— Сосредоточьтесь на работе, — предложил Уинстон. — Не обязательно глубоко, но зарыть их надо как следует.
— Ладно! Работаем, парни! Не хотим же мы лишней минуты болтаться здесь, на земле Сатаны?
Уинстон хмыкнул:
— Здесь или там, какая разница. Разве не всюду земля Сатаны?
Он звучно хлопнул себя по шее, казнив какого-то кровожадного зверя.
За несколько минут была вырыта яма, шесть ведер спрятаны в ней и забросаны песком. Роулингс был мастером изображать трудную работу: перекошенное лицо, тяжелое дыхание, но грунта своей лопатой перебросал не больше, чем если бы у него в руках была ложка. Когда ведра закопали, Роулингс отступил на шаг, вытер лоб локтем и сказал:
— Молодцы, молодцы! — будто поздравляя сам себя. Потом положил свое орудие обратно в заросли и широко улыбнулся Уинстону, который стоял и смотрел молча.
— Надеюсь, это была последняя ездка!
— Я думаю, еще месяц надо будет продолжать, — ответил Уинстон.
Улыбка Роулингса увяла.
— Ради какой надобности, если она уже сгорит?
— Я скажу, ради какой. Сообщите мистеру Данфорту, что я буду здесь в указанный час.
— Как прикажете, ваше величество! — Роулингс преувеличенно издевательски поклонился Уинстону, и его спутники засмеялись. — Что еще передать вашим подданным?
— Мы закончили дело, — холодно сказал Уинстон.
Он взялся за проволочную рукоять седьмого ведра, потом резко повернулся к Мэтью — который в испуге припал к земле — и пошел через траву.
— Никогда раньше не видел, как жгут! — крикнул Роулингс ему вслед. — Вы уж постарайтесь запомнить получше, чтобы рассказать мне в подробностях!
Уинстон не ответил, продолжая идти. Это направление, как с облегчением заметил Мэтью, проходило в двенадцати футах от его укрытия к западу. Уинстон прошел мимо, пряча фонарь под плащом и чуть посвечивая себе на дорогу. Мэтью предположил, что он погасит свечу намного раньше, чем появится в виду сторожевой башни.
— Хлыщ надутый! Я бы его пальцем свалил! — похвастался Роулингс своим спутникам, когда Уинстон ушел.
— Да чего там пальцем, на него и дунуть хватит! — отозвался один из них, а другой утвердительно хмыкнул:
— Вот это ты прав! Ладно, отваливаем с этой гальки побыстрее. Слава Богу, сегодня для разнообразия ветер попутный!
Мэтью приподнял голову, глядя, как эти трое возвращаются к своей шлюпке. Они оттолкнули ее от берега, первым через борт влез Роулингс, потом остальные. Разобрали весла — только большой начальник весла не взял, — и шлюпка двинулась сквозь пену прибоя. Вскоре ее поглотила тьма.
Мэтью знал, что, если достаточно долго подождать и как следует всмотреться, можно будет разглядеть признаки большего корабля на якоре поблизости — может быть, огонек спички, от которой раскуривают трубку, или блик лунного света на раздутом парусе. Но на это у него не было ни времени, ни настроения. Достаточно знать, что весельная шлюпка — не то судно, которое годится для морских путешествий.
Он посмотрел в сторону Фаунт-Рояла, куда ушел Уинстон. Убедившись, что остался один, Мэтью встал и от пассивной обороны перешел к активным действиям. Он нашел вскопанную почву под пальмами сабаль, где зарыли ведра, и, получив всего два болезненных укола шипов, схватился за спрятанную лопату.
Как и указал Уинстон, ведра закопали неглубоко. Все, что было Мэтью нужно, — это одно из них. Ведро, выбранное им, с виду было самое обыкновенное, крышка запечатана высохшей смолой, а весу в нем было что-то от семи до восьми фунтов. Забросав лопатой образовавшуюся полость, Мэтью убрал инструмент на место и пустился в обратный путь к Фаунт-Роялу, унося с собой ведро.
Путь обратно оказался ничуть не легче пути туда. Мэтью подумал, что особняк Бидвелла уже закрылся на ночь, и придется звонить в колокольчик, чтобы его впустили. Хочет ли он, чтобы его кто-нибудь видел с ведром в руке? Неизвестно, в какую игру играет Уинстон, но Мэтью не хотел давать ему знать, что карты поменялись. До определенной степени он доверял миссис Неттльз, но считал, что пока каждый житель этого проклятого городка еще перед судом. Так что же делать с ведром?
Была мысль, но она подразумевала доверие к одной личности. Двум, если считать жену Гуда. Однако Мэтью не терпелось ознакомиться с содержимым ведра, и весьма вероятно, что у Гуда найдутся инструменты, чтобы его открыть.
С неимоверной радостью Мэтью оставил болото позади, пробрался через сосновую рощу, чтобы не попасться на глаза часовому, и вскоре оказался перед дверью Джона Гуда. В нее он постучал как мог тихо, хотя в ушах его стук этот прозвучал оглушительно и должен был перебудить всех рабов в хижинах. К собственному ужасу, ему пришлось стучать и еще раз — причем сильнее, — пока не появилось светлое пятнышко огня за затянутым пленкой окном.
Дверь открылась. Высунулась свечка, а над ней — лицо Гуда с заспанными глазами. Он был готов не слишком вежливо приветствовать стучащего в такой час, но тут сперва увидел белую кожу, потом — обладателя оной, и пришел в себя.
— Ох... да, сар?
— У меня тут одна вещь, на которую надо посмотреть, — сказал Мэтью, протягивая ведро. — Можно войти?
Естественно, отказа не было.
— Чего там? — спросила Мэй с лежанки, когда Гуд ввел Мэтью в дом и закрыл дверь.
— Ничего, что тебя касалось бы, женщина, — ответил Гуд и зажег вторую свечку от первой. — Спи дальше.
Она перевернулась на другой бок, завернувшись до шеи в потертое одеяло.
Гуд поставил свечи на стол, и Мэтью установил ведро между ними.
— Я недавно проследовал за неким джентльменом в болота, — объяснил Мэтью. — Не стану вдаваться в подробности, но у него там закопано несколько таких ведер. Я хочу посмотреть, что там внутри.
Гуд пробежал пальцами по просмоленному краю крышки. Потом поднял ведро и повернул дном к свету. Там в дереве были выжжены буква "К" и ниже две буквы: "ЧТ".
— Клеймо изготовителя, — сказал Гуд. — Какой-то бочар из Чарльз-Тауна.
Он огляделся в поисках подходящего инструмента и выбрал здоровенный нож. Потом стал отбивать смолу, а Мэтью наблюдал с нетерпением. Отбив достаточно смолы, Гуд просунул нож под крышку и стал ее поднимать. Через секунду крышка поддалась, и Гуд снял ее.
До того, как зрению предстало содержимое ведра, в дело вступило обоняние.
— Ф-фу! — выдохнул Гуд, морща нос. Мэтью определил острый запах как серный, перемешанный с канифолью и свежесваренной смолой. И действительно, то, что было в ведре, выглядело как густая черная краска.
— Можно взять твой нож? — спросил Мэтью и помешал лезвием вонючую смесь. При этом появились желтые нити серы. Мэтью начал понимать, что это может быть, и картина складывалась не слишком красивая. — Есть у тебя сковородка, куда можно отложить капельку? И ложка заодно?
Гуд тут же достал чугунную сковородку и деревянную ложку. Мэтью зачерпнул порцию этого вещества в сковородку, так, чтобы только дно накрыло.
— Вот так, — сказал он. — А теперь посмотрим, что у нас тут.
Взяв ближайшую свечу, он опустил ее пламенем к сковороде.
Как только фитиль коснулся черной субстанции, она вспыхнула. Пламя играло синеватыми отблесками и горело так жарко, что Мэтью с Гудом пришлось отступить. Густая каша лопалась и потрескивала, пока огонь расходился шире. Мэтью взял сковородку и поднес к очагу, чтобы дым уходил в трубу. Даже при таком маленьком количестве вещества руку ему жгло прилично.
— Это варево самого Дьявола? — спросил Гуд.
— Нет, дело рук человеческих, — ответил Мэтью. — Может быть, химиков Сатаны. Называется "греческий огонь", и у него долгая история применения в морских войнах. Греки делали из него бомбы и метали их катапультами.
— Греки? При чем тут какие-то греки... гм... простите, ради Бога, сар.
— Да нет, ничего. Что ж, применение этого вещества, мне кажется, совершенно ясно. Наш любитель прогулок по болотам пылает склонностью к иллюминациям.
— Простите, сар?
— Наш джентльмен, — сказал Мэтью, не отводя глаз от все еще ярко пылающей сковородки, — любит видеть ярко освещенные дома. С помощью этого химиката он поджигает даже мокрое дерево. Я думаю, он наносит его на стены и на пол кистью. Потом поджигает в нескольких узловых точках... и пожарные неизбежно прибывают слишком поздно.
— То есть... — Истина начала доходить до Гуда. — Он вот этим сжигает дома?
— Именно так. Последний удар он нанес по зданию школы. — Мэтью поставил сковороду в золу очага. — Зачем ему это нужно, я понятия не имею. Но факт, что это ведро сделано в Чарльз-Тауне и доставлено сюда морем, плохо говорит о его лояльности.
— Доставлено морем? — Гуд долгим пристальным взглядом посмотрел на Мэтью. — Значит, вы знаете, кто этот человек?
— Знаю, но сейчас не готов назвать его имя. — Мэтью вернулся к столу и плотно закрыл ведро крышкой. — У меня есть просьба. Можешь ли ты взять эту штуку на хранение? Временно.
Гуд посмотрел на ведро с боязливым недоверием.
— А оно не взорвется, сар?
— Нет, оно загорается только от огня. Держи только его закрытым и от огня подальше. Можешь его завернуть в тряпку и обращаться так же бережно, как со своей скрипкой.
— Ну да, сар, — неуверенно согласился Гуд. — Только вряд ли кто-нибудь когда-нибудь сгорел от пиликанья на скрипке.
Уже от двери Мэтью предупредил:
— И ни слова никому про это. Если тебя спросят, меня здесь не было.
Гуд взял свечи и тут же убрал подальше от этой разрушительной силы.
— Ну да, сар. Только... вы же придете потом это забрать?
— Приду. Я думаю, что оно мне очень скоро понадобится. Но только когда будет точно известно, зачем Эдуард Уинстон жжет город своего работодателя, не стал он добавлять.
— Чем скорее, тем лучше для меня, — сказал Гуд, взглядом ища кусок мешковины, чтобы завернуть этот неприятный предмет.
Мэтью вышел из дома Гуда и направился в особняк, находившийся не слишком далеко, хотя и на расстоянии целого мира от хижин невольников. Мэтью знал, что надо побыстрее заснуть, потому что днем придется переделать много дел, но сам понимал, что в оставшиеся несколько часов темноты заснуть будет трудно: новые сведения начнут вертеться в мозгу, и он станет сам поворачивать их так и этак, пытаясь понять. Лошадиная похоть Сета Хейзелтона его более не занимала — преступление Эдуарда Уинстона нависло куда большей громадой. Этот человек поджигал дома, а пожары сознательно приписывал союзу Рэйчел с Дьяволом, с чем вполне были согласны и Бидвелл, и прочие жители города.
У Мэтью было твердое намерение подойти к двери и позвонить в звонок, если потребуется, но между намерением и деянием он отклонился на несколько градусов от курса и вскоре вновь оказался на заросшем травой берегу источника. Там он сел, подтянув колени к подбородку, и стал смотреть на гладь воды, а ум его волновали вопросы о том, что было, и о том, что могло быть.
Потом он решил прилечь и лег на спину в траве, глядя на потоки звезд между летящими облаками. Последней сознательной мыслью его была мысль о Рэйчел в темноте ее камеры, о Рэйчел, чья судьба зависела от его действий в оставшиеся несколько часов.
О Рэйчел.
Глава 2
Хор петухов разразился победными фанфарами. Мэтью открыл глаза навстречу розовому рассвету. Над ним бледнело небо, украшенное облаками с темно-алой подпушкой.
Он сел, втянул в себя сладкий воздух майского утра — первого, кажется, по-настоящему майского утра в этом году.
Где-то зазвонил колокол, и тут же ему отозвался другой, повыше тоном. Мэтью встал. Он услышал чей-то радостный крик на улице Гармонии, а потом увидел самое, быть может, красивое зрелище в своей жизни: солнце, золотой огненный шар, вставало над морем. Это было солнце творения, и само его прикосновение несло силу, пробуждающую землю. Мэтью поднял лицо к свету, и прозвонил третий колокол. На дубе возле источника защебетали две птицы. Щупальца стелющегося низко тумана еще цеплялись за землю, но это были жалкие и бедные родственники тех массивных грозовых туч, что так долго здесь господствовали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120