- Вон как у него ручонки-то трясутся, глянь...
У Бабанова и вправду тряслись руки - будто он тренировался, собираясь стать барабанщиком. И вообще ему было нехорошо, хотелось выпить, и даже не просто выпить, а напиться до выпадения в иные измерения, и очнуться снова в том же состоянии - с трясущимися руками и свинцово-бамбуковой головой. Он как-то раз не пил целый год - и весь год был прибит тоской по утреннему похмелью, как будто его, протрезвив, лишили родины или любви.
Скворцов открыл сейф.
ДЕНЬ БАНКИРА СЕВРЮКА
Помещение, в которое втолкнул Вадима Анатольевича Севрюка пахнущий самогоном, одеколоном и рыбой малорослый милиционер, было намного больше багажника автомобиля. Справа от двери зияло "очко" с чугунными выступами в форме ступней, над ним торчала труба с медным краном, а прямо у стены было деревянное лежбище, во всю ширину, вроде раздвинутой тахты. Царил полумрак, подсвечиваемый тусклой зарешеченной лампой над дверью.
Милиционер, прежде чем закрыть дверь камеры, скуки ради отвесил банкиру пинка - так, что Севрюк, не удержавшись на месте, полетел на лежбище и там ткнул пальцами в чье-то тело.
Дверь захлопнулась, лязгнули засовы.
- Ты чё, волчара, вальтанутый, а? - сказал дребезжащий, почти старческий голос.
Тело поднялось, и костистый кулак ударил Севрюка по зубам. Банкир отскочил.
- Я-то при чем, это мусор толкается!
- Мусор? Так бы и сказал, извини...
Глаза Вадима Анатольевича понемногу стали привыкать к полумраку, и он разглядел собеседника. Это и вправду был старик, такой кащей, как будто всю жизнь питался лебедой и отрубями.
- Дед Матрос, - сказал он и протянул руку, ту самую, которая только что соприкоснулась с лицом Вадима Анатольевича.
- Севрюк, - тоже представился банкир, пожимая твердую, словно вобла, ладонь.
- Нормальное погонялово, - одобрил Дед Матрос, - бывает и хуже. Ну, ничего, на тюрьме новое получишь. Первая ходка?
- Первая. Впрочем, нет, год условно давали... давно, ещё в техникуме.
- Условно не в счет. Ладно, ложись, набазаримся еще... Пиджак сыми - и под голову.
Севрюк заполз на лежбище, снял пиджак и улегся на спину. Ядовито-зеленый потолок был в каких-то разводах, выпуклостях и трещинах. Тишина то накатывалась мозговым гулом, то разрежалась отдаленным матом. Можно было спокойно, если получится, оценить обстановку, прокрутить обратно пленочку происшедшего.
...Когда открылся багажник, и на Севрюка посмотрел омоновец в каске, то, возникнув в глубине подсознания и выйдя наружу, пронеслась по всему телу волна-цунами: спасен!
- А это что за мумия? - сказал омоновец. - Из музея сп....ли?
Дружно загоготало все подразделение. Их было восемь человек, все как на подбор, широколицые, раздувающиеся от мышц, от энергии, с автоматами АК-74.
- В Склиф везем родственника, - честно ответил Клоп.
- В багажнике? - омоновец вгляделся в Клопа. - А ты не в розыске, земляк, а? Что-то рыльник твой знакомый...
- Да Клоп я... то есть Миша я, Круглов, центровой... А в багажнике трясет меньше, командир, и спокойнее. Да и в салоне места нет. Слышь, вот, на, возьми. Нам ехать надо.
Появилась мощная рука Клопа с пачкой долларовых купюр.
Гоготанье братьев по оружию стихло. Омоновец спокойно взял пачку, осмотрел её внимательно и сказал:
- Еще половинку такой, раз; этот, из багажника, пусть сам в Склиф идет - ноги целы, два; а если не раз-два, тогда марш всей кодлой в автобус со шторками - вон стоит, три. Нет - стреляю, это четыре. Лады?
- Слышь, командир, ну, давай ещё одну такую целую, и мы его сами довезем...
Омоновец посмотрел в багажник, на Севрюка, у которого кричали, вопили и рыдали глаза.
- Ты чё, не понял? - сказал он Клопу. - Борзой, да? Короче, вынимайте, разбинтовывайте - и по домам, в люлю! И половинку такой вот, - помахал он пачкой, - пришли сюда махом.
Клоп не стал напрягать командира, больше ничего не сказал, наклонился над багажником и стал отклеивать от Севрюка скотч.
Как только ноги и руки стали свободны, Вадим Анатольевич Севрюк, председатель правления Дум-банка, вылетел из багажника, словно обрел, пока ехал, крылья. И побежал то ли под бандитский, то ли под милицейский свист в рассветную мглу - не оглядываясь и не различая дороги. Лишь когда вылетел на Ленинградское шоссе, то остановился и, заметив подъезжающий к остановке автобус, сделал последний рывок и прыгнул в салон.
Автобус оказался экспрессом и без остановок пыхтел до метро "Речной вокзал". Севрюк забился в угол на последнем сиденье и сдирал с брюк и пиджака лохмотья скотча. Не по сезону он был одет, но никого из малочисленных пассажиров не удивил, все давно уже привыкли к чудесам "постперестроечной" эпохи.
В метро он проник (не ездил лет пять уже) тем же способом, каким проникал в школьные годы - придержал незаметно "клыки" турникета - благо, не было ни одного мента - и бегом помчался вниз по эскалатору.
То, о чем он размышлял в багажнике, было забыто, стерто, разорвано и растоптано. Сейчас - домой на 2-ю Тверскую-Ямскую, в джакузи, потом выпить - и к Танюшке, под одеяльце...
Консьержка Виктория Семеновна Филимонова, мощная пятидесятилетняя тётка в униформе, тоже не удивилась жильцу, вбежавшему в подъезд в мятом костюме, покрытом какими-то чешуйками. За шесть лет работы Филимонова насмотрелась всякого, натерпелась многого; устраивалась в приличное место, к солидным людям, а оказалось - пьянь, шваль, фулиганьё. Видела Филимонова и цыган с гитарами проклятыми, и бесчувственные от выпитой водки тела, вываливающиеся из личных вертолетов на газон, и стрельбу из автоматов, пистолетов и пулеметов, и семь трупов на том же газоне после взрыва противотанковой гранаты, и на нем же - бесстыдный группенсекс.
Филимонова только ехидно посмотрела вслед Севрюку и прошептала: "Беги-беги...". И подумала: "Ничего, станет наш Зюганыч президентом отольются тебе, буржую проклятому, наши слезки пролетарские". Впрочем, Филимонова никогда никаким "пролетарием" не была, всю жизнь работала то вахтером, то лифтером, то газетным киоскером. Да и нынешнее место оплачивалось вовсе не по-пролетарски: три сотни настоящих долларов. Но Филимонова не пропускала по возможности ни одного митинга коммунистической партии, а в свободное время распространяла среди жильцов газету со странным названием "ПРАВДЫ КРАСНОЕ ЛИЦО".
Севрюк не сразу стал открывать дверь, вначале прислушался: нет ли бандитской засады? Но сразу же отмел подобный вариант: если уж и приедут, то не сюда, а в офис. Или на улице прихватят, как вчера вечером...
Он махнул рукой, тихо, стараясь не щелкать замком, открыл дверь, вошел в прихожую и осторожно снял дорогие сапоги из желтой кожи. Еле удержался, чтобы не крикнуть, как в былые годы: "Танюшка! Муж пришел! Люби его!"
На столе в гостиной стояла початая бутылка "Текилы". Вадим Анатольевич не удержался и отхлебнул прямо из горлышка - нужно было разрядиться, дать толчок нервной системе, кровеносной системе. Ожгло.
И вдруг он услышал доносящийся из-за двери спальни странный звук - как будто урчал электромотор. Согласно всему происшедшему "до того" и благодаря коварной "Текиле" Севрюка сразу пронзила нелепая и страшная мысль: Танюшку пилят электропилой. Но это предположение было отвергнуто мгновенно: если бы Танюшке только показали электропилу, она бы завизжала на смертельную дозу децибел.
Севрюк подошел к двери спальни, осторожно приоткрыл её и всунул в щель голову.
Бронзовый ночник с тремя наядами и красным шелковым колпаком красиво подсвечивал мускулистое тело Алика Запекушина. Атлет, говнюк, каскадер, сволочь, автогонщик, свинья и паскудный пидор возлегал (именно так!) на белоснежных простынях. Рядом сооблазнительно сияла Танюшкина попка, и на нее-то, на попку, положила эта гнида свою накачанную волосатую ногу.
Храпели они поочередно, Танюшка слабо гулила, словно малолетняя, а Алик урчал и чмокал губами.
- Севрю... севрюшка моя, - сказал он шепотом и, скрипнув зубами, перевернулся на спину.
Вадим Анатольевич прикрыл дверь и отправился в ванную. Там, в зеркальном туалетном шкафчике, он не нашел ничего, кроме маникюрного набора с микроскопическим ножичком. Идти с голыми руками на Запекушина Севрюк не мог - силы были неравны абсолютно, даже фактор внезапности не помог бы... Поэтому из ванной он отправился на кухню, где и нашел златоустовский набор ножей "Дюжина". 1-й номер был почти как маникюрный, а вот двенадцатым можно было разделать небольшого кита или большого моржа. Ножи отковали из метеоритного сплава, всего два набора: один подарили демократы Златоуста Президенту Хвоеву, а второй достался Севрюку за круглую сумму в пять тысяч долларов. В доме ножами никто не пользовался по причине сверхзаточенности: даже легкое прикосновение вызывало порез и кровотечение. Теперь, наконец, чудо-набор дождался своего звездного (метеоритного?) часа.
...Утром Вадим Анатольевич Севрюк не выдержал, рассказал Деду Матросу все, как было. Дед Матрос вначале не хотел ничего о "деле" слушать: на хрена мне эти грузила, меньше знаешь - больше живешь, да и по понятиям не положено по "делу" толковать... Но уж очень хотелось банкиру выговориться, да и нечего было скрывать: он ведь сам пришел, сказал все, уйти от ответственности теперь уже не представлялось возможным.
- Тяжкие телесные со смертельным исходом, - констатировал Дед Матрос. - Пять лет расстрела солеными огурцами. Шучу. А так: сто одиннадцатая, от пяти до пятнадцати... Ну, если аффект признают - двушкой или трешкой отделаешься. Ты готовился долго?
- Куда? - недоуменно переспросил Севрюк.
- Не куда, а к чему. Ну, нож там точил или нет, сразу яйца рубил или думал что-нибудь перед этим, мозговал? Когда замыслил - давно? Или сразу озлился?
Севрюк вспомнил, как он в багажнике мечтал отрубить Запекушину яйца. Это, если сознаться, могло сойти за умысел. А в каком багажнике? - спросит следователь. Как объяснить?
- Ничего не мозговал, пошел на кухню, взял секач, зашел в спальню, примерился и сразу - вжик! Правда, хотел ещё Таньке голову отрубить, но она, змея, под кровать нырнула, не достал, - рассказал Вадим Анатольевич.
- Поскользнулся, упал, очнулся - гипс, - процитировал Дед Матрос. - А половой член? Так, значит, и отскочил?
- Да... Алик пополз за ним, рукой тянулся, но я ногой его, член этот, под кровать, к Таньке отфутболил. И ушел.
- Ну ты злоде-е-ей! - восхищенно протянул Дед Матрос. - Мужичок, бля, ломом подпоясанный! Молодец! Зря только ты повинился: надо было на бабу все валить, ни хрена, мол, не знаю ихних делов, откусила, наверно... Щас бы не ты, а она в КПЗ парилась. Зря кололся, зря...
Дед Матрос замолчал, как бы воображая что-то в своей седой голове, потом сказал, вздохнув:
- Да... Ну и смертушка, прости Господи... Вражине, козлу не пожелаю. Как звали-то его?
- Кого? - не понял Вадим Анатольевич.
- Терпилу твоего замоченного.
- Алик... Олег.
- Царствие ему Небесное, - ещё раз вздохнул Дед Матрос.
ЛЮДИ ЩЕБРЯНСКОГО, МАНИЛОВ И БАБАН
Альберт Сатаров быстро собрал две группы. Одна из них в количестве четырех человек, вооруженная "береттами" и мощным "ноутбуком", отправилась в офис "Добрых людей", другая, бойцы Лямцин, Лихов и Могилян, - под личным руководством Сатарова - в "Сирин". Связь держали по рации, к тому же Альберт, во избежание накладок, выдержал небольшой интервал между посещениями.
Через час первая группа вышла на связь.
- Берт, здесь пусто как в черепе. Вроде середина рабочего дня, хоть кто-то должен быть, а? - доложил Слава Конкин, тоже, как и Сатаров, бывший "афганец".
- А на вид?
- На вид чисто, никакого шмона или расхода. Даже компьютер на прием работает, в Интернете.
- Ладно. Скачайте винчестеры - и домой. А мы сейчас на свой объект выезжаем.
Помощь не нужна?
- Нет. У нас объект попроще. Я боялся, что вам подмогу придется гнать. Все, до встречи...
Группа Сатарова разместилась в джипе "Ниссан".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
У Бабанова и вправду тряслись руки - будто он тренировался, собираясь стать барабанщиком. И вообще ему было нехорошо, хотелось выпить, и даже не просто выпить, а напиться до выпадения в иные измерения, и очнуться снова в том же состоянии - с трясущимися руками и свинцово-бамбуковой головой. Он как-то раз не пил целый год - и весь год был прибит тоской по утреннему похмелью, как будто его, протрезвив, лишили родины или любви.
Скворцов открыл сейф.
ДЕНЬ БАНКИРА СЕВРЮКА
Помещение, в которое втолкнул Вадима Анатольевича Севрюка пахнущий самогоном, одеколоном и рыбой малорослый милиционер, было намного больше багажника автомобиля. Справа от двери зияло "очко" с чугунными выступами в форме ступней, над ним торчала труба с медным краном, а прямо у стены было деревянное лежбище, во всю ширину, вроде раздвинутой тахты. Царил полумрак, подсвечиваемый тусклой зарешеченной лампой над дверью.
Милиционер, прежде чем закрыть дверь камеры, скуки ради отвесил банкиру пинка - так, что Севрюк, не удержавшись на месте, полетел на лежбище и там ткнул пальцами в чье-то тело.
Дверь захлопнулась, лязгнули засовы.
- Ты чё, волчара, вальтанутый, а? - сказал дребезжащий, почти старческий голос.
Тело поднялось, и костистый кулак ударил Севрюка по зубам. Банкир отскочил.
- Я-то при чем, это мусор толкается!
- Мусор? Так бы и сказал, извини...
Глаза Вадима Анатольевича понемногу стали привыкать к полумраку, и он разглядел собеседника. Это и вправду был старик, такой кащей, как будто всю жизнь питался лебедой и отрубями.
- Дед Матрос, - сказал он и протянул руку, ту самую, которая только что соприкоснулась с лицом Вадима Анатольевича.
- Севрюк, - тоже представился банкир, пожимая твердую, словно вобла, ладонь.
- Нормальное погонялово, - одобрил Дед Матрос, - бывает и хуже. Ну, ничего, на тюрьме новое получишь. Первая ходка?
- Первая. Впрочем, нет, год условно давали... давно, ещё в техникуме.
- Условно не в счет. Ладно, ложись, набазаримся еще... Пиджак сыми - и под голову.
Севрюк заполз на лежбище, снял пиджак и улегся на спину. Ядовито-зеленый потолок был в каких-то разводах, выпуклостях и трещинах. Тишина то накатывалась мозговым гулом, то разрежалась отдаленным матом. Можно было спокойно, если получится, оценить обстановку, прокрутить обратно пленочку происшедшего.
...Когда открылся багажник, и на Севрюка посмотрел омоновец в каске, то, возникнув в глубине подсознания и выйдя наружу, пронеслась по всему телу волна-цунами: спасен!
- А это что за мумия? - сказал омоновец. - Из музея сп....ли?
Дружно загоготало все подразделение. Их было восемь человек, все как на подбор, широколицые, раздувающиеся от мышц, от энергии, с автоматами АК-74.
- В Склиф везем родственника, - честно ответил Клоп.
- В багажнике? - омоновец вгляделся в Клопа. - А ты не в розыске, земляк, а? Что-то рыльник твой знакомый...
- Да Клоп я... то есть Миша я, Круглов, центровой... А в багажнике трясет меньше, командир, и спокойнее. Да и в салоне места нет. Слышь, вот, на, возьми. Нам ехать надо.
Появилась мощная рука Клопа с пачкой долларовых купюр.
Гоготанье братьев по оружию стихло. Омоновец спокойно взял пачку, осмотрел её внимательно и сказал:
- Еще половинку такой, раз; этот, из багажника, пусть сам в Склиф идет - ноги целы, два; а если не раз-два, тогда марш всей кодлой в автобус со шторками - вон стоит, три. Нет - стреляю, это четыре. Лады?
- Слышь, командир, ну, давай ещё одну такую целую, и мы его сами довезем...
Омоновец посмотрел в багажник, на Севрюка, у которого кричали, вопили и рыдали глаза.
- Ты чё, не понял? - сказал он Клопу. - Борзой, да? Короче, вынимайте, разбинтовывайте - и по домам, в люлю! И половинку такой вот, - помахал он пачкой, - пришли сюда махом.
Клоп не стал напрягать командира, больше ничего не сказал, наклонился над багажником и стал отклеивать от Севрюка скотч.
Как только ноги и руки стали свободны, Вадим Анатольевич Севрюк, председатель правления Дум-банка, вылетел из багажника, словно обрел, пока ехал, крылья. И побежал то ли под бандитский, то ли под милицейский свист в рассветную мглу - не оглядываясь и не различая дороги. Лишь когда вылетел на Ленинградское шоссе, то остановился и, заметив подъезжающий к остановке автобус, сделал последний рывок и прыгнул в салон.
Автобус оказался экспрессом и без остановок пыхтел до метро "Речной вокзал". Севрюк забился в угол на последнем сиденье и сдирал с брюк и пиджака лохмотья скотча. Не по сезону он был одет, но никого из малочисленных пассажиров не удивил, все давно уже привыкли к чудесам "постперестроечной" эпохи.
В метро он проник (не ездил лет пять уже) тем же способом, каким проникал в школьные годы - придержал незаметно "клыки" турникета - благо, не было ни одного мента - и бегом помчался вниз по эскалатору.
То, о чем он размышлял в багажнике, было забыто, стерто, разорвано и растоптано. Сейчас - домой на 2-ю Тверскую-Ямскую, в джакузи, потом выпить - и к Танюшке, под одеяльце...
Консьержка Виктория Семеновна Филимонова, мощная пятидесятилетняя тётка в униформе, тоже не удивилась жильцу, вбежавшему в подъезд в мятом костюме, покрытом какими-то чешуйками. За шесть лет работы Филимонова насмотрелась всякого, натерпелась многого; устраивалась в приличное место, к солидным людям, а оказалось - пьянь, шваль, фулиганьё. Видела Филимонова и цыган с гитарами проклятыми, и бесчувственные от выпитой водки тела, вываливающиеся из личных вертолетов на газон, и стрельбу из автоматов, пистолетов и пулеметов, и семь трупов на том же газоне после взрыва противотанковой гранаты, и на нем же - бесстыдный группенсекс.
Филимонова только ехидно посмотрела вслед Севрюку и прошептала: "Беги-беги...". И подумала: "Ничего, станет наш Зюганыч президентом отольются тебе, буржую проклятому, наши слезки пролетарские". Впрочем, Филимонова никогда никаким "пролетарием" не была, всю жизнь работала то вахтером, то лифтером, то газетным киоскером. Да и нынешнее место оплачивалось вовсе не по-пролетарски: три сотни настоящих долларов. Но Филимонова не пропускала по возможности ни одного митинга коммунистической партии, а в свободное время распространяла среди жильцов газету со странным названием "ПРАВДЫ КРАСНОЕ ЛИЦО".
Севрюк не сразу стал открывать дверь, вначале прислушался: нет ли бандитской засады? Но сразу же отмел подобный вариант: если уж и приедут, то не сюда, а в офис. Или на улице прихватят, как вчера вечером...
Он махнул рукой, тихо, стараясь не щелкать замком, открыл дверь, вошел в прихожую и осторожно снял дорогие сапоги из желтой кожи. Еле удержался, чтобы не крикнуть, как в былые годы: "Танюшка! Муж пришел! Люби его!"
На столе в гостиной стояла початая бутылка "Текилы". Вадим Анатольевич не удержался и отхлебнул прямо из горлышка - нужно было разрядиться, дать толчок нервной системе, кровеносной системе. Ожгло.
И вдруг он услышал доносящийся из-за двери спальни странный звук - как будто урчал электромотор. Согласно всему происшедшему "до того" и благодаря коварной "Текиле" Севрюка сразу пронзила нелепая и страшная мысль: Танюшку пилят электропилой. Но это предположение было отвергнуто мгновенно: если бы Танюшке только показали электропилу, она бы завизжала на смертельную дозу децибел.
Севрюк подошел к двери спальни, осторожно приоткрыл её и всунул в щель голову.
Бронзовый ночник с тремя наядами и красным шелковым колпаком красиво подсвечивал мускулистое тело Алика Запекушина. Атлет, говнюк, каскадер, сволочь, автогонщик, свинья и паскудный пидор возлегал (именно так!) на белоснежных простынях. Рядом сооблазнительно сияла Танюшкина попка, и на нее-то, на попку, положила эта гнида свою накачанную волосатую ногу.
Храпели они поочередно, Танюшка слабо гулила, словно малолетняя, а Алик урчал и чмокал губами.
- Севрю... севрюшка моя, - сказал он шепотом и, скрипнув зубами, перевернулся на спину.
Вадим Анатольевич прикрыл дверь и отправился в ванную. Там, в зеркальном туалетном шкафчике, он не нашел ничего, кроме маникюрного набора с микроскопическим ножичком. Идти с голыми руками на Запекушина Севрюк не мог - силы были неравны абсолютно, даже фактор внезапности не помог бы... Поэтому из ванной он отправился на кухню, где и нашел златоустовский набор ножей "Дюжина". 1-й номер был почти как маникюрный, а вот двенадцатым можно было разделать небольшого кита или большого моржа. Ножи отковали из метеоритного сплава, всего два набора: один подарили демократы Златоуста Президенту Хвоеву, а второй достался Севрюку за круглую сумму в пять тысяч долларов. В доме ножами никто не пользовался по причине сверхзаточенности: даже легкое прикосновение вызывало порез и кровотечение. Теперь, наконец, чудо-набор дождался своего звездного (метеоритного?) часа.
...Утром Вадим Анатольевич Севрюк не выдержал, рассказал Деду Матросу все, как было. Дед Матрос вначале не хотел ничего о "деле" слушать: на хрена мне эти грузила, меньше знаешь - больше живешь, да и по понятиям не положено по "делу" толковать... Но уж очень хотелось банкиру выговориться, да и нечего было скрывать: он ведь сам пришел, сказал все, уйти от ответственности теперь уже не представлялось возможным.
- Тяжкие телесные со смертельным исходом, - констатировал Дед Матрос. - Пять лет расстрела солеными огурцами. Шучу. А так: сто одиннадцатая, от пяти до пятнадцати... Ну, если аффект признают - двушкой или трешкой отделаешься. Ты готовился долго?
- Куда? - недоуменно переспросил Севрюк.
- Не куда, а к чему. Ну, нож там точил или нет, сразу яйца рубил или думал что-нибудь перед этим, мозговал? Когда замыслил - давно? Или сразу озлился?
Севрюк вспомнил, как он в багажнике мечтал отрубить Запекушину яйца. Это, если сознаться, могло сойти за умысел. А в каком багажнике? - спросит следователь. Как объяснить?
- Ничего не мозговал, пошел на кухню, взял секач, зашел в спальню, примерился и сразу - вжик! Правда, хотел ещё Таньке голову отрубить, но она, змея, под кровать нырнула, не достал, - рассказал Вадим Анатольевич.
- Поскользнулся, упал, очнулся - гипс, - процитировал Дед Матрос. - А половой член? Так, значит, и отскочил?
- Да... Алик пополз за ним, рукой тянулся, но я ногой его, член этот, под кровать, к Таньке отфутболил. И ушел.
- Ну ты злоде-е-ей! - восхищенно протянул Дед Матрос. - Мужичок, бля, ломом подпоясанный! Молодец! Зря только ты повинился: надо было на бабу все валить, ни хрена, мол, не знаю ихних делов, откусила, наверно... Щас бы не ты, а она в КПЗ парилась. Зря кололся, зря...
Дед Матрос замолчал, как бы воображая что-то в своей седой голове, потом сказал, вздохнув:
- Да... Ну и смертушка, прости Господи... Вражине, козлу не пожелаю. Как звали-то его?
- Кого? - не понял Вадим Анатольевич.
- Терпилу твоего замоченного.
- Алик... Олег.
- Царствие ему Небесное, - ещё раз вздохнул Дед Матрос.
ЛЮДИ ЩЕБРЯНСКОГО, МАНИЛОВ И БАБАН
Альберт Сатаров быстро собрал две группы. Одна из них в количестве четырех человек, вооруженная "береттами" и мощным "ноутбуком", отправилась в офис "Добрых людей", другая, бойцы Лямцин, Лихов и Могилян, - под личным руководством Сатарова - в "Сирин". Связь держали по рации, к тому же Альберт, во избежание накладок, выдержал небольшой интервал между посещениями.
Через час первая группа вышла на связь.
- Берт, здесь пусто как в черепе. Вроде середина рабочего дня, хоть кто-то должен быть, а? - доложил Слава Конкин, тоже, как и Сатаров, бывший "афганец".
- А на вид?
- На вид чисто, никакого шмона или расхода. Даже компьютер на прием работает, в Интернете.
- Ладно. Скачайте винчестеры - и домой. А мы сейчас на свой объект выезжаем.
Помощь не нужна?
- Нет. У нас объект попроще. Я боялся, что вам подмогу придется гнать. Все, до встречи...
Группа Сатарова разместилась в джипе "Ниссан".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56