета и трио Лос-Панчос.
Первую женщину, мечтавшую выйти за меня замуж, звали Монолита Саседон, она пахла свежими яблоками и работала прислугой в городе Луго у финансового инспектора, тщетно пытавшегося выдержать конкурс на замещение должности нотариуса. Монолита приезжала навестить меня летом в воскресные дни, когда на стадионе устраивали спортивные соревнования, и привозила в судках вкусные жареные перцы и тортилью[2]. Садилась где-нибудь недалеко от ринга, и я, даже не глядя в ее сторону, знал, что она молча льет слезы, пока мы дубасим друг друга. Сейчас, наверное, стала прилежной читательницей ,двух-трех иллюстрированных женских журналов.
Тихонько напевая мелодию болеро, я снова налил себе джина. На этот раз я пил медленно, маленькими глотками, глядя, как через балконные двери в комнату входит ночь.
Внезапно я рассмеялся, сам не знаю почему.
В этот момент раздался телефонный звонок, взорвавший темноту. Я не сразу сообразил, что это телефон. Потом зажег свет. Звонила женщина. В такой вечер можно было ожидать что угодно.
– Сеньор Карпинтеро? – приятный, слегка хриплый голос, привыкший командовать.
– Да, кто говорит?
– Кристина Фуэнтес.
– Кто?
– Жена Луиса Роблеса, сеньор Карпинтеро. Вы были у нас сегодня утром… Мне необходимо поговорить с вами.
– Я тут сегодня кое-что праздную.
Молчание.
– Это очень срочно… Вы не могли бы уйти с этого праздника?
– Нет.
– Тогда я приеду к вам. Где вы живете?
Она записала мой адрес и сказала, что будет через полчаса.
Глава 8
Я не помог ей снять белое шерстяное пальто. Но ведь и она не извинилась за поздний визит.
Небрежно бросив пальто на кресло, она кинула оценивающий взгляд вокруг, как это обычно делают женщины, попав в квартиру одинокого мужчины.
На ней были дорогие вельветовые брюки цвета топленого молока и такого же тона блузка с высокими плечами. Ни макияжа, ни драгоценностей, впрочем, эта высокая худощавая женщина не нуждалась в таких вещах. Бывает особый тип худощавости, не являющейся следствием плохого питания, а достигаемой диетой, гимнастикой и прочими ухищрениями: узкие бедра, маленькая высокая грудь, изящно облегаемая шелковой блузкой.
Внимание ее привлекли висевшие в рамках фотографии.
– Это вы?
– Это встреча Рокки Марчиано и Джо Луиса.
– Мне очень нравятся боксеры. У меня никогда не было знакомого боксера.
– Немного джина? – предложил я, указывая на бутылку – Не уверена, что смогу пить его неразбавленным. У вас не найдется тоника?
– Вы меня не предупредили.
– А кока-колы?
– В моем доме такие жидкости не водятся. Не хотите джин, могу предложить воду. В Мадриде прекрасная, свежая вода. Весьма способствует пищеварению. Выбирайте!
– Выпьем джина.
Она села рядом со мной на софу, а я пошел на кухню, ополоснул еще один стакан, взял лед и поставил все на толик перед ней. По радио все еще звучали мелодии болеро: ".., с тобой и без тебя…" пел Лоренсо Гонсалес. Я закурил и налил ей полстакана. Она вынула хорошие американские сигареты, которыми торгуют промышляющие контрабандой спекулянты. Элегантно выпустила дым и спросила, подняв стакан:
– За что пьем?
– Я сегодня пью за Луиса Роблеса.
– За Луиса, – и отпила глоток. Лицо ее не дрогнуло.
Рука, державшая стакан, была красивой, тонкой, с длинными пальцами. – За бедного Луиса.
Потом она посмотрела стакан на свет.
– Что это у вас за марка?
– Мой джин не марочный. Я беру его в погребке у Хусто, на углу Корредера-Баха. Если нравится, могу замолвить за вас словечко. Хусто вам продаст бутылочку. У него бывает и виски, но я предпочитаю джин. Вы даже представить себе не можете, какие ликеры готовит наш Хусто. Литр джина мне обходится в сорок песет. Вам он дешевле, чем за сто, не уступит.
Она рассмеялась, закинув голову. Волосы у нее были светло-каштановые, подстриженные "под мальчика".
Утром они показались мне темнее. У них был какой-то странный оттенок. Она сидела, вытянув скрещенные ноги, как обычно сидят мужчины, глядя на меня с улыбкой.
Что-то ее явно развлекало.
– Большое спасибо, что вы готовы замолвить за меня словечко вашему другу Хусто, – она смотрела мне прямо в глаза. – Мне очень хотелось познакомиться с вами, Карпинтеро.
– Хорошо вымытый и выбритый, я произвожу лучшее впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Он, конечно, уже говорил, что у тебя артистический темперамент? Угадал?
– Ну и что? А ты разве не считаешь, что у меня артистический темперамент? – Она пристально посмотрела на меня, и я подтвердил эту мысль кивком головы. – Ну все. Пошли. – Прежде чем выйти из спальни, Лола успела шепнуть мне:
– Выпивка обошлась ему больше тридцати тысяч. Антонио говорит, что он богат, как Онассис.
Мы вышли в гостиную. Импресарио встал, широко улыбаясь.
– Дон Хесус, я хочу представить вам моего большого друга, который…
– Мы уже познакомились, – он поставил стакан на столик. – Ну что, пойдем?
– Я готова, дон Хесус.
– Пожалуйста, Перлита, обращайся ко мне на "ты", просто Хесус и все. Я ведь тебя просил.
Лолин смех был не более естествен, чем декорации из папье-маше или улыбка уличенного в мошенничестве финансиста Руиса Матеоса, позирующего в момент выхода из тюрьмы для обложки популярного журнала.
– Не хочешь ли пойти с нами. Тони?
– Я пойду домой.
Закрыв за ними дверь, я подождал, пока не затихли шаги на лестнице, вышел из дома, пересек улицу и зашел в бар "Погребок Риваса".
Хозяина не было. Клиентов обслуживал его помощник Пеле.
– Вермут, – попросил я.
Пеле не большой любитель поговорить. Он принес мои вермут и продолжал обслуживать других посетителей. Я отпил глоток. В этот момент кто-то положил мне руку на плечо.
Это был Хавиер Баленсуэла по прозвищу Мавр и по профессии всезнайка. Он всегда был в курсе всех дел и не умел делать из своих сведений тайну.
– Тони, дружище, где ты пропадаешь! – Его умные, живые глазки блестели. Одет он был в узкий черный пиджак и брюки, перешитые по моде. Никто не знал, чем он снимается на самом деле. – Я тут видел Лолу с.., решил, что это ты, и даже подошел, но…
– Выпьешь вермута?
Вермут был его слабостью.
– Один вермут, Пепе, – закричал он, глаза его еще больше заблестели. – И поменьше тоника!
Пеле принес вермут. Мавр выпил его залпом и прищелкнул языком.
– Его зовут Хесус Маис, ловкий тип, говорят, у него много денег, очень много. Ходят слухи, что он хочет открыть современную дискотеку, знаешь, с мерцающими цветными огнями и прочее… – он помолчал. – Еще говорят, что он компаньон известного импресарио Ромеро Помбо, они якобы задумали ставить шоу по всей Испании.., ты ведь знаешь, сейчас это опять в моде…
– Пеле, еще один вермут для сеньора!
– Спасибо, Тони! – На этот раз он не стал его пить залпом, а решил продлить удовольствие. Каждый глоток подолгу держал во рту, производя звуки как при полоскании. – Этот тип только на вид сильный… Не бери в голову, Тони… Все это только фасад, одна вывеска… Ты же знаешь женщин…
Я положил деньги на стойку, потом дал ему еще пятьдесят песет.
– Выпей еще один за мое здоровье.
– Ты большой человек. Тони! – Он проводил меня до дверей. Я уже шел по улице Пальма, а он все стоял и кричал мне вслед:
– Этот тип обычно бывает в баре "Иберия" на улице Пелигрос.., по вечерам, часов в восемь.., хозяин – его земляк!
Он помахал мне рукой, и я тоже.
Глава 7
Открыв двери обоих балконов, выходящих на улицу Эспартерос, я занялся уборкой. На это занятие ушло полчаса, но не потому, что квартира большая – кухня, ванная, коридор со встроенным шкафом и довольно просторная комната, совмещающая функции спальни, столовой и гостиной, – а потому, что пыли накопилось не меньше, чем в заброшенном замке.
Потом я закрыл балконные двери, зажег светильник над диваном и включил приемник. У меня оставалось еще две бутылки джина: одна початая, другая полная. Я поставил на журнальный столик обе, принес чистый стакан, лед и пачку сигарет.
Декорация была готова.
Тогда я открыл нижний ящик комода и вытащил коробку из-под обуви. Рядом лежал мой "габилондо" калибра 9 мм , хорошо смазанный и завернутый в мягкую тряпочку. Прикосновение к нему холодило пальцы.
Потом отпил глоток и открыл коробку. Она была набита фотографиями, в основном черно-белыми, пожелтевшими от времени. Под ними лежали мой военный билет, паспорт, разрешение на ношение оружия, членский билет Испанской федерации бокса и несколько газетных вырезок.
Итог моей жизни.
Одна из вырезок представляла собой интервью, взятое у меня, когда я еще был восходящей звездой испанского бокса. Это было после того, как я выиграл армейский чемпионат в легком весе. Во второй, более поздней заметке анализировались мои шансы на победу над Басилио Аренасом на чемпионате страны. Басилио выиграл по очкам, и после той встречи я не собирал газетных вырезок.
Что касается фотографий, то их было очень много.
Они относились к самым разным периодам моей жизни: в спортзале, на каком-то празднике с моей первой девушкой, на воскресной прогулке в окрестностях Мадрида, единственной, которую мы совершили вместе с родителями.., а вот я с друзьями в форме пехотинца во время прохождения службы в Учебном центре № 2 по подготовке призывников, расположенном в Алкала-де-Энарес. Первым, кого я узнал на фото, был Луис Роблес.
По воскресеньям к нам в лагерь приходили фотографы и предлагали сняться на память для матерей и невест.
В одно из таких воскресений и был, вероятно, сделан этот снимок? На фотографии нас шестеро. Первый слева – высокий сутулый парень, его я не помнил.., следующий, кажется, Лоло, он жил в районе Чамбери, у его отца была мастерская по ремонту велосипедов; рядом с ним стоял Ингаусти, точно, он еще прекрасно подражал мяуканью котов, между ним и Луисито стоял я, крайний справа – Паулино по прозвищу Лысый, голова у него блестит, как лампочка, без единого волоска, он перенес какую-то болезнь.
Луис, Луисито Роблес. Вот он стоит, кулак поднят вверх, улыбка во все лицо. Очень характерная для него поза. Армия – паразит на теле общества, ударная сила капитализма", – любил повторять он. Он вообще много говорил. Ему нравилось говорить. И иногда он говорил умные вещи.
Я подвинул обувную коробку и опрокинул стакан, не отрывая глаз от фотографии. Так я ему и не сказал, какой он хороший парень. Типично мужская черта. Мы боимся, стесняемся, что ли, говорить такие вещи. Закончилась служба в армии, и каждый пошел своей дорогой. Я пытался пробиться в боксе, он решил продолжать учебу. Думаю, именно эта стеснительность и была причиной того, что мы не звонили друг другу и не встречались.
Так мне кажется.
Я снова наполнил стакан, бросил в него оставшийся лед и опять выпил залпом.
Так я и не сказал Луису, как мне нравилось бывать с ним. Мне нравились его ум, ирония, культура. Его способность мгновенно схватывать сущность вещей. Я учил его боксу в пустом лагерном ангаре, показывал, как надо двигаться, наносить удар. А он заставлял меня продолжать учебу в школе. Однажды он принес учебники и сам составил программу моих занятий. Он мне помогал, но так, как это делают люди его типа, не придавая этому никакого значения, я даже не замечал, что он мне помогает.
Мне так и не удалось поблагодарить его за помощь.
По радио звучал бодрый голос диктора.
– ..ствуйте, дорогие радиослушатели.., программу ведет Эмилио Лаэра. Предлагаем вашему вниманию "Вечер болеро".
Я сразу же узнал "Когда я снова буду с тобой" в исполнении Эди Гормета и трио Лос-Панчос.
Первую женщину, мечтавшую выйти за меня замуж, звали Монолита Саседон, она пахла свежими яблоками и работала прислугой в городе Луго у финансового инспектора, тщетно пытавшегося выдержать конкурс на замещение должности нотариуса. Монолита приезжала навестить меня летом в воскресные дни, когда на стадионе устраивали спортивные соревнования, и привозила в судках вкусные жареные перцы и тортилью[2]. Садилась где-нибудь недалеко от ринга, и я, даже не глядя в ее сторону, знал, что она молча льет слезы, пока мы дубасим друг друга. Сейчас, наверное, стала прилежной читательницей ,двух-трех иллюстрированных женских журналов.
Тихонько напевая мелодию болеро, я снова налил себе джина. На этот раз я пил медленно, маленькими глотками, глядя, как через балконные двери в комнату входит ночь.
Внезапно я рассмеялся, сам не знаю почему.
В этот момент раздался телефонный звонок, взорвавший темноту. Я не сразу сообразил, что это телефон. Потом зажег свет. Звонила женщина. В такой вечер можно было ожидать что угодно.
– Сеньор Карпинтеро? – приятный, слегка хриплый голос, привыкший командовать.
– Да, кто говорит?
– Кристина Фуэнтес.
– Кто?
– Жена Луиса Роблеса, сеньор Карпинтеро. Вы были у нас сегодня утром… Мне необходимо поговорить с вами.
– Я тут сегодня кое-что праздную.
Молчание.
– Это очень срочно… Вы не могли бы уйти с этого праздника?
– Нет.
– Тогда я приеду к вам. Где вы живете?
Она записала мой адрес и сказала, что будет через полчаса.
Глава 8
Я не помог ей снять белое шерстяное пальто. Но ведь и она не извинилась за поздний визит.
Небрежно бросив пальто на кресло, она кинула оценивающий взгляд вокруг, как это обычно делают женщины, попав в квартиру одинокого мужчины.
На ней были дорогие вельветовые брюки цвета топленого молока и такого же тона блузка с высокими плечами. Ни макияжа, ни драгоценностей, впрочем, эта высокая худощавая женщина не нуждалась в таких вещах. Бывает особый тип худощавости, не являющейся следствием плохого питания, а достигаемой диетой, гимнастикой и прочими ухищрениями: узкие бедра, маленькая высокая грудь, изящно облегаемая шелковой блузкой.
Внимание ее привлекли висевшие в рамках фотографии.
– Это вы?
– Это встреча Рокки Марчиано и Джо Луиса.
– Мне очень нравятся боксеры. У меня никогда не было знакомого боксера.
– Немного джина? – предложил я, указывая на бутылку – Не уверена, что смогу пить его неразбавленным. У вас не найдется тоника?
– Вы меня не предупредили.
– А кока-колы?
– В моем доме такие жидкости не водятся. Не хотите джин, могу предложить воду. В Мадриде прекрасная, свежая вода. Весьма способствует пищеварению. Выбирайте!
– Выпьем джина.
Она села рядом со мной на софу, а я пошел на кухню, ополоснул еще один стакан, взял лед и поставил все на толик перед ней. По радио все еще звучали мелодии болеро: ".., с тобой и без тебя…" пел Лоренсо Гонсалес. Я закурил и налил ей полстакана. Она вынула хорошие американские сигареты, которыми торгуют промышляющие контрабандой спекулянты. Элегантно выпустила дым и спросила, подняв стакан:
– За что пьем?
– Я сегодня пью за Луиса Роблеса.
– За Луиса, – и отпила глоток. Лицо ее не дрогнуло.
Рука, державшая стакан, была красивой, тонкой, с длинными пальцами. – За бедного Луиса.
Потом она посмотрела стакан на свет.
– Что это у вас за марка?
– Мой джин не марочный. Я беру его в погребке у Хусто, на углу Корредера-Баха. Если нравится, могу замолвить за вас словечко. Хусто вам продаст бутылочку. У него бывает и виски, но я предпочитаю джин. Вы даже представить себе не можете, какие ликеры готовит наш Хусто. Литр джина мне обходится в сорок песет. Вам он дешевле, чем за сто, не уступит.
Она рассмеялась, закинув голову. Волосы у нее были светло-каштановые, подстриженные "под мальчика".
Утром они показались мне темнее. У них был какой-то странный оттенок. Она сидела, вытянув скрещенные ноги, как обычно сидят мужчины, глядя на меня с улыбкой.
Что-то ее явно развлекало.
– Большое спасибо, что вы готовы замолвить за меня словечко вашему другу Хусто, – она смотрела мне прямо в глаза. – Мне очень хотелось познакомиться с вами, Карпинтеро.
– Хорошо вымытый и выбритый, я произвожу лучшее впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28