— Он подождал ответа, но ответа не было. — Бакнер мог поклясться на Библии — да. Он может верить, будто то, что он видел, — правда. Но мой вопрос такой: что это такое — то, что двое мужчин и ребенок видят как истинное, но на самом деле это не реальность, а хитроумная фантазия? Это должно быть что-то большее, чем сон, поскольку Вайолет Адамс не спала, когда шла в тот день из школы. Кто может создать такой фантазм и как его можно выдать за реальность?
— Я не знаю, как это можно сделать, — сказала Рэйчел.
— Я тоже, но я верю, что как-то это было сделано. И моя задача — прежде всего выяснить все "как". Потом докопаться до "почему". А из этих двух ответов я надеюсь получить третий: "кто".
— А если вы не найдете ответов? Что тогда?
— Тогда...
Мэтью замолчал, зная ответ, но не желая его произносить: "Лучше всего переправляться, когда дойдешь до реки".
Рэйчел молчала. Затихли даже немногие крысы, вернувшиеся в стены после бойни Линча. Мэтью снова лег, пытаясь привести мысли в порядок. Раскаты грома стали ближе, и сила его будто потрясала землю до основания.
— Мэтью? — сказала Рэйчел.
— Да?
— Вы не... вы не могли бы подержать меня за руку?
— Простите?
Он не был уверен, что правильно расслышал.
— Не могли бы вы подержать меня за руку? Всего на минутку. Я не люблю грома.
— А!
Сердце у него забилось сильнее. Хотя он знал, что магистрат посмотрел бы на подобную вещь с большим подозрением, казалось неправильным отказать ей в малом утешении.
— Конечно, — ответил он и встал.
Подойдя к решетке, разделявшей камеры, он не нашел Рэйчел.
— Я здесь.
Она сидела на полу.
Мэтью тоже сел. Ее рука просунулась сквозь решетку, ища, и коснулась его плеча.
— Здесь, — сказал он и взял ее за руку.
Когда их пальцы переплелись, Мэтью обдало жаром, сперва обжигающим, потом чуть потише — он расходился медленно от его руки. Сердце стучало, и Мэтью был удивлен, что она не слышит, потому что будто военный оркестр играл марш прямо у нее над ухом. До него дошло, что это, может быть, последняя протянутая ей рука.
Снова напомнил о себе гром, и снова дрогнула земля. Мэтью ощутил, как крепче сжалась рука Рэйчел. Он не мог избавиться от мысли, что через семь дней женщина будет мертва. Она превратится в кости и золу, и ничего не останется от ее голоса, от ее прикосновения, от ее неотразимой сущности. Огонь выжжет прекрасные бронзовые глаза, эбеновые волосы зашипят в пламени.
Через семь дней.
— Вы не ляжете около меня? — спросила Рэйчел.
— Что?
— Не ляжете около меня? — Голос ее звучал едва слышно, будто с завершением суда кончилась ее сила духа, сокрушенного воздвигнутыми против нее уликами. — Я думаю, что могла бы поспать, если вы будете держать меня за руку.
— Да, — ответил он и опустился на спину, не выпуская ее руки. Она тоже прислонилась к прутьям решетки, так близко, что жар ее тела ощущался даже сквозь грубую грязную мешковину.
Заговорил гром, ближе и сильнее. Рука Рэйчел стиснула руку Мэтью почти до боли. Он ничего не сказал, потому что ничего не мог сказать из-за стука сердца.
Какое-то время гром бушевал над Фаунт-Роялом, как сорвавшийся с цепи буйвол, но наконец стал уходить к морю, старея и становясь ворчливым с ослаблением своих сил. Руки узников так и остались переплетенными, хотя сон увлек их разными дорогами. Мэтью однажды проснулся и прислушался к безмолвной темноте. Спросонья он не совсем понял, но ему показалось, что кто-то тихо всхлипнул.
Показалось или было на самом деле, но звук не повторился. Мэтью сжал руку Рэйчел. Она ответила пожатием.
И все.
Глава 20
Мэтью всплыл из дремы перед первыми петухами. Оказалось, что его рука до сих пор держит руку Рэйчел. Когда Мэтью попытался осторожно ее высвободить, Рэйчел открыла глаза и села в сером полумраке, с застрявшими в волосах соломинами.
Настало утро двоякого обещания — вскоре Мэтью получит и плети, и свободу. Рэйчел ничего ему не сказала, но отодвинулась к дальней стене своей камеры ради иллюзии уединения у помойного ведра. Мэтью отошел к собственной дальней стене и стал плескать воду себе в лицо, потом тоже потянулся к необходимому ведру. Такая организация его ужаснула в тот день, когда он вошел в тюрьму, но сейчас он относился к этому как к вещи необходимой, которую надо поскорее сделать и забыть.
Он съел кусок черствого хлеба, запасенного со вчера, потом сел на скамью, опустив голову и ожидая звука открывающейся двери.
Ждать пришлось недолго. С фонарем в руке в тюрьму вошел Ганнибал Грин. За ним следовал магистрат, облаченный в длиннополую кофту и шарф, распространяя вокруг себя едкий запах мази, с лицом скорее меловым, чем серым, с темно-багровыми впадинами под распухшими глазами. Болезненный вид Вудворда напугал Мэтью больше, чем ожидание плетей; и передвигался магистрат медленным, болезненным шагом.
— Время. — Грин отпер камеру Мэтью. — Выходи.
Мэтью встал. Он боялся, но не было смысла тянуть. Он вышел из камеры.
— Мэтью? — Рэйчел стояла возле решетки. Он повернулся к ней со всем вниманием. — Что бы со мною ни сталось, — тихо сказала она, и свет фонаря отражался в янтарных глазах, — я хочу сказать тебе спасибо за то, что слушал меня.
Он кивнул. Грин подтолкнул его под ребра, понукая идти вперед.
— Мужайтесь, — сказала она.
— Вы тоже, — ответил он.
Ему хотелось запомнить ее в эту минуту — красивую и гордую, и ничего в ее лице не выдавало, что вскоре ее ждет ужасная смерть. Она еще помедлила, глядя ему в глаза, потом отвернулась, пошла к своей скамье, села и снова закуталась в мешковину.
— Двигайся! — громыхнул Грин.
Вудворд ухватился за плечо Мэтью почти отцовским жестом и вывел его из тюрьмы. У дверей Мэтью подавил желание оглянуться на Рэйчел, потому что у него было такое чувство, будто он бросил ее, хотя он понимал, что на воле сможет сделать больше для ее освобождения.
И выходя на туманный и слабый утренний свет, он вдруг понял, что принял на себя — в меру своих способностей — непривычную роль бойца.
Грин запер дверь тюрьмы.
— Сюда, — сказал он, схватил Мэтью за левую руку и вырвал ее у Вудворда довольно грубо, направляя к позорному столбу, стоящему перед тюрьмой.
— Это необходимо, сэр?
Голос Вудворда, хотя еще слабый, был несколько живее, чем накануне.
Грин не дал себе труда ответить. По дороге к столбу Мэтью увидел, что весть о порке собрала на развлечение с десяток жителей. Среди них был и Сет Хейзелтон, на ухмыляющейся физиономии которого все еще держался грязный бинт, и Лукреция Воган, принесшая с собой корзину хлебцев и кексов, которые она уже продавала собравшимся. Неподалеку в собственной карете находился и сам хозяин Фаунт-Рояла, приехавший удостовериться, что правосудие будет совершено, и Гуд сидел на козлах, медленными движениями строгая какую-то деревяшку.
— Распори ему спину, Грин! — попросил Хейзелтон. — Распори, как он мне морду распорол!
Грин ключом со своей связки отпер верхнюю половину оков столба и приподнял их.
— Сними рубашку, — сказал он Мэтью.
Выполняя это требование, Мэтью со спазмом в животе увидел на крюке справа от себя свернувшуюся кожаную плеть футов двух длины. Она, конечно, не была столь внушительна, как кнут или девятихвостка, но и такая может оставить серьезные повреждения, если применить ее с должной силой — а Грин в данный момент более всего походил на страшного рыжебородого Голиафа.
— К столбу, — приказал великан.
Мэтью вложил руки в углубления, для них предназначенные, и приложил шею к сырому дереву. Грин запер оковы столба, приковав голову и руки юноши. Мэтью теперь стоял полусогнувшись, подставив плети обнаженную спину. Он не мог повернуть голову, чтобы следить взглядом за Грином, но услышал шелест плети, снимаемой с крюка.
Плеть щелкнула — это Грин ее проверял. Мэтью вздрогнул, по спине поползли мурашки.
— Дай ему как следует! — заорал Хейзелтон.
Мэтью не мог ни поднять, ни опустить голову. Ощущение ужасной беспомощности охватило его целиком. Он сжал руки в кулаки и крепко зажмурил глаза.
— Раз! — произнес Грин, и Мэтью знал, что сейчас последует первый удар. Магистрат, стоявший рядом, вынужден был отвести глаза и уставиться в землю. Он чувствовал, что его вот-вот стошнит.
Мэтью ждал. Потом он скорее ощутил, нежели услышал, как Грин замахивается. Зрители затихли. Мэтью понял, что плеть занесена и готова ударить...
Щелк!
...поперек плеч, и жаркая боль стала жарче, загорелась огнем, адское пламя обугливало кожу и вызвало слезы в зажмуренных глазах. Он услышал, как сам ахнул от болевого шока, но у него хватило присутствия духа открыть рот, чтобы не прикусить язык. Плеть убралась, но пораженная полоса кожи горела все жарче и жарче — такой физической боли Мэтью не испытывал в жизни, — а ведь еще предстояли второй и третий удары.
— Черт побери, Грин! — взвыл Хейзелтон. — Кровь нам покажи!
— Заткни пасть! — заревел в ответ Грин. — Тут тебе не цирк за полпенни!
И снова Мэтью ждал с крепко зажмуренными глазами. И снова Грин замахнулся плетью, и Мэтью ощутил, как он вкладывает свою силу в удар, свистнувший во влажном воздухе.
— Два! — выкрикнул Грин.
Щелк! — раздалось еще раз — по той же самой полосе вздувшейся кожи.
У Мэтью перед глазами вспыхнули ярко-красные и угольно-черные круги, как цвета военного флага, и потом реальнейшая, острейшая, дичайшая боль, которая только может быть под небесами Божьими, вгрызлась в спину. Она хлынула вниз и вверх по позвоночнику, до самой макушки, и Мэтью услышал свой собственный животный стон, но сумел сдержать крик, готовый вырваться из глотки.
— Три! — объявил Грин.
И снова засвистела плеть. Мэтью чувствовал слезы на щеках. Боже мой, подумал он. Боже мой, Боже мой...
Щелк! На этот раз плеть легла на пару дюймов ниже первых двух ударов, но укус ее был не менее мучителен. Мэтью задрожал, у него чуть не подломились колени. Такая зверская была боль, что он испугался, как бы не сдал мочевой пузырь, и потому сосредоточился только на том, чтобы удержать поток. К счастью, пузырь выдержал. Мэтью открыл глаза. И услышал, как Грин произнес слова, радость от которых осталась на всю жизнь:
— Сделано, мистер Бидвелл!
— Нет! — яростно заревел Хейзелтон. — Ты придержал плеть! Я видел, что придержал!
— Придержи свой язык, Сет! А то, видит Бог, я тебе его укорочу!
— Джентльмены, джентльмены! — Бидвелл выступил из кареты и прошел к позорному столбу. — По моему мнению, на сегодня уже достаточно насилия. — Он наклонился заглянуть в мокрое от пота лицо Мэтью. — Ты усвоил урок, клерк?
— Грин придержал! — настаивал кузнец. — Нечестно так отпускать мальчишку, который мне лицо на всю жизнь изуродовал!
— Мы согласились насчет наказания, мистер Хейзелтон, — напомнил Бидвелл. — Я считаю, что мистер Грин исполнил его с должным усердием. Вы согласны, магистрат?
Вудворд смотрел на красные рубцы, вздувавшиеся на плечах Мэтью.
— Я согласен.
— Я объявляю наказание исполненным, а этого молодого человека — свободным. Отпустите его, мистер Грин.
Но Хейзелтон был так разъярен, что чуть ли не джигу танцевал.
— Я не удовлетворен! Крови не было!
— Это я могу исправить, — пообещал Грин, сворачивая плеть и подходя открыть оковы столба.
Хейзелтон сделал два шага вперед и сунулся уродливой мордой прямо в лицо Мэтью.
— Попадись мне только на моей земле, и я сам с тебя шкуру спущу! Я-то уже не сдержу плеть! — Он отошел и бросил пылающий взгляд на Бидвелла. — Черный день сегодня для правосудия!
С этими словами он направился в сторону своего дома.
Оковы раскрылись. Мэтью высвободился из объятий столба, и ему пришлось закусить губу, когда новая волна боли накатила на плечи. Если Грин действительно придержал, то Мэтью ни за что не хотел бы оказаться под его кнутом, когда великан прилагает полную силу. Голова у него кружилась, и он на миг остановился, держась рукой за столб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120