— Спина. Больно.
— Это скоро пройдет. Вам нужно лечь и отдохнуть.
— Бутылка, — сказал Вудворд, снова уплывая в забытье. — Ты мне... не принесешь бутылку?
— Да, сэр, сейчас.
Это была небольшая, но полезная ложь. Веки магистрата перестали бороться с силой тяжести, и он лежал тихо. Звук его дыхания стал привычным сипением, как будто дверь медленно поворачивается на ржавых петлях.
Мэтью закончил осторожную прочистку ноздрей Вудворда. В коридоре, выйдя из комнаты, он чуть не покачнулся под тяжестью, вдруг упавшей ему на плечи. И в то же время кинжал, который ворочался внутри, будто стал пробиваться к сердцу. Мэтью так и остановился, чуть не дойдя до своей двери, прижимая руку ко рту и сдерживая слезы, переполнявшие глаза.
Его трясло. Он хотел перестать дрожать — и не мог. На него навалилось ощущение полного бессилия, ощущение листа, сорванного с ветки яростным ветром и летящего среди молний и дождя.
Он понял, что каждый день — каждый час — приближает магистрата к смерти. Уже не осталось вопроса, умрет ли магистрат, остался лишь один вопрос — когда. Мэтью не сомневался, что лечения банками и ланцетом недостаточно, а сомневался он, что доктор Шилдс вообще способен излечить человека, больного хотя бы вполовину так серьезно, как магистрат. Если бы Вудворда можно было доставить в Чарльз-Таун, к городским врачам и полностью оборудованным больницам с хорошим запасом лекарств, еще мог оставаться шанс, пусть и ничтожный, что его вылечат от этого страшного недуга.
Но Мэтью знал, что никто не согласится везти Вудворда всю долгую дорогу до Чарльз-Тауна, тем более что это означало бы выразить недоверие к способностям собственного местного доктора. Если бы он сам смог доставить Вудворда, то потерял бы не меньше двух драгоценных дней для расследования, и тогда, когда он вернулся бы, от Рэйчел бы осталось только пятно на обугленном столбе. Да, Вудворд не отец ему, но этот человек заменил ему отца, насколько такое вообще возможно, спас из приюта и поставил на путь. Так разве не должен он магистрату хоть что-то?
Он мог бы убедить Уинстона отвезти Вудворда в Чарльз-Таун под угрозой достать на свет божий изобличающее ведро, но можно ли такому коварному псу доверить жизнь человека? С тем же успехом Уинстон может бросить больного на съедение зверям и не вернуться.
Нет, не Уинстон. Но... не возьмется ли за эту работу Николас Пейн?
Это была всего лишь искра, но из нее можно было раздуть огонь. Мэтью собрался с силами, вытер глаза и пошел к себе. Он побрился, почистил зубы и окончательно оделся. Внизу он увидел завтракающего Бидвелла в светло-зеленом костюме, хвост парика был заплетен изумрудной лентой.
— Садись, садись! — предложил Бидвелл, пребывая в радостном настроении, поскольку день обещался такой же теплый и солнечный, как вчера. — Садись завтракать, только умоляю, дай нам отдохнуть от твоих теорий.
— У меня нет времени завтракать, — сказал Мэтью. — Я иду к...
— Да есть время, есть! Садись и съешь хотя бы кровяную колбаску! — Бидвелл указал на блюдо с колбасами, но их цвет так напоминал черноту волдырей на спине магистрата, что Мэтью не проглотил бы такую, даже если бы ему ее всадили в рот из пистолета. — Или вот маринованную дыньку!
— Нет, спасибо. Я иду к мистеру Пейну. Вы мне не скажете, где он живет?
— К Николасу? Зачем?
Бидвелл насадил ломоть маринованной дыни на нож и отправил в рот.
— Хочу с ним обсудить одно дело.
— Какое дело? — Тон Бидвелла стал подозрительным. — Любое дело с ним означает дело со мной.
— Ну ладно! — Раздражение Мэтью достигло пика. — Я хочу попросить его отвезти магистрата в Чарльз-Таун! И там поместить в настоящую больницу!
Бидвелл разрезал кровяную колбаску пополам и принялся задумчиво жевать одну половину.
— Ты не доверяешь методам лечения доктора Шилдса? Так тебя следует понимать?
— Именно так.
— Так я тебе скажу, — Бидвелл наставил нож на Мэтью, — что Бен — доктор не хуже, чем все эти шарлатаны в Чарльз-Тауне. — Он нахмурился, понимая, что сказал не совсем то, что хотел. — То есть он умелый практикующий врач. Без его лечения, смею тебя заверить, магистрата уже несколько дней как не было бы на свете!
— Вот несколько дней меня и волнуют. У магистрата никакого улучшения. Только сейчас он бредил!
Бидвелл воткнул нож в оставшуюся половину колбаски и сунул этот сальный черный предмет себе в рот.
— Тогда тебе, разумеется, следует поторопиться, — сказал он, прожевывая кусок. — Только не к Николасу, а к ведьме.
— Это еще зачем?
— Разве не очевидно? Только день прошел после вынесения приговора, и магистрат уже на пороге смерти! Твоя юбка наложила на него заклятие, мальчик!
— Чушь! — возразил Мэтью. — Состояние магистрата ухудшилось от всех этих чрезмерных кровопусканий! А еще потому, что от него требовали сидеть в холодной тюрьме часами, когда ему полагалось лежать в постели!
— Ха! Так теперь в его болезни виноват я? Ты готов обвинять всех, кроме той, кого надо на самом деле! К тому же... если бы ты не совал нос в дела Сета Хейзелтона, ведьму можно было бы судить в доме собраний — где есть очень теплый камин, могу добавить. Так что если хочешь искать виноватого, посмотри в зеркало!
— Единственное, чего я хочу, — найти дом Николаса Пейна, — сказал Мэтью с горящим лицом и стиснув зубы. — У меня нет желания с вами спорить — это все равно что перекрикивать осла. Вы мне скажете, где его дом, или нет?
Бидвелл тщательно перемешивал омлет у себя на тарелке.
— Я — работодатель Николаса, и я указываю ему, куда идти и что делать. Николас не поедет в Чарльз-Таун. Он нужен здесь, чтобы помочь с приготовлениями.
— Бог мой! — заорал Мэтью с такой силой, что Бидвелл вздрогнул в кресле. — Вы отказываете магистрату в шансе на спасение жизни?!
— Умерь свой пыл, — предупредил Бидвелл. Из кухни высунулась на крик служанка и тут же спряталась. — Ты не будешь на меня кричать в моем собственном доме. Если же ты хочешь как следует поорать стенам тюрьмы, я тебе это могу устроить.
— Айзеку нужно лучшее лечение, чем то, что он получает, — настаивал Мэтью. — Его надо как можно скорее отвезти в Чарльз-Таун. Прямо сейчас, если возможно.
— А я тебе говорю, что ты ошибаешься. Еще я тебе скажу, что дорога до Чарльз-Тауна может доконать эту бедную развалину. Но... если ты так уперся, то погрузи его сам в фургон и вези. Я даже тебе одолжу фургон и пару лошадей, если дашь расписку.
Мэтью слушал, не поднимая глаз. Сейчас он сделал глубокий вдох сквозь стиснутые зубы, лицо его покрылось красными пятнами, и он решительно зашагал к концу стола. Что-то в этой походке или поведении предупредило Бидвелла об опасности, потому что он попытался оттолкнуть кресло и подняться, — но Мэтью уже был рядом и одним взмахом руки отправил на пол все блюда со страшным грохотом.
Бидвелл пытался встать, тряся брюхом, лицо его потемнело от ярости, но Мэтью схватил его за плечо, всей своей тяжестью вдавил в кресло и приблизил лицо почти вплотную.
— Человек, которого вы зовете развалиной, — заговорил Мэтью едва ли громче зловещего шепота, — сослужил вам службу от всей души и сердца. — Глаза Мэтью горели таким огнем, который грозил спалить Бидвелла дотла, и хозяин Фаунт-Рояла застыл будто завороженный. — Человек, которого вы зовете развалиной, сейчас лежит на смертном одре, потому что послужил вам так усердно. А вы, сэр, со всем вашим богатством, изящной одеждой и роскошью, недостойны сапоги магистрата лизать вашим говенным языком!
Бидвелл вдруг расхохотался, и Мэтью отпрянул.
— И это самое страшное оскорбление, которое ты смог придумать? — Бидвелл поднял брови. — Пацан, ты всего лишь любитель! А кстати о сапогах: я тебе напомню, что это сапоги не магистрата. Каждый предмет вашей одежды дан мною. Вы сюда пришли почти голые, оба. Так что не забудь: это я тебя одел, накормил и дал тебе кров, а ты бросаешь мне в лицо оскорбления? — Тут он краем глаза заметил присутствие миссис Неттльз и повернулся к ней: — Все в порядке, миссис Неттльз. Просто наш юный гость решил поднять хвост...
Его прервал грохот распахнувшейся входной двери.
— Это еще что за черт? — спросил Бидвелл, отбросил руку Мэтью и поднялся на ноги.
В столовую влетел Эдуард Уинстон. Но это был не тот Уинстон, которого Мэтью знал. Он дышал тяжело, как после бега, и лицо его осунулось и побелело, словно после жуткого потрясения.
— В чем дело? — спросил Бидвелл. — У вас вид, как будто...
— Николас! — ответил Уинстон и поднес руку колбу, будто стараясь удержаться от обморока.
— Что там с ним? Да говорите толком!
— Николас... мертвый, — ответил Уинстон и зашевелил губами, будто вылепливая слова. — Его убили.
Бидвелл покачнулся, как от удара. Но тут же выпрямился и взял дело в свои руки.
— Никому ни слова! — предупредил он миссис Неттльз. — Ни одному слуге, никому вообще! Вы меня слышите?
— Да, сэр, слышу. — Она была ошеломлена не меньше своего хозяина.
— Где он? — спросил Бидвелл Уинстона. — В смысле, где его тело?
— У него в доме. Я только что оттуда.
— Вы абсолютно уверены?
Уинстон усмехнулся криво и болезненно:
— Пойдите сами посмотрите. Обещаю вам, что вы не скоро это забудете.
— Пойдемте. Клерк, ты тоже с нами. Запомните, миссис Неттльз: ни слова ни единой живой душе!
Шагая под утренним солнцем, Бидвелл сумел умерить прыть до шага, даже коротковатого для мужчины его роста. Кто-то с ним здоровался, и Бидвеллу хватило самообладания отвечать как можно более беспечным голосом. Только когда какой-то фермер попытался остановить его и поговорить о грядущей казни, Бидвелл клацнул зубами, как собака на надоедливую блоху. Потом Бидвелл, Уинстон и Мэтью дошли до выбеленного дома Николаса Пейна, расположившегося в четырех домах к северу по улице Гармонии от развалившегося свинарника Уинстона.
Ставни в доме были закрыты. Уинстон, приближаясь к двери, шагал все медленнее и наконец остановился совсем.
— Давайте вперед! — бросил ему Бидвелл. — Что это с вами?
— Я... я лучше здесь постою.
— Идите, я сказал!
— Нет! — с вызовом ответил Уинстон. — Клянусь Богом, я больше туда не войду!
Бидвелл застыл, разинув рот, как громом пораженный таким проявлением непочтительности. Мэтью обошел их обоих, поднял щеколду и толкнул дверь. Уинстон отвернулся и отступил на несколько шагов.
Первым впечатлением Мэтью была омерзительная вонь крови. Второе — жужжание деловитых мух. А третье — тело в косых лучах желтеющего солнца, бивших через щели в ставнях.
Четвертое — поднявшийся в горле ком. Если бы он сегодня что-нибудь съел на завтрак, то тут же изверг бы.
— Боже мой! — тихо сказал Бидвелл у него за спиной. Потом картинка на него подействовала. Хозяин Фаунт-Рояла бросился за дом, чтобы выблевать кровяную колбасу и маринованную дыню там, где его не увидят прохожие.
Мэтью переступил порог и затворил дверь, чтобы скрыть это зрелище от улицы. Потом прислонился к двери спиной, глядя на отражение утреннего солнца в огромной луже крови, окружившей стул Пейна. Казалось, что в самом деле каждая капля крови вытекла из его жил на пол, и труп имел бледно-восковой цвет. Видно было, что Пейн закреплен на стуле веревками: руки скручены за спинкой, ноги привязаны к ножкам стула. Башмаков и чулок на нем не было, лодыжки и ступни исполосованы так, чтобы перерезать артерии. Точно так же были исполосованы руки с внутренней стороны от локтей и выше. Чуть подвинувшись, Мэтью увидел глубокие разрезы, идущие от локтей к запястьям. Он подошел ближе, осторожно, чтобы не вступить в алое море свернувшейся крови.
Голова Пейна запрокинулась назад. Во рту торчала желтая тряпка — возможно, пара чулок. Глаза, к счастью, были закрыты. Вокруг шеи — петля. На лбу справа яркий черный кровоподтек, кровь из обеих ноздрей залила белую рубашку. С дюжину мух копошилось в разрезах тела и пировали у ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120