Почему я должен умереть?
Сидел я, прижавшись спиной к крыше "джипа". Выстрелов с той стороны больше не было. Послышалось урчание мотора.
- Уходят! - выдохнул с болью капитан, который сидел рядом со мной. Давай!
Крикнул он мне, и вырвал трос. Я хотел воспротивиться, но руки были словно ватные. Я не смог удержать трос и глаза мои наполнились слезами, я не мог даже встать на ноги и отойти в сторону.
Капитан полез на "джип", с тросом в одной руке и автоматом в другой. Он сначала высунул над машиной фуражку, надетую на ствол автомата, потом полез сам.
Я пересилил себя и поднялся на ноги. Мне было очень стыдно за то, что разрешил другому рисковать вместо меня. Но с другой стороны, мне было всё же страшно. Но тем не менее я стал обходить машину сбоку, чтобы прикрыть моего напарника. И тут раздались выстрелы. Два пистолетных, и на них ответил мой напарник короткой очередью.
Когда он сполз обратно, я понял, что стрелял он, скорее всего, в потолок, потому что обе пули попали в него. Одна в грудь, другая в голову. Он был мертвее мёртвого. А у меня наступила какая-то прострация. Мне всё стало безразлично. Страх опять отступил. Я уже знал теперь, что он не уходит. Просто притаивается где-то в глубине и ждёт своего часа, чтобы напасть.
И тут я услышал за спиной шорох. Я резко обернулся и увидел перепуганного толстяка из "жигулей", который по стеночке пытался подойти ко мне. Он делал мне умоляющие знаки, чтобы я чего доброго не выстрелил. Перепуган он был основательно. А когда увидел лежащего на спине капитана, совсем стал белый. Но тем не менее подошёл ко мне, вернее, почти подполз, так низко он пригнулся.
- Я могу вам чем-то помочь? - спросил он.
И меня залила горячая волна стыда. Я, человек, который призван защищать таких вот мирных граждан, как этот толстяк, жмусь тут испуганно к стеночке, в то время, как мой товарищ убит бандитами, и мне предлагает помощь тот, помогать кому - моя прямая обязанность.
Я откашлялся и сказал как можно твёрже:
- Гражданин! Покиньте зону обстрела. На всякий случай возьмите с собой автомат убитого капитана и уходите обратно к женщинам.
Толстяк выглядел очень несчастным. По всей вероятности весь его лимит отваги был исчерпан на путешествие ко мне. А тут, при виде трупа, он испугался. Он и должен был испугаться. А вот я не только не должен был пугаться - я просто не имел права пугаться. Если милиция будет уступать дорогу бандитам, то они окажутся с глазу на глаз с абсолютно беззащитными гражданами.
Я посмотрел на толстяка, с благодарностью пожал ему руку и сказал:
- Пожалуйста, вернитесь. Здесь опасно. И - спасибо, вы - смелый человек.
Он неуверенно топтался на месте, не решаясь уйти. Мне пришлось сказать построже:
- Пожалуйста, возвращайтесь. Пройдите.
Толстяк засмущался, хотел что-то сказать, растерянно потоптался возле меня, подхватил неловко автомат капитана, стараясь не смотреть на труп, и заковылял из тоннеля.
Я подобрал трос, повертел его в руке и полез на крышу "джипа". Если бандиты не уехали - их надо остановить. Или задержать до подъезда остальных наших машин, которые должны вот-вот появиться.
С надеждой посмотрел я на выход, но наших не было видно, а бандиты в любой момент могли уехать. И в любом случае перевёрнутый "джип" перегораживал проезд и перекрывал возможность преследования. Это давало бандитам секунды, секунды, которые я не имел права им подарить.
И я полез наверх, пытаясь втиснуть своё оглушительно стучащее сердце в холодный металл кузова. И тут грохнули выстрелы из тоннеля.
Я высунул голову и увидел, что возле "джипа" расплывается большое пятно бензина. И понял куда так усердно пытаются попасть бандиты.
Выставил перед собой автомат и успел дать две длинные, злые очереди в темноту тоннеля. Оттуда мне ответили не менее яростным огнём. Я приладился выстрелить ещё, но тут что-то приподняло меня со страшной силой на воздух, окутало пламенем, всё тело пронзила жуткая боль, и тут же наступила тишина и сомкнулась вокруг меня Темнота.
Неужели это навсегда?...
Вячеслав (Слава) Кораблёв.
Город Мытищи, Московская область.
Комната без окон в каком-то подвале.
Пятница, 27 февраля.
11 часов дня.
Эти дядьки такие страшные. И всё было так страшно. Мама хотела проводить меня в школу. Говорили мальчишки, что такую машину, как у нас угонят. Может, не смогли угнать, захотели отобрать? Почему тогда не отобрали? И зачем я им нужен? Зачем они меня забрали?
Очень всё было страшно. Я даже описался. Так неприятно. И когда меня тут вытаскивали из машины, я не хотел вылезать. И не потому что боялся этих дядек. я их, конечно, боялся, но уже не так. Мне было очень стыдно, что у меня штаны мокрые.
Что с мамой? Я ничего даже не помню толком. Как начали стрелять все. Мне сначала интересно стало, я побежал на улицу, когда услышал, что стреляют, посмотреть хотел. Я же не знал, что это в дядю Толю, который телохранитель, стреляют. И мама за мной побежала.
А охранник хотел меня остановить. Он что-то кричал, чтобы мы не выходили из подъезда. Говорили мне, что надо слушаться взрослых. И всё, чему дядя Толик учил, я позабыл сразу. Он говорил, что надо сразу упасть и не шевелиться, если стреляют. Даже если попадут. Надо терпеть. Тогда могут подумать, что убили и не станут больше стрелять. А вот он сам не стал так делать.
Что же с мамой? Дядьки эти не говорят. Я видел кровь. Наверное, её ранило. Только бы она живая осталась. Разве могут убить маму? Она такая красивая и совсем ещё молодая.
А дядя Толя в бандитов этих стрелял. Бах! Бах! Он смелый, дядя Толя. И бандиты в него стреляли. А когда мы на машине уезжали, я почти ничего не помню. Я очень совсем испугался. И ехали мы недолго.
Эти бандиты такие страшные. Тот, что сзади сидел, который меня под сиденье засовывал, такой здоровенный! Я таких больших никогда ещё не видел. Только в кино. И он был весь страшный и весь в крови. И когда рубаху поднял, у него прямо сбоку дырка. И он прямо туда платок скомкал и засунул, прямо как в горлышко бутылки, когда бабушка в деревне масло подсолнечное затыкала тряпочкой.
Масло красивое такое на солнышке. Почти как мёд. Взболтнёшь, что-то там кружится, пузырьки. Красиво так.
А что со мной будет? Они попросят за меня выкуп? Тогда не страшно. Папа обязательно заплатит. У папы денег много. И он для меня не пожалеет. Он даст, сколько они попросят.
Надо им сказать про то, что у папы много денег.
А если им деньги не нужны? Они же не стали отбирать нашу машину. У них своя больше нашей. И то они её бросили. Наверное, взорвали. Я слышал, как в подземном переезде кааак грохнет! Сперва стреляли: бах! бах! тарарах! Тратата! А потом кааак грохнет! У меня даже уши заложило.
Зачем меня в подвал завели? А вдруг они меня тут убьют? Я где-то слышал, что секта есть, которая мальчиков крадёт и потом их мучают и убивают.
Нельзя так бояться. Надо взять себя в руки. Как дядя Толя учил? Если страшно, говорил он, надо думать о чём-то другом. Если попал в трудное положение, надо не плакать, не распускать слюни. Попал - значит попал, надо думать о том, как выбраться. Всегда должен быть какой-то выход. Всегда надо верить в хорошее, в лучшее. Надо надеяться.
А сам дядя Толя лежит там, на улице, возле нашего дома, весь в крови. Но до этого он сколько всего прошёл. Он сам рассказывал, что в таких переделках побывал, из которых живыми не выходят. Только искать выход и надеяться. Верить.
Какие он стихи рассказывал часто? Не помню, как начинались:
...С детства я верю в хороший конец,
верю, что за пять минут до расстрела
весть о спасении привозит гонец.
Папа, наверное, уже ищет меня. Он непременно будет искать меня. И если надо будет - заплатит любые деньги. Мама говорила, что зачем нам столько денег, что от них одни неприятности будут. А папа смеялся и говорил, что надо обеспечить старость. Что же с мамой? Сильно её поранили?
А вдруг она умрёт?
И тут я совсем испугался и стал плакать. Мне стало так жалко маму, и себя, что я буду без мамы, если она умрёт.
Но в пустой комнате, где стояла только старая раскладушка, и тускло горела лампочка под необычно высоким для подвала потолком, всхлипывания мои звучали так жутко, что не приносили облегчения, как обычно бывает, когда плачешь, а только ещё больше пугали.
Я решил брать себя в руки. Надо было прежде всего оглядеться, нельзя ли как-то выйти отсюда. Если есть вход - обязательно должен быть выход, говорил дядя Толя. И я стал осматривать эту маленькую комнату с бетонными стенами. Я подобрал на полу камешек и обстучал им все стены, которые отзывались одинаково ровным глухим стуком. Кругом был сплошной бетон. Я попробовал ковырять стену, но даже не смог поцарапать её. Пол был тоже бетонный. Двери маленькие и обитые каким-то железом. Можно было отломать какую либо железяку от раскладушки, но что ей делать дальше?
А может, отломать палку от раскладушки, встать за дверями, как в кино, и оглушить того, кто войдёт? Вот было бы здорово! Забрать у него оружие, потом арестовать всех бандитов и меня покажут по телику, а пацаны будут завидовать. И все девчонки будут за мной бегать.
Но тут я вспомнил дядьку, которого называли Слоном, и мне стало смешно и грустно. Его надо не палкой от раскладушки бить, а целой раскладушкой, и то он выдержит. Тогда я понял, что выбраться отсюда как графу Монте-Кристо у меня не получится, сел на раскладушку, на старый матрас и скомканное одеяло, и стал вспоминать, как мы ехали, чтобы попробовать вспомнить где я и как мне выбраться, если такой случай подвернётся.
Как говорил дядя Толя, мало просто убежать, надо знать, куда бежать. Иначе обязательно прибежишь обратно.
Почти всё время от дома меня везли, засунув под сидение. Ехали мы, похоже, по пустырю за нашим домом. Только там такие ямы. Потом, наверное, через рощу, там грунтовая дорога, по такой мы на дачу ездили. Больше близко нигде грунтовых дорог нет, кругом асфальт. Потом мы остановились возле железнодорожной насыпи. Это я не видя догадался, потому что поезд проехал.
Потом меня пересадили в "жигули", меня видели тётеньки и дядя из "жигулей". Смешной такой, толстый. Он, кажется, тоже описался, как и я. Вот, наверное, тётеньки над ним смеяться будут.
Потом мы стояли у другого выезда из тоннеля под насыпью, а самый большой, который Слон, и другой, тоже здоровый, но поменьше, что-то в тоннеле делали. Потом там стреляли. А потом там сильно бабахнуло и оба бандита прибежали обратно.
Они свою машину взорвали, это я из их разговоров понял. Чтобы перегородить въезд. Это я сам догадался. Горящую машину догонявшим надо сперва потушить, потом вытаскивать. Это они здорово придумали.
И сработало.
Потом они поехали, и водитель стал спрашивать куда ехать. И бандиты стали все спорить. Они даже кричали один на другого. Говорили про какую-то подставку, про какого-то снайпера, вспоминали про Зуба. Я даже сперва подумал, что у кого-то из них зубы болят, а потом понял, что так они кого-то называют. И ругали они его за жадность. И сказали, что ехать в условное место нельзя.
И тогда Слон и другой, который всё время "блин" говорит, сказали. что поедут в какую-то берлогу, про которую только они знают. И пока не разберутся, что к чему, - никому пацана, меня то есть, не отдадут. Пока не получат деньги.
Я хотел им сказать, чтобы они отвезли меня домой, папа сразу даст им денег, сколько они захотят. но мне велели заткнуться, а сами всё спорили. Мужик, у которого рука в гипсе, кричал, что их всех порешат, а они кричали на него, что порешить надо какого-то Зуба, что это он их подставил, а не они его. И раз их так подставили, то они должны сами о себе подумать. И вообще, для них воровские законы - не законы.
И я подумал, что может, они не бандиты вовсе, но они стали так ругаться и грозить этому Зубу и всем, кто их подставил, что я понял, что они всё же бандиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63