Объём добытой Щегловым информации был хотя и
невелик, но всё же вполне достаточен, чтобы начать поиски преступника. Если
верить словам звонившего неизвестного, преступник был высоким, плотным
мужчиной в плаще с капюшоном и охотничьим ружьём; в районе двенадцати ночи
он сел в электричку и отбыл по направлению к Москве. В самом посёлке никто
ничего не слышал и ни о каком выстреле понятия не имел. Тщательное
обследование помещения, в котором был убит профессор Красницкий, не дало
закалённому в бесчисленных схватках с уголовным миром следователю Щеглову
никакой пищи для ума. Одна лишь деталь вызвала у сыщика чуть заметный блеск
в глубоко сидящих глазах: на письменном столе профессора лежала новенькая,
раскрытая на первой странице и ещё не начатая общая тетрадь. Судя по всему,
Красницкий собирался что-то записать в ней, но не успел, так как был
застигнут убийцей врасплох. На первый взгляд так оно, казалось бы, и было.
Однако опытный взгляд профессионального детектива уловил то, что вряд ли
смог бы с ходу заметить дилетант: первые два листа из тетради были вырваны.
Удовлетворённо хмыкнув, следователь Щеглов сунул тетрадь в обширный карман
пиджака.
Изучив обстановку на месте и собрав воедино все имеющиеся факты,
следователь Щеглов решил, что дальнейшее его пребывание в Снегирях
бессмысленно, и отбыл со свитой в Москву, уступив место происшествия
медикам-криминалистам.
В Москве следователь Щеглов первым делом отправил тетрадь профессора
Красницкого на экспертизу. Потом он вызвал двух своих помощников и дал им
следующее задание: найти машиниста, который вёл поезд с предполагаемым
преступником нынешней ночью (неизвестный, звонивший утром, сообщил точное
время следования электропоезда через станцию Снегири) и подробно разузнать
у него, что он видел или слышал об интересующем их лице; далее, найти, если
удастся, пассажиров с того поезда и переговорить с ними, а также со всеми,
кто так или иначе мог оказаться случайным свидетелем. По поводу пассажиров
оба помощника выразили некоторые сомнения, что, мол, где ж их теперь
разыщешь, но следователь Щеглов обжёг их таким грозным взглядом, что они
тут же решили сами дать, если потребуется, любые свидетельские показания,
какие нужны будут их шефу.
К трём часам пополудни оба сыщика вернулись с ворохом свежей
информации. Выяснилось следующее. Машинист электропоезда, следовавшего
нынешней ночью от станции Синицыно в Москву, действительно видел человека,
садящегося в вверенный ему состав на станции Снегири, причём человек этот,
как и следовало ожидать, был в плаще и с охотничьим ружьём. Он был
единственный, кто сел в Снегирях - именно поэтому машинист и обратил на
него внимание. В это время суток, добавил машинист, пассажиров бывает
немного, а в Снегирях - этой маленькой захолустной станции - обычно вообще
никто не садится.
Информация, полученная от машиниста электрички, не дала ничего нового
и лишь подтверждала показания неизвестного, звонившего утром. Кстати, этот
неизвестный, как вполне справедливо полагал следователь Щеглов, мог бы
многое прояснить в тёмном деле с убийством профессора, поскольку же в
образе неизвестного сначала смутно, а потом всё яснее и яснее проступала
фигура некоего Чудакова М. Л., то следователь отдал распоряжение во что бы
то ни стало разыскать пропавшего экспедитора и доставить к нему для личной
беседы.
Показания машиниста электропоезда не были единственными, полученными
в тот день расторопными помощниками следователя Щеглова. Правда, никого из
пассажиров вышеупомянутой электрички им отыскать не удалось, но зато
посчастливилось заполучить гораздо более ценных свидетелей, которые
сообщили сведения первостепенной важности. Этими свидетелями оказалась
группа контролёров, совершавших свой обычный рейд по выявлению безбилетных
пассажиров как раз в той самой электричке. Возглавлявший эту группу крепкий
мужчина средних лет, с цепким взглядом профессионала, закалённого в
схватках с "зайцами" всех мастей, смог многое прояснить относительно
личности предполагаемого преступника. Рассказ его заключался в следующем.
На перегоне Снегири - Копчёная (платформа Копчёная - следующая после
Снегирей по направлению к Москве) в вагон, где группа контролёров в тот
момент проверяла наличие билетов у немногочисленных пассажиров, вошёл
высокий усатый мужчина в плаще с капюшоном и с ружьём. Он в замешательстве
остановился и попытался было вернуться в тамбур, но старший контролёр,
оказавшийся рядом, попросил вошедшего предъявить билет. Неизвестный, как
показалось контролёру, был чем-то сильно озабочен и на просьбу последнего
среагировал не сразу - лишь когда тот трижды к нему обратился. Билета у
пассажира не оказалось. Несмотря на озабоченность, вёл он себя спокойно,
без вызова, попыток к бегству не предпринимал. На предложение старшего
группы заплатить штраф за безбилетный проезд с готовностью согласился,
однако выполнить эту процедуру оказался не в состоянии ввиду отсутствия
необходимой суммы денег, из-за чего сильно и, по всей видимости - искренне,
огорчился. Предъявить документы он категорически отказался, заявив, что их
у него нет, но когда старший контролёр предложил нарушителю проследовать с
ним в милицию для составления протокола и выяснения его личности, тот
страшно заволновался, засуетился, стал рыться у себя в карманах и наконец
вытащил откуда-то охотничье удостоверение на имя Храпова Аркадия
Матвеевича. Контролёр педантично записал все данные об этом человеке, после
чего пожелал ему приятной поездки и направился к следующему пассажиру.
Владелец же удостоверения в бессилии опустился на ближайшее свободное
сиденье и несколько раз прошептал: "Пропал!" По крайней мере, старшему
контролёру послышалось именно это слово, хотя настаивать на нём он всё же
не решается.
Следователь Щеглов почувствовал внезапный прилив бодрости и желание
действовать. Настроение его сразу улучшилось, а тон заметно смягчился.
- Отлично сработали! Молодцы! Значит, Храпов? Гм... Выясните, не
числится ли за ним что-нибудь...
За Храповым не числилось ничего. Это слегка озадачило следователя
Щеглова. Теперь, когда стало известно имя человека, подозреваемого в
убийстве профессора Красницкого, он всерьёз задумался над тем, правильный
ли путь он выбрал, всецело отталкиваясь лишь от показаний неизвестного,
которым вполне мог оказаться и не Чудаков. Почему звонивший не назвал себя?
Не означает ли это, что звонок - чистая уловка, провокация, попытка увести
следствие в сторону от истинного преступника? Ведь вполне возможно, что
преступник, совершив своё чёрное дело, увидел Храпова на платформе Снегири,
когда тот садился в поезд. Позднее время, ружьё за плечами незнакомца и
отсутствие свидетелей могли навести настоящего убийцу на мысль выдать
Храпова за преступника. Что может быть проще! Простой звонок в милицию - и
дело в шляпе. Милиция идёт по ложному следу, а преступник тем временем
заметает свои следы.
Щеглов вспомнил с блеском раскрытое им три года назад дело об
убийстве мадам Хрумкиной и похищении у неё ста сорока килограммов
фамильного серебра. Тогда преступник действовал именно по этой схеме:
свалил своё деяние на ни в чём не повинного человека. Но там действовал
знаменитый "мокрушник" Колюня Двоечник - мастер на неожиданные выдумки и
выдающийся импровизатор. А здесь... Интуиция подсказывала следователю
Щеглову, что здесь дело обстоит иначе. Но как?.. Если даже допустить, что
звонивший утром не солгал, то где гарантии, где доказательства, что Храпов
сел в поезд именно в Снегирях? Он вполне мог войти в вагон не с улицы, как
могло было показаться на первый взгляд, а из соседнего вагона, через
переход. Человек же, внешне на него похожий и таким же образом
экипированный, действительно мог сесть в поезд в Снегирях и в то же время
не иметь к Храпову никакого отношения. А почему бы, собственно, и нет?
Правда, показания старшего контролёра, хотя и косвенно, свидетельствуют,
что какая-то вина за Храповым всё же имеется. Что значит это неоднократно
повторяемое слово "Пропал!"? Чем объяснить его волнение, суетливость, даже
страх? И если страх, то перед чем?..
Щеглов тряхнул головой. Нет, это всё не то. Эмоции, волнение, страх,
чувство вины - пусть этим занимаются психологи, ему же нужны факты, улики,
доказательства. А их пока что явно недостаточно. Скорее, их вообще нет.
Согласно только что полученной справке, Храпов жил вдвоём с
дочерью-студенткой; жена его была ответственным научным работником и в
настоящее время пребывала в длительной загранкомандировке на каком-то
симпозиуме. Прежде чем выходить непосредственно на Храпова, Щеглов решил
побеседовать с его дочерью.
Встреча с Валентиной Храповой, студенткой Московского университета,
состоялась в стенах её родного учебного заведения, где она со своими
сокурсниками заканчивала последние приготовления к отъезду в стройотряд.
Щеглов беседовал с ней лично и наедине. Узнав, что с ней желает говорить
"товарищ из МУРа", Валентина сильно перепугалась; это не укрылось от
всевидящего ока бывалого следователя. Из расспросов девушки Щеглов выяснил,
что её отец этой ночью действительно не ночевал дома, но где он был, с кем
и по какому делу, она не знала. На вопрос, брал ли он с собой ружьё,
Валентина Храпова, сильно побледнев, чуть слышно ответила, что да, брал, и
вдруг заплакала. От неожиданности Щеглов растерялся и попытался успокоить
бедную девушку, но у него это получалось как-то неуклюже, неловко. Она же
продолжала всхлипывать, размазывая кулаками с трудом добытую импортную
косметику по раскрасневшимся щекам, и горестно шептала: "Это всё из-за
меня! Из-за меня! Это я виновата!.." Следователь проявил особый интерес к
этим её словам, но большего от девушки добиться не смог, так как она
окончательно расстроилась и ни на какие вопросы отвечать больше не могла.
На том Щеглов её и оставил.
По приезде в управление он узнал, что в его отсутствие был странный
телефонный звонок из того самого отделения милиции, которое курировало
прилегающий к Курскому вокзалу район и, в частности, дом Храпова. Звонила
некая Перемышкина Клавдия Потаповна, пенсионерка, заявившая, что больше
взаперти сидеть не может, что если вдруг какая шальная пуля и настигнет её,
то всё равно скоро помирать, и что милиция слишком тянет, так как Храпов
дома уже более получаса и его давно пора брать. Звонок этот поверг
видавшего виды следователя в немалое изумление. Какая ещё Перемышкина?
Какая такая шальная пуля? И причём здесь Храпов?.. Нет, надо принимать
срочные меры! Щеглов решил действовать на свой страх и риск. Не раз уже ему
попадало от начальства за подобные действия, но следователь Щеглов был
неисправим. Он решил задержать Храпова, несмотря на отсутствие прямых улик,
доказывающих его причастность к убийству профессора Красницкого. Он отлично
понимал, что, возможно, совершает ошибку, задерживая невиновного человека,
но предпочитал впоследствии извиниться перед ним, чем упустить виновного.
Ошибки подобного рода в многолетней практике следователя Щеглова иногда
случались, но он всегда готов был нести ответственность за них - и нёс,
если требовалось.
Задержание Храпова прошло гладко и без каких-либо осложнений. Он
спокойно выслушал выдвинутое против него обвинение в убийстве и
беспрекословно сдался сотрудникам уголовного розыска. Первый же допрос
задержанного явился истинным триумфом следователя Щеглова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
невелик, но всё же вполне достаточен, чтобы начать поиски преступника. Если
верить словам звонившего неизвестного, преступник был высоким, плотным
мужчиной в плаще с капюшоном и охотничьим ружьём; в районе двенадцати ночи
он сел в электричку и отбыл по направлению к Москве. В самом посёлке никто
ничего не слышал и ни о каком выстреле понятия не имел. Тщательное
обследование помещения, в котором был убит профессор Красницкий, не дало
закалённому в бесчисленных схватках с уголовным миром следователю Щеглову
никакой пищи для ума. Одна лишь деталь вызвала у сыщика чуть заметный блеск
в глубоко сидящих глазах: на письменном столе профессора лежала новенькая,
раскрытая на первой странице и ещё не начатая общая тетрадь. Судя по всему,
Красницкий собирался что-то записать в ней, но не успел, так как был
застигнут убийцей врасплох. На первый взгляд так оно, казалось бы, и было.
Однако опытный взгляд профессионального детектива уловил то, что вряд ли
смог бы с ходу заметить дилетант: первые два листа из тетради были вырваны.
Удовлетворённо хмыкнув, следователь Щеглов сунул тетрадь в обширный карман
пиджака.
Изучив обстановку на месте и собрав воедино все имеющиеся факты,
следователь Щеглов решил, что дальнейшее его пребывание в Снегирях
бессмысленно, и отбыл со свитой в Москву, уступив место происшествия
медикам-криминалистам.
В Москве следователь Щеглов первым делом отправил тетрадь профессора
Красницкого на экспертизу. Потом он вызвал двух своих помощников и дал им
следующее задание: найти машиниста, который вёл поезд с предполагаемым
преступником нынешней ночью (неизвестный, звонивший утром, сообщил точное
время следования электропоезда через станцию Снегири) и подробно разузнать
у него, что он видел или слышал об интересующем их лице; далее, найти, если
удастся, пассажиров с того поезда и переговорить с ними, а также со всеми,
кто так или иначе мог оказаться случайным свидетелем. По поводу пассажиров
оба помощника выразили некоторые сомнения, что, мол, где ж их теперь
разыщешь, но следователь Щеглов обжёг их таким грозным взглядом, что они
тут же решили сами дать, если потребуется, любые свидетельские показания,
какие нужны будут их шефу.
К трём часам пополудни оба сыщика вернулись с ворохом свежей
информации. Выяснилось следующее. Машинист электропоезда, следовавшего
нынешней ночью от станции Синицыно в Москву, действительно видел человека,
садящегося в вверенный ему состав на станции Снегири, причём человек этот,
как и следовало ожидать, был в плаще и с охотничьим ружьём. Он был
единственный, кто сел в Снегирях - именно поэтому машинист и обратил на
него внимание. В это время суток, добавил машинист, пассажиров бывает
немного, а в Снегирях - этой маленькой захолустной станции - обычно вообще
никто не садится.
Информация, полученная от машиниста электрички, не дала ничего нового
и лишь подтверждала показания неизвестного, звонившего утром. Кстати, этот
неизвестный, как вполне справедливо полагал следователь Щеглов, мог бы
многое прояснить в тёмном деле с убийством профессора, поскольку же в
образе неизвестного сначала смутно, а потом всё яснее и яснее проступала
фигура некоего Чудакова М. Л., то следователь отдал распоряжение во что бы
то ни стало разыскать пропавшего экспедитора и доставить к нему для личной
беседы.
Показания машиниста электропоезда не были единственными, полученными
в тот день расторопными помощниками следователя Щеглова. Правда, никого из
пассажиров вышеупомянутой электрички им отыскать не удалось, но зато
посчастливилось заполучить гораздо более ценных свидетелей, которые
сообщили сведения первостепенной важности. Этими свидетелями оказалась
группа контролёров, совершавших свой обычный рейд по выявлению безбилетных
пассажиров как раз в той самой электричке. Возглавлявший эту группу крепкий
мужчина средних лет, с цепким взглядом профессионала, закалённого в
схватках с "зайцами" всех мастей, смог многое прояснить относительно
личности предполагаемого преступника. Рассказ его заключался в следующем.
На перегоне Снегири - Копчёная (платформа Копчёная - следующая после
Снегирей по направлению к Москве) в вагон, где группа контролёров в тот
момент проверяла наличие билетов у немногочисленных пассажиров, вошёл
высокий усатый мужчина в плаще с капюшоном и с ружьём. Он в замешательстве
остановился и попытался было вернуться в тамбур, но старший контролёр,
оказавшийся рядом, попросил вошедшего предъявить билет. Неизвестный, как
показалось контролёру, был чем-то сильно озабочен и на просьбу последнего
среагировал не сразу - лишь когда тот трижды к нему обратился. Билета у
пассажира не оказалось. Несмотря на озабоченность, вёл он себя спокойно,
без вызова, попыток к бегству не предпринимал. На предложение старшего
группы заплатить штраф за безбилетный проезд с готовностью согласился,
однако выполнить эту процедуру оказался не в состоянии ввиду отсутствия
необходимой суммы денег, из-за чего сильно и, по всей видимости - искренне,
огорчился. Предъявить документы он категорически отказался, заявив, что их
у него нет, но когда старший контролёр предложил нарушителю проследовать с
ним в милицию для составления протокола и выяснения его личности, тот
страшно заволновался, засуетился, стал рыться у себя в карманах и наконец
вытащил откуда-то охотничье удостоверение на имя Храпова Аркадия
Матвеевича. Контролёр педантично записал все данные об этом человеке, после
чего пожелал ему приятной поездки и направился к следующему пассажиру.
Владелец же удостоверения в бессилии опустился на ближайшее свободное
сиденье и несколько раз прошептал: "Пропал!" По крайней мере, старшему
контролёру послышалось именно это слово, хотя настаивать на нём он всё же
не решается.
Следователь Щеглов почувствовал внезапный прилив бодрости и желание
действовать. Настроение его сразу улучшилось, а тон заметно смягчился.
- Отлично сработали! Молодцы! Значит, Храпов? Гм... Выясните, не
числится ли за ним что-нибудь...
За Храповым не числилось ничего. Это слегка озадачило следователя
Щеглова. Теперь, когда стало известно имя человека, подозреваемого в
убийстве профессора Красницкого, он всерьёз задумался над тем, правильный
ли путь он выбрал, всецело отталкиваясь лишь от показаний неизвестного,
которым вполне мог оказаться и не Чудаков. Почему звонивший не назвал себя?
Не означает ли это, что звонок - чистая уловка, провокация, попытка увести
следствие в сторону от истинного преступника? Ведь вполне возможно, что
преступник, совершив своё чёрное дело, увидел Храпова на платформе Снегири,
когда тот садился в поезд. Позднее время, ружьё за плечами незнакомца и
отсутствие свидетелей могли навести настоящего убийцу на мысль выдать
Храпова за преступника. Что может быть проще! Простой звонок в милицию - и
дело в шляпе. Милиция идёт по ложному следу, а преступник тем временем
заметает свои следы.
Щеглов вспомнил с блеском раскрытое им три года назад дело об
убийстве мадам Хрумкиной и похищении у неё ста сорока килограммов
фамильного серебра. Тогда преступник действовал именно по этой схеме:
свалил своё деяние на ни в чём не повинного человека. Но там действовал
знаменитый "мокрушник" Колюня Двоечник - мастер на неожиданные выдумки и
выдающийся импровизатор. А здесь... Интуиция подсказывала следователю
Щеглову, что здесь дело обстоит иначе. Но как?.. Если даже допустить, что
звонивший утром не солгал, то где гарантии, где доказательства, что Храпов
сел в поезд именно в Снегирях? Он вполне мог войти в вагон не с улицы, как
могло было показаться на первый взгляд, а из соседнего вагона, через
переход. Человек же, внешне на него похожий и таким же образом
экипированный, действительно мог сесть в поезд в Снегирях и в то же время
не иметь к Храпову никакого отношения. А почему бы, собственно, и нет?
Правда, показания старшего контролёра, хотя и косвенно, свидетельствуют,
что какая-то вина за Храповым всё же имеется. Что значит это неоднократно
повторяемое слово "Пропал!"? Чем объяснить его волнение, суетливость, даже
страх? И если страх, то перед чем?..
Щеглов тряхнул головой. Нет, это всё не то. Эмоции, волнение, страх,
чувство вины - пусть этим занимаются психологи, ему же нужны факты, улики,
доказательства. А их пока что явно недостаточно. Скорее, их вообще нет.
Согласно только что полученной справке, Храпов жил вдвоём с
дочерью-студенткой; жена его была ответственным научным работником и в
настоящее время пребывала в длительной загранкомандировке на каком-то
симпозиуме. Прежде чем выходить непосредственно на Храпова, Щеглов решил
побеседовать с его дочерью.
Встреча с Валентиной Храповой, студенткой Московского университета,
состоялась в стенах её родного учебного заведения, где она со своими
сокурсниками заканчивала последние приготовления к отъезду в стройотряд.
Щеглов беседовал с ней лично и наедине. Узнав, что с ней желает говорить
"товарищ из МУРа", Валентина сильно перепугалась; это не укрылось от
всевидящего ока бывалого следователя. Из расспросов девушки Щеглов выяснил,
что её отец этой ночью действительно не ночевал дома, но где он был, с кем
и по какому делу, она не знала. На вопрос, брал ли он с собой ружьё,
Валентина Храпова, сильно побледнев, чуть слышно ответила, что да, брал, и
вдруг заплакала. От неожиданности Щеглов растерялся и попытался успокоить
бедную девушку, но у него это получалось как-то неуклюже, неловко. Она же
продолжала всхлипывать, размазывая кулаками с трудом добытую импортную
косметику по раскрасневшимся щекам, и горестно шептала: "Это всё из-за
меня! Из-за меня! Это я виновата!.." Следователь проявил особый интерес к
этим её словам, но большего от девушки добиться не смог, так как она
окончательно расстроилась и ни на какие вопросы отвечать больше не могла.
На том Щеглов её и оставил.
По приезде в управление он узнал, что в его отсутствие был странный
телефонный звонок из того самого отделения милиции, которое курировало
прилегающий к Курскому вокзалу район и, в частности, дом Храпова. Звонила
некая Перемышкина Клавдия Потаповна, пенсионерка, заявившая, что больше
взаперти сидеть не может, что если вдруг какая шальная пуля и настигнет её,
то всё равно скоро помирать, и что милиция слишком тянет, так как Храпов
дома уже более получаса и его давно пора брать. Звонок этот поверг
видавшего виды следователя в немалое изумление. Какая ещё Перемышкина?
Какая такая шальная пуля? И причём здесь Храпов?.. Нет, надо принимать
срочные меры! Щеглов решил действовать на свой страх и риск. Не раз уже ему
попадало от начальства за подобные действия, но следователь Щеглов был
неисправим. Он решил задержать Храпова, несмотря на отсутствие прямых улик,
доказывающих его причастность к убийству профессора Красницкого. Он отлично
понимал, что, возможно, совершает ошибку, задерживая невиновного человека,
но предпочитал впоследствии извиниться перед ним, чем упустить виновного.
Ошибки подобного рода в многолетней практике следователя Щеглова иногда
случались, но он всегда готов был нести ответственность за них - и нёс,
если требовалось.
Задержание Храпова прошло гладко и без каких-либо осложнений. Он
спокойно выслушал выдвинутое против него обвинение в убийстве и
беспрекословно сдался сотрудникам уголовного розыска. Первый же допрос
задержанного явился истинным триумфом следователя Щеглова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25