Перебранку, наверное, захотел дослушать.
Евдокия Михайловна повесила на плечо льняное полотенце, вынесла в столовую тазик с горячей водой для посуды. Она вообще вела себя очень деликатно: на глаза не лезла, в беседы музыкантов не встревала, выделила Ваське самую маленькую тарелку (в соответствии с аппетитом певуньи) и старалась обеспечить если не комфорт, то уют. Горожане всё-таки.
"Надо будет ещё воды поставить, - намечала она, сливая грязную воду в ведро, - девонька, должно, захочет умыться".
Но нельзя же всё время тактично молчать. Женская натура требует разговора, особенно при новых впечатлениях, поэтому повариха передала полотенце Бурханкину и спросила, ополаскивая тарелки:
- Ну, Егор, как они тебе?..
- Люди, как люди, - пустился в рассуждения Бурханкин, протирая посуду, - весёлые...
Он не успел договорить, как вернулся Пётр и начал активно подзывать их к окну.
- Да чего там смотреть?.. - сказала повариха. - Видела я, обычный снеговик...
- Нет, тот б-был мой кривой уродец, - возразил Пётр, - а теперь его не узнать... П-правда, завхозу п-прежний б-больше нравился... Он сказал, что Васька всё испортила...
Бурханкин вдруг стал горячо доказывать:
- Пётр, коль ему нравится кривой - пусть! Кому не дано - тому, это... не дано.
Ну и ну! Можно ли было ждать от Егора Сергеевича столь замысловатой тирады?..
Евдокия Михайловна глянула в окно, улыбнулась.
- Ладно тебе, что ж ты его виноватишь! Тарас же не сам таким сделался. Идите лучше наружу, полюбуйтеся.
Василиса увлеклась.
Традиционного шарообразного зимнего дядьку, кое-как скатанного музыкантами, она разобрала и заново подняла из липкого снега. Поставила на ноги, вручила ему в руки палку в качестве опоры, голову украсила ветками. Переключилась на лицо.
Как попало укрепив на затылке волосы огромной зубастой прищепкой, старалась вовсю - пригоршнями черпала из сугроба послушный материал. Прилаживала, оглаживала, где добавляла, где соскребала чуткими пальцами, изредка обогрев их дыханьем... Из разноцветных рукавов куртки болтались на резинках вязаные варежки. Изредка она хватала одну из них, вытирала с кончика носа капельку влаги - таяла от снежного восторга. Всё чего-то приговаривала.
Закончив с Лешаком, принялась ваять его собаку. Поджимая лапы, Волчок танцевал в ритме медленного сиртаки. Но не убегал - позировал с тем же увлечением, с каким она работала...
Музыканты не вмешивались: берегли руки перед выступлением, да и от работы их отстранили "за профнепригодность". К тому же, смотреть было не менее занимательно, чем лепить.
- Несерьёзный народ, - строго бубнила Василиса, - не понимают, одному ему тут будет скучно! Никак нельзя одному...
Кого она при этом имела в виду - было не совсем понятно.
Завхоз не скрывал своего мнения:
- Зачем у него уши торчат? Так он больше не на Волчка похож, а на волка.
- Не мешайте, - Василиса заставила левое ухо снова встать, - что бы вы понимали!.. Волк, не волк... Зато белый! Это гибрид Волчка и Петра!
На скульптурной снежной морде и вправду вскоре проявилось человечье выражение.
- Ему б-бы ещё теперь Премудрую на спину посадить... - Пётр был явно польщён. - Он её какому-нибудь царевичу, как в твоей б-балладе...
- Размечтался! Автопортретов не делаем... - весело оборвала его Васька.
Пётр поднял тёмную бровь. Он не уставал удивляться.
- Ты что, училась этому?
- Я только музыке училась, - пробормотала она. - Во всём остальном - я наблюдательная дочка... - И запела: - Крёстная дочка, мамочкина дочка...
Тарас Григорьевич поинтересовался:
- А они как вас звали, неужто тоже - Васькой?..
Певунья, как и накануне, проигнорировала вопрос об имени.
- Всё! Заберите меня, а то испорчу!..
Пётр обернулся к Бурханкину.
- Вот вы слышали вчера... Как вы считаете, - вслух задумался он, почему-то раньше она никогда ничего подобного...
Егор Сергеевич загордился: его об искусстве спрашивают!.. Он задвигал бугорками на лице и открыл страшную тайну:
- Должно быть, слово узнала...
- А прежде - что, не знала?..
- У меня есть друг Франц... - вспомнил Бурханкин, почесав пригорок макушки через вязаную шапчонку. - Всему своё время, так он говорит!..
Клубы пара рванули из открывшейся форточки Большого Дома. Замахала по локоть голая, чем-то аппетитно вымазанная рука. Донёсся запах ванили и возглас: "Едуть!"
Вдали показалась машина. Она двигалась медленно, глубоко приникнув брюхом к колее - точно рысь на охоте.
Васька тремя движениями превратила дикий беспорядок на голове в декоративный куст, прикусила его челюстью заколки, надвинула на лоб капюшон и заявила:
- Я замёрзла. Иду гулять!
Георгий возмутился.
- "Замёрзла" и - "гулять"... Логика железная! Застудишь горло, как будешь петь?.. - И, взяв за руку, потащил к машине почти насильно: - Иди, хоть поздоровайся, деревня!..
Егерь свистнул. Увязая в сугробах, побежал договариваться с вновьприбывшими гостями-охотниками, когда он им понадобится. Волчок потрусил следом.
*** Хозяин
Машина застряла в снегу на полдороге к воротам.
Оттуда осторожно вылез подвижный, как ртуть, невысокий мужчина в длинном меховом пальто и такой же меховой кепке с опущенным околышем.
Он помахал издали, быстро поскакал к дому, прыгая лаской через сугробы.
- Приветствую честное общество!
- Виталий Олегович, что же вы... а где же все? - удивлённо спросил Бурханкин.
- О, гостеприимство! - засмеялся приезжий. - Значит, один я больше никого тут не устраиваю? Гляди, пропишу в журнале как ты "охраняешь" охотничьи угодья и потворствуешь браконьерам... Шучу! Обрадую тебя: ружья расчехлять не будем. Никто из моих не смог, а я не любитель капканов. Поэтому охота отменяется!
Подоспел Тарас Григорьевич в новенькой телогрейке. Щеголяя спецодеждой, угодливо возразил:
- Помилуйте, Виталий Олегович! Это мы у вас в гостях!.. Вы же здесь хозяин! - И заметил Бурханкину: - Видишь, Сергеич, ты зря пришёл. Я же вчера ещё сказал...
- Моё дело!.. Я когда дело делаю, сам знаю, это... зря или не зря! не слишком уважительно возразил егерь. - Ничего же не понимаешь: потеплело же, снег же липнет. Ещё застрял бы где... Вот встретишься ещё раз с шатуном... Вот будешь тогда, это... указывать... - Он повернулся к хозяину: - А я за вами ездил, думал, вы в "Охотном". Где же вы заночевали?..
Виталий Олегович, не ответив, обрадовался:
- Шатун, говорите? Ура! Значит, всё-таки пострелять придётся. Пойдём, Егерь Сергеевич, на мишку?..
- Да мало нас - вдвоём-то идти.
- Ничего, проведём сегодня разведку боем. А ты вечерком смотаешься в райцентр, позовёшь, кого сможешь. Не завалим косолапого - хотя бы от жилья отпугнём.
Тарас Григорьевич начал нервно протирать тёмные стёкла, побледнел, стал как-то ниже ростом.
- Что, в самом деле шатун бродит? Ты, Лешак, не шути!..
- Лешак, Лешак, не шути так!.. Кто это Лешак, это вы - Лешак?! Василиса только что не подпрыгивала - так ей всё здесь нравилось, вплоть до прозвищ.
К тому же, после того, как Бурханкин припугнул завхоза, тот её уже не сильно беспокоил. Хотя случайно обнажившийся желтый взгляд был ещё более неприятен, чем шпионские очки. Василиса побежала в дом.
Виталий Олегович мельком глянул вслед, с шумом вдохнул лесной зимний воздух:
- Тут бы жить и жить! - вдруг закашлялся, тяжело сотрясаясь, согнулся пополам.
Меховая кепка свалилась, обнажила густо проросший на голове квадратный "газон" стального цвета и пунцовые - хоть прикуривай - уши. Завхоз с интересом лаборанта над конвульсиями кролика наблюдал, как тот полминуты судорожно шарит по карманам.
После плевка ингалятора в горло хозяин астматически просипел:
- Хорошо протопили?...
Тарас Григорьевич обиженно развёл руками: мол, спрашиваете! Как заказывали!
*** Знакомство Франца с Василисой
Пришло воскресенье... День, который для Игоря Максимильяновича давно ничем не отличался от будней.
Бурханкин, как уехал к музыкантам, так со вчерашнего утра пока не появлялся... Фомка слонялся по комнате, просился во двор. Когда хозяину надоедал его скулёж - бывал выпущен, носился до ворот и обратно по единственной расчищенной дорожке. Одним словом - скучал.
Франц вдруг почувствовал: что-то случилось. Быть такого не могло, чтобы Вилли оставил его без информации.
Он встал на лыжи и резво заскользил по снегу. Углубился в лес метров на триста всего - и тут впереди приветственно залаял Фомка. Ему ответил серьёзный, односложный, но радостный гавк. Франц узнал голос Волчка, прибавил в темпе.
- Ох... Фима... хорошо, что ты... надо выручать!.. - задыхаясь, ещё издали закричал Бурханкин, увязая в снегу: шёл без лыж.
Он волоком тащил за собой тулуп, на котором кто-то лежал.
Франц заметил откинутое в сторону тонкое, бледное, запорошенное снегом девичье запястье... рассыпавшиеся по меховой изнанке тёмные волосы, приукрашенные морозным серебром.
- Куда ты её тащишь?! - он приподнял края тулупа, подсунул лыжи в качестве полозьев. - Кто это?..
- Не бойся, не к тебе! - пропыхтел егерь, тяжело отдуваясь. - К себе в берлогу. Надо схоронить девочку, пока... Это Василиса и есть.
Франца напугало слово "схоронить".
- Жива?.. - получив в ответ кивок, спокойно возразил: - Ко мне ближе. Чего же не на Орлике?..
- Я его Михалне запряг, чтоб доктора из больницы привезла. Они там угорели... Да, к тебе, Фима, лучше, - убеждённо пропыхтел егерь, - не догадаются, что она у тебя.
Игорь Максимильянович снял дублёнку, накрыл ею легко одетую девушку. Потащили.
Через несколько минут занесли в дом, уложили в комнате на диван.
Бурханкин, клацая зубами, вернулся в сени, повертел в руках мокрый тулуп, бросил его на пол. Не испросив разрешения, быстро надел дублёнку Франца и снова выбежал на улицу. Волчок, подчиняясь его приказу, остался сторожить у входной двери, прикрыв мудрые глаза оттенка сырой глины...
Франц быстро решал, глядя на незнакомую Василису:
"Что же делать? Спиртом растереть?"
Пока стягивал с полуживой девушки ботинки, носки, свитер, джинсы, пока растирал вафельным, смоченным водкой полотенцем ступни, руки, плечи, Фомка предпринял свои меры: вылизал бледное лицо, как тарелку дорогого фарфора, уткнулся шоколадными ноздрями в перламутровую раковину уха, пощекотал тёплым дыханьем.
Сработало. Ледышка оттаяла: даже смущённо улыбнулась, почесала ухо.
- Где-нибудь больно? - спросил Франц.
Она пошевелила пальцами рук и ног, снова улыбнулась, потянулась к свитеру.
Франц предложил ей меховые тапки, набросил на узкие плечи свой зимний длиннополый халат.
Василиса встала. Огляделась.
- Спасибо.
- Ну вот и славно! Меня зовут Игорь Максимильянович. Теперь - в ванну. Фомушка, проводи. Фройляйн, возможно, захочет запереться, так ты останься внутри на всякий случай. Только веди себя прилично и не подглядывай! Франц погладил своего любимца: - Не беспокойтесь! Он умный. И потом вы нам сильно напоминаете мою дочь.
Василиса хотела что-то сказать, закашлялась и только кивнула. Франц понял: благодарила.
Егерь вернулся лишь через полчаса. Франц успел протереть и без того блестящий поднос, поставить на него тонкую чашку, заварить в ней зверобой и мяту, прикрыть хрупким блюдцем, сверху напялив стёганую молодуху - "бабу на чайник".
- Где тебя носило? - накинулся он на Бурханкина, заслышав шум в сенях.
- Оследие заметал, - коротко ответил тот, отряхиваясь от снега, - на всякий случай. Теперь её здесь точно искать не будут. Слушай, пока, это... пока нету её...
- Раздевайся. Пойдём в гостиную.
В комнате егерь начал беспокойно озираться:
- А где же?..
Франц мотанул головой в сторону льющейся воды.
- Отогревается. Где ты её нашёл?
- Рядом с флигелем.
Франц ничего не понял. Достал из буфета кружку, вазочку с малиновым вареньем, розетку. Подвинул Бурханкину.
- Рассказывай. Как она туда попала?.. Угорела и вышла подышать?.. Когда?.. Ночью?..
Егерь таинственно пожал круглыми плечами под собачьей шерстью свитера, налил себе чаю, отхлебнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Евдокия Михайловна повесила на плечо льняное полотенце, вынесла в столовую тазик с горячей водой для посуды. Она вообще вела себя очень деликатно: на глаза не лезла, в беседы музыкантов не встревала, выделила Ваське самую маленькую тарелку (в соответствии с аппетитом певуньи) и старалась обеспечить если не комфорт, то уют. Горожане всё-таки.
"Надо будет ещё воды поставить, - намечала она, сливая грязную воду в ведро, - девонька, должно, захочет умыться".
Но нельзя же всё время тактично молчать. Женская натура требует разговора, особенно при новых впечатлениях, поэтому повариха передала полотенце Бурханкину и спросила, ополаскивая тарелки:
- Ну, Егор, как они тебе?..
- Люди, как люди, - пустился в рассуждения Бурханкин, протирая посуду, - весёлые...
Он не успел договорить, как вернулся Пётр и начал активно подзывать их к окну.
- Да чего там смотреть?.. - сказала повариха. - Видела я, обычный снеговик...
- Нет, тот б-был мой кривой уродец, - возразил Пётр, - а теперь его не узнать... П-правда, завхозу п-прежний б-больше нравился... Он сказал, что Васька всё испортила...
Бурханкин вдруг стал горячо доказывать:
- Пётр, коль ему нравится кривой - пусть! Кому не дано - тому, это... не дано.
Ну и ну! Можно ли было ждать от Егора Сергеевича столь замысловатой тирады?..
Евдокия Михайловна глянула в окно, улыбнулась.
- Ладно тебе, что ж ты его виноватишь! Тарас же не сам таким сделался. Идите лучше наружу, полюбуйтеся.
Василиса увлеклась.
Традиционного шарообразного зимнего дядьку, кое-как скатанного музыкантами, она разобрала и заново подняла из липкого снега. Поставила на ноги, вручила ему в руки палку в качестве опоры, голову украсила ветками. Переключилась на лицо.
Как попало укрепив на затылке волосы огромной зубастой прищепкой, старалась вовсю - пригоршнями черпала из сугроба послушный материал. Прилаживала, оглаживала, где добавляла, где соскребала чуткими пальцами, изредка обогрев их дыханьем... Из разноцветных рукавов куртки болтались на резинках вязаные варежки. Изредка она хватала одну из них, вытирала с кончика носа капельку влаги - таяла от снежного восторга. Всё чего-то приговаривала.
Закончив с Лешаком, принялась ваять его собаку. Поджимая лапы, Волчок танцевал в ритме медленного сиртаки. Но не убегал - позировал с тем же увлечением, с каким она работала...
Музыканты не вмешивались: берегли руки перед выступлением, да и от работы их отстранили "за профнепригодность". К тому же, смотреть было не менее занимательно, чем лепить.
- Несерьёзный народ, - строго бубнила Василиса, - не понимают, одному ему тут будет скучно! Никак нельзя одному...
Кого она при этом имела в виду - было не совсем понятно.
Завхоз не скрывал своего мнения:
- Зачем у него уши торчат? Так он больше не на Волчка похож, а на волка.
- Не мешайте, - Василиса заставила левое ухо снова встать, - что бы вы понимали!.. Волк, не волк... Зато белый! Это гибрид Волчка и Петра!
На скульптурной снежной морде и вправду вскоре проявилось человечье выражение.
- Ему б-бы ещё теперь Премудрую на спину посадить... - Пётр был явно польщён. - Он её какому-нибудь царевичу, как в твоей б-балладе...
- Размечтался! Автопортретов не делаем... - весело оборвала его Васька.
Пётр поднял тёмную бровь. Он не уставал удивляться.
- Ты что, училась этому?
- Я только музыке училась, - пробормотала она. - Во всём остальном - я наблюдательная дочка... - И запела: - Крёстная дочка, мамочкина дочка...
Тарас Григорьевич поинтересовался:
- А они как вас звали, неужто тоже - Васькой?..
Певунья, как и накануне, проигнорировала вопрос об имени.
- Всё! Заберите меня, а то испорчу!..
Пётр обернулся к Бурханкину.
- Вот вы слышали вчера... Как вы считаете, - вслух задумался он, почему-то раньше она никогда ничего подобного...
Егор Сергеевич загордился: его об искусстве спрашивают!.. Он задвигал бугорками на лице и открыл страшную тайну:
- Должно быть, слово узнала...
- А прежде - что, не знала?..
- У меня есть друг Франц... - вспомнил Бурханкин, почесав пригорок макушки через вязаную шапчонку. - Всему своё время, так он говорит!..
Клубы пара рванули из открывшейся форточки Большого Дома. Замахала по локоть голая, чем-то аппетитно вымазанная рука. Донёсся запах ванили и возглас: "Едуть!"
Вдали показалась машина. Она двигалась медленно, глубоко приникнув брюхом к колее - точно рысь на охоте.
Васька тремя движениями превратила дикий беспорядок на голове в декоративный куст, прикусила его челюстью заколки, надвинула на лоб капюшон и заявила:
- Я замёрзла. Иду гулять!
Георгий возмутился.
- "Замёрзла" и - "гулять"... Логика железная! Застудишь горло, как будешь петь?.. - И, взяв за руку, потащил к машине почти насильно: - Иди, хоть поздоровайся, деревня!..
Егерь свистнул. Увязая в сугробах, побежал договариваться с вновьприбывшими гостями-охотниками, когда он им понадобится. Волчок потрусил следом.
*** Хозяин
Машина застряла в снегу на полдороге к воротам.
Оттуда осторожно вылез подвижный, как ртуть, невысокий мужчина в длинном меховом пальто и такой же меховой кепке с опущенным околышем.
Он помахал издали, быстро поскакал к дому, прыгая лаской через сугробы.
- Приветствую честное общество!
- Виталий Олегович, что же вы... а где же все? - удивлённо спросил Бурханкин.
- О, гостеприимство! - засмеялся приезжий. - Значит, один я больше никого тут не устраиваю? Гляди, пропишу в журнале как ты "охраняешь" охотничьи угодья и потворствуешь браконьерам... Шучу! Обрадую тебя: ружья расчехлять не будем. Никто из моих не смог, а я не любитель капканов. Поэтому охота отменяется!
Подоспел Тарас Григорьевич в новенькой телогрейке. Щеголяя спецодеждой, угодливо возразил:
- Помилуйте, Виталий Олегович! Это мы у вас в гостях!.. Вы же здесь хозяин! - И заметил Бурханкину: - Видишь, Сергеич, ты зря пришёл. Я же вчера ещё сказал...
- Моё дело!.. Я когда дело делаю, сам знаю, это... зря или не зря! не слишком уважительно возразил егерь. - Ничего же не понимаешь: потеплело же, снег же липнет. Ещё застрял бы где... Вот встретишься ещё раз с шатуном... Вот будешь тогда, это... указывать... - Он повернулся к хозяину: - А я за вами ездил, думал, вы в "Охотном". Где же вы заночевали?..
Виталий Олегович, не ответив, обрадовался:
- Шатун, говорите? Ура! Значит, всё-таки пострелять придётся. Пойдём, Егерь Сергеевич, на мишку?..
- Да мало нас - вдвоём-то идти.
- Ничего, проведём сегодня разведку боем. А ты вечерком смотаешься в райцентр, позовёшь, кого сможешь. Не завалим косолапого - хотя бы от жилья отпугнём.
Тарас Григорьевич начал нервно протирать тёмные стёкла, побледнел, стал как-то ниже ростом.
- Что, в самом деле шатун бродит? Ты, Лешак, не шути!..
- Лешак, Лешак, не шути так!.. Кто это Лешак, это вы - Лешак?! Василиса только что не подпрыгивала - так ей всё здесь нравилось, вплоть до прозвищ.
К тому же, после того, как Бурханкин припугнул завхоза, тот её уже не сильно беспокоил. Хотя случайно обнажившийся желтый взгляд был ещё более неприятен, чем шпионские очки. Василиса побежала в дом.
Виталий Олегович мельком глянул вслед, с шумом вдохнул лесной зимний воздух:
- Тут бы жить и жить! - вдруг закашлялся, тяжело сотрясаясь, согнулся пополам.
Меховая кепка свалилась, обнажила густо проросший на голове квадратный "газон" стального цвета и пунцовые - хоть прикуривай - уши. Завхоз с интересом лаборанта над конвульсиями кролика наблюдал, как тот полминуты судорожно шарит по карманам.
После плевка ингалятора в горло хозяин астматически просипел:
- Хорошо протопили?...
Тарас Григорьевич обиженно развёл руками: мол, спрашиваете! Как заказывали!
*** Знакомство Франца с Василисой
Пришло воскресенье... День, который для Игоря Максимильяновича давно ничем не отличался от будней.
Бурханкин, как уехал к музыкантам, так со вчерашнего утра пока не появлялся... Фомка слонялся по комнате, просился во двор. Когда хозяину надоедал его скулёж - бывал выпущен, носился до ворот и обратно по единственной расчищенной дорожке. Одним словом - скучал.
Франц вдруг почувствовал: что-то случилось. Быть такого не могло, чтобы Вилли оставил его без информации.
Он встал на лыжи и резво заскользил по снегу. Углубился в лес метров на триста всего - и тут впереди приветственно залаял Фомка. Ему ответил серьёзный, односложный, но радостный гавк. Франц узнал голос Волчка, прибавил в темпе.
- Ох... Фима... хорошо, что ты... надо выручать!.. - задыхаясь, ещё издали закричал Бурханкин, увязая в снегу: шёл без лыж.
Он волоком тащил за собой тулуп, на котором кто-то лежал.
Франц заметил откинутое в сторону тонкое, бледное, запорошенное снегом девичье запястье... рассыпавшиеся по меховой изнанке тёмные волосы, приукрашенные морозным серебром.
- Куда ты её тащишь?! - он приподнял края тулупа, подсунул лыжи в качестве полозьев. - Кто это?..
- Не бойся, не к тебе! - пропыхтел егерь, тяжело отдуваясь. - К себе в берлогу. Надо схоронить девочку, пока... Это Василиса и есть.
Франца напугало слово "схоронить".
- Жива?.. - получив в ответ кивок, спокойно возразил: - Ко мне ближе. Чего же не на Орлике?..
- Я его Михалне запряг, чтоб доктора из больницы привезла. Они там угорели... Да, к тебе, Фима, лучше, - убеждённо пропыхтел егерь, - не догадаются, что она у тебя.
Игорь Максимильянович снял дублёнку, накрыл ею легко одетую девушку. Потащили.
Через несколько минут занесли в дом, уложили в комнате на диван.
Бурханкин, клацая зубами, вернулся в сени, повертел в руках мокрый тулуп, бросил его на пол. Не испросив разрешения, быстро надел дублёнку Франца и снова выбежал на улицу. Волчок, подчиняясь его приказу, остался сторожить у входной двери, прикрыв мудрые глаза оттенка сырой глины...
Франц быстро решал, глядя на незнакомую Василису:
"Что же делать? Спиртом растереть?"
Пока стягивал с полуживой девушки ботинки, носки, свитер, джинсы, пока растирал вафельным, смоченным водкой полотенцем ступни, руки, плечи, Фомка предпринял свои меры: вылизал бледное лицо, как тарелку дорогого фарфора, уткнулся шоколадными ноздрями в перламутровую раковину уха, пощекотал тёплым дыханьем.
Сработало. Ледышка оттаяла: даже смущённо улыбнулась, почесала ухо.
- Где-нибудь больно? - спросил Франц.
Она пошевелила пальцами рук и ног, снова улыбнулась, потянулась к свитеру.
Франц предложил ей меховые тапки, набросил на узкие плечи свой зимний длиннополый халат.
Василиса встала. Огляделась.
- Спасибо.
- Ну вот и славно! Меня зовут Игорь Максимильянович. Теперь - в ванну. Фомушка, проводи. Фройляйн, возможно, захочет запереться, так ты останься внутри на всякий случай. Только веди себя прилично и не подглядывай! Франц погладил своего любимца: - Не беспокойтесь! Он умный. И потом вы нам сильно напоминаете мою дочь.
Василиса хотела что-то сказать, закашлялась и только кивнула. Франц понял: благодарила.
Егерь вернулся лишь через полчаса. Франц успел протереть и без того блестящий поднос, поставить на него тонкую чашку, заварить в ней зверобой и мяту, прикрыть хрупким блюдцем, сверху напялив стёганую молодуху - "бабу на чайник".
- Где тебя носило? - накинулся он на Бурханкина, заслышав шум в сенях.
- Оследие заметал, - коротко ответил тот, отряхиваясь от снега, - на всякий случай. Теперь её здесь точно искать не будут. Слушай, пока, это... пока нету её...
- Раздевайся. Пойдём в гостиную.
В комнате егерь начал беспокойно озираться:
- А где же?..
Франц мотанул головой в сторону льющейся воды.
- Отогревается. Где ты её нашёл?
- Рядом с флигелем.
Франц ничего не понял. Достал из буфета кружку, вазочку с малиновым вареньем, розетку. Подвинул Бурханкину.
- Рассказывай. Как она туда попала?.. Угорела и вышла подышать?.. Когда?.. Ночью?..
Егерь таинственно пожал круглыми плечами под собачьей шерстью свитера, налил себе чаю, отхлебнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37