Бидвеллу казалось, что простой вдох требует неоправданно много усилий. Он услышал далекий рокот — приближалась очередная гроза. Нужны были ответы на фантазмы Алисы Барроу, но даже ради спасения жизни Бидвелл не мог найти ни одного. Не приходилось сомневаться, что великое Зло свалилось на город и выросло в мрачный день и черную ночь, как ядовитый гриб. Зло проникло в сны жителей Фаунт-Рояла и сводило их с ума. Бидвелл знал, что Уинстон прав: именно так это и началось.
— Наберитесь мужества, — сказал он не слишком убедительно.
— Мужества? — недоверчиво переспросила она. — Мужества — против него? Он показал мне кладбище, полное могил! Нельзя шагу ступить, чтобы на них не наткнуться! Безмолвный город. Все ушли... или погибли. Он мне сказал. Стоял точно рядом со мной, и я слышала, как он мне в ухо дышит. — Она кивнула, глядя прямо на Бидвелла и видя не его, а что-то совсем другое. — Те, кто останется, погибнут и будут гореть в адском пламени. Вот что он мне сказал, прямо в ухо. В геенне огненной, вечность и один день. Безмолвный город. Безмолвный. Он мне сказал: "Алиса, тс-с-с". Он мне сказал: "Тс-с-с, слушай мой голос. Посмотри на это, — сказал он, — и ты узнаешь, кто я".
Она заморгала, взгляд ее сделался осмысленным, но не до конца, как будто она не совсем понимала, где находится.
— Я посмотрела, — сказала она, — и теперь я знаю.
— Понимаю, — сказал Бидвелл, пытаясь говорить спокойно и разумно, насколько это возможно для человека, у которого терпение натянуто до предела, — но мы должны вести себя ответственно и не так охотно сеять страхи среди своих сограждан.
— Я не сею страхи! — резко ответила она. — Я только хочу сказать правду, которую мне показали! Это место проклято! Вы это знаете, я это знаю, любая живая душа в здравом рассудке это знает! — Женщина смотрела прямо в пламя свечи. Девочка в соседней комнате еще всхлипывала, и Алиса Барроу, с усилием повысив голос, сказала: — Тише, Мелисса. Ну, тише, тише.
Бидвелл снова не нашел слов. Он заметил, что пальцы его до боли стиснули треуголку. Далекий гром зарокотал ближе, у Бидвелла по спине покатился пот. Эта духовка будто смыкалась над ним, не давала дышать. Надо уйти отсюда. Он резко повернулся, чуть не свалив Уинстона, и сделал два шага к двери.
— Я видела его лицо, — сказала женщина. Бидвелл остановился, будто налетев на кирпичную стену. — Его лицо, — повторила она. — Я его видела. Он дал мне посмотреть.
Бидвелл глядел на нее, ожидая, что она еще скажет. Она сидела, простыня свалилась набок, и страшная мука блестела в ее глазах.
— У него было ваше лицо, — сказала она с дикой, полубезумной ухмылкой. — Как маска. Он его надел, ваше лицо, и показал мне моих детей, мертвых, в земле.
Ее руки взметнулись и зажали рот, будто она боялась закричать так, что душа наружу вылетит.
— Спокойнее, мадам, — произнес Бидвелл, но у самого у него голос дрожал. — Давайте будем держаться реальности, а эти видения преисподней оставим в стороне.
— Мы все здесь сгорим, если не сделать по-евойному! — огрызнулась она. — Он хочет, чтобы ее выпустили, вот чего он хочет! Чтобы ее выпустили, а мы все ушли отсюда!
— Не могу больше этого слышать. — Бидвелл повернулся и вышел из комнаты.
— Чтобы ее выпустили! — кричала женщина. — Он не даст нам покоя, пока она с ним не будет!
Бидвелл, не останавливаясь, вышел из дома, Уинстон за ним.
— Сэр! Сэр! — позвал Барроу, выбегая из дому.
Бидвелл остановился, изо всех сил пытаясь придать себе спокойный вид.
— Я прошу прощения, сэр, — сказал Барроу. — Это не то чтобы она вас не уважала...
— Я не в обиде. Состояние здоровья вашей жены внушает опасения.
— Да, сэр. Только... уж раз так получилось, вы, наверное, меня поймете, когда я скажу, что нам надо уехать.
Из темнобрюхих туч стал моросить мелкий дождик. Бидвелл надел на голову треуголку.
— Поступайте как хотите, Барроу. Я вам не господин.
— Да, сэр. — Фермер облизал губу, набираясь храбрости сказать, что у него на уме. — Это хороший был город, сэр. То есть до того, как... — Он пожал плечами. — Все теперь не так, как было. Вы меня простите, сэр, но мы не можем остаться.
— Так давайте! — Броня Бидвелла треснула, и гнев пополам с досадой хлынули из щели черной желчью. — Никто на цепи держать не будет! Давайте бегите, как перетрусившие псы, с ними со всеми! А я — не стану! Видит Бог, не для того я здесь поселился, чтобы какие-то призраки выдрали меня...
Загудел колокол. Глубокий, медленный звон. Раз, потом еще раз и еще раз.
Это был голос колокола дозорной башни на улице Гармонии. Колокол продолжал звучать, объявляя, что дозорный заметил кого-то, идущего по дороге.
— ...выдрали меня отсюда с корнями! — закончил Бидвелл со свирепой решимостью.
Он обернулся в сторону главных ворот, закрытых и заложенных засовами от индейцев. Новая надежда расцвела в сердце Бидвелла.
— Эдуард, это наверняка судья из Чарльз-Тауна! Да! Это должен быть он! Пойдемте!
Не говоря более ни слова, Бидвелл зашагал к перекрестку четырех улиц. Дождь припустил всерьез, но пусть даже случится самый страшный потоп со времен Ноя, он не помешает Бидвеллу лично встретить судью в этот счастливый день.
Колокольный звон пробудил к жизни хор лающих псов, и пока Бидвелл и Уинстон спешили к северу по улице Гармонии — один улыбаясь от восторга, другой — ловя ртом воздух, за ними увязывалась, вертясь, стая пустобрехов, как за ярмарочными клоунами.
К воротам оба добрались уже мокрые от дождя и пота и дышали, как кузнечные мехи. С дюжину жителей высыпали из домов поглазеть — гость из внешнего мира бывал здесь весьма редким явлением. Малкольм Дженнингс на сторожевой башне перестал дергать веревку колокола, и двое мужчин — Эсаи По-линг и Джеймс Рид — готовились поднять бревно засова.
— Стойте, стойте! — крикнул Бидвелл, проталкиваясь среди зевак. — Дайте мне место. — Он подошел к воротам, дрожа от нетерпения. Бидвелл посмотрел на Дженнингса, стоящего на платформе башни, куда вела пятнадцатифутовая лестница. — Это белые?
— Да, сэр, — ответил Дженнингс. Тощий и горький пьяница, с битой башкой под темной гривой, с пятью, не больше, зубами в этой башке, он обладал глазами ястреба. — Их двое. То есть я хочу сказать... я думаю, что это белые.
Бидвелл не мог взять в толк, что это должно значить, но ему было не до каких-то глупостей в столь торжественный момент.
— Отлично! — сказал он Полингу и Риду. — Открывайте! Бревно приподняли и вытащили из скобы. Потом Рид схватился за две деревянные рукояти и отворил ворота.
Бидвелл шагнул наружу, раскрывая объятия своему спасителю. Но в следующую секунду его энтузиазм гостеприимства получил тяжелый удар.
Перед ним стояли двое: один большой, с лысой головой, другой тощий и коротко стриженный, чернявый. Но среди них не было того, кого он надеялся приветствовать.
Он предположил, что они белые — под той грязью, что их покрывала, невозможно было разглядеть. Тот, что побольше — и постарше, — был одет в пропитанное грязью пальто, которое, кажется, когда-то было черным. Он был бос, тощие ноги вымазаны глиной. На том, что помоложе, было что-то вроде ночной рубахи, в которой он будто недавно катался по грязи. Еще на нем были ботинки, хотя до невозможности грязные.
Дворняги так увлеклись всем этим столпотворением, что начали рычать и самозабвенно брехать на двух новоприбывших, которые, кажется, растерялись в присутствии людей, одетых в чистую одежду.
— Попрошайки, — произнес Бидвелл. Голос его был спокоен, опасно спокоен. Он услышал раскаты грома над диким лесом и подумал, что это над ним смеется Бог. Распростертые руки тяжело упали вниз. — Мне послали попрошаек, — сказал он громче и начал смеяться вместе с Богом.
Сначала тихо, потом смех взвился из него, как пружина, хриплый и безудержный. От этого смеха болело горло, слезились глаза, и хотя Бидвелл страстно желал остановиться, изо всех сил пытался, он обнаружил, что имеет над этим смехом не больше власти, чем если бы сам был юлой, запущенной рукой шаловливого ребенка.
— Попрошайки! — вскрикивал он сквозь приступы хохота. — Я... я спешил... встречать попрошаек!
— Сэр, — произнес тот, что побольше, и шагнул вперед босыми ногами. На перемазанном лице отразился гнев. — Сэр!
Бидвелл только мотал головой, смеялся — смех звучал теперь скорее как рыдания — и отмахивался рукой, отгоняя этих бродяг.
Айзек Вудворд набрал в грудь воздуху. Как будто целой ночи мокрого ада было недостаточно, еще этот лощеный щеголь явился испытывать его терпение. Так вот оно лопнуло.
— Сэр! — взревел он своим судебным голосом, настолько громким и резким, что на миг заставил замолчать даже тявкающий хор собак. — Я — магистрат Вудворд, прибывший из Чарльз-Тауна!
Бидвелл услышал. Он задохнулся от изумления, подавился последним глотком смеха и встал, потрясение таращась на полуголый грязевой пирожок, который только что объявил себя магистратом.
Единственная мысль вонзилась в мозг жалом шершня: "Если они нам кого и пришлют, то психа какого-нибудь, вытащенного из ихнего местного дурдома!"
Он услышал стон совсем рядом. Веки у него задрожали. Мир — буря с ливнем, голос Бога, зеленая глушь во все стороны, попрошайки и магистраты, вредители яблонь, развал и разруха, как тени крыльев падальщика, — закружился вокруг него. Он шагнул назад, ища, на что опереться.
Не на что. Бидвелл свалился на улице Гармонии, голова наполнилась серым туманом, и он заснул, как в колыбели.
Глава 5
В дверь постучали.
— Магистрат? Мастер Бидвелл послал меня сказать вам, что гости скоро будут.
— Иду немедленно, — отозвался Вудворд, узнав шотландский выговор домоправительницы.
Ему тут же вспомнилось, как в последний раз, когда стучали в дверь, его чуть не прикончили. Разумеется, сама мысль, что этот негодяй сейчас носит его вышитый камзол, вызывала дрожь в пальцах, застегивающих пуговицы светло-голубой рубашки, которую магистрат только что надел.
— Черт! — сказал он своему отражению в овальном стенном зеркале.
— Сэр? — переспросила миссис Неттльз из-за двери.
— Я сказал, что уже иду! — повторил он.
— Да, сэр, — ответила она и тяжелой походкой удалилась по коридору в сторону комнаты, отведенной Мэтью.
Вудворд застегнул рубашку до конца — она оказалась чуть коротка в рукавах и более чем тесна в талии. Рубашка была в числе предметов одежды — рубашек, брюк, жилетов, чулок и башмаков, — которые собрал для него и Мэтью их хозяин, как только пришел в себя и узнал, что произошло с их пожитками. Бидвелл, поняв, что провидение — у него в руках, с величайшей благодарностью отвел им две комнаты у себя в особняке, организовал сбор одежды, подходящей приблизительно по размеру, а также постарался предоставить свеженаправленные бритвы и горячую воду для ванн. Вудворд уже боялся, что никогда не сможет содрать со своей шкуры всю эту грязь, но последние следы исчезли под действием грубой мочалки и приложенных в достаточном количестве трудов.
Он уже надел ранее пару черных брюк — опять-таки слегка тесноватых, но вполне пригодных, — и белые чулки вместе с черными тупоносыми башмаками. Поверх рубашки Вудворд натянул жемчужно-серый жилет, одолженный Бидвеллом из собственного гардероба. Еще раз рассмотрел в зеркале свое лицо, молча сокрушаясь, что придется предстать перед новыми людьми с голой головой и неприкрытыми старческими пятнами, поскольку парик — вещь настолько личная, что вопрос о том, чтобы его одолжить, даже не ставился. Но да будет так. Зато хотя бы голова сохранилась на плечах. Если сказать правду, он предпочел бы проспать весь вечер, нежели быть главным гостем на ужине у Бидвелла, поскольку он все еще был измотан, но Вудворду удалось продремать три часа после ванны, и этого хватит до тех пор, пока снова представится возможность вытянуться на этой превосходной перине, на настоящей кровати с четырьмя ножками, что сейчас у него за спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120