Сам он находился в
достаточно сложном материальном положении, ибо, как
чистосердечно признался, работал совместно с супругой вовсе
не в мифическом НИИ, а в "штази" - госбезопасности, ныне
расформированной и преданной анафеме.
Нет, утверждал Курт, они не оперативные работники, не
следователи, а рядовые бумагомаратели из экономического
департамента, но каток прошелся по всем равномерно, и
будущего теперь у них никакого: государственная служба
отныне исключена, только неквалифицированный труд или же
частный бизнес, а потому готовы они хоть куда, лишь бы где
посытнее и потеплее...
Первый вечер торжественной встречи будущих партнеров
ознаменовали три выпитых до дна бутылки водки "Горбачев".
- У тебя - язык, у меня - это... - Миша стучал себя по
голове согнутым пальцем. - Не пропадем. Развернемся!
Жена Курта Эмма взирала на гостя хмуро. Миша не знал,
говорил ли Курт правду относительно бумагомарателя-
экономиста, но взгляд Эммы более напоминал именно что взор
следователя, причем, из системы гестапо.
И затаенно-остро уяснил тогда Михаил то, что понимал
ранее более разумом, нежели сердцем: чужак он здесь, да и
вообще - р у с с к и й, и хотя гость жданный, но не очень-то
и желанный, и сидит за столом вовсе не из-за доброты хозяев
и их симпатий к нему, а из-за безысходности и растерянности,
царивших в этой некогда благополучной семье, чья сегодняшняя
задача состояла в элементарном стремлении выжить.
Однако отринул от себя Михаил тягостные эмоции, вечер
закончил на оптимистической ноте, и бесцеремонно остался
ночевать в казенной квартире бывших немецких гэбэшников,
решив, что хоть и тяжел хозяйки взгляд, а цена ему все равно
меньше, чем номеру в отеле.
Утром же гулял он, опохмеляясь баночным пивом у
Бранденбургских ворот, поглядывал на серенький Рейхстаг без
купола, увезенного в качестве трофея американцами за океан и
обдумывал дальнейший план действий.
Что делать? Вечный вопрос. Загрузить машину с дешевой
видеоаппаратурой и двинуться на восточную периферию? Но как
и кому продавать товар? Это же немцы, они не станут хватать
дорогие вещи с раскладных лотков! А если поторговать всякой
красочной мелочевкой?
- Ми-иша?!
В голосе звучали одновременно восторг и недоумение.
Боже, что за знакомая рожа... А, Женя Лысый из Перова...
Спекулянт иконами и прочими аксессуарами религиозного
культа...
- Женек... ты-то здесь откуда?
И на границе капиталистического мира и бывшего соцлагеря
расцеловались, искренне при том прослезившись, также двое
бывших уже спекулянтов, границу эту в чем-то и
олицетворявших.
Приятеля своего Миша просто не узнавал; куда-то исчезла и
прежняя неопрятность его, и дурные полублатные манеры
фарцовщика...
Одет был Женя в элегантный темно-серый костюм в неуловимую
клетку, узкие щегольские штиблеты; выглядел весьма
представительным, полным бодрости и здоровья, словно побывал
в некоем пансионе, где наряду с калорийным питанием получил
воспитание и осанку аристократа средней руки. Прежняя
желтизна рыхлой кожи уступила жизнерадостной розовощекости,
в глазах заблестел живой, с хитрецой ум, неопрятная
плешивость оформилась в благородные залысины, а реденькие
мелкие зубки заменил безукоризненный стоматологический
оскал.
Уже через полчаса Миша сидел в ресторанчике в окружении
Жени Лысого и еще пяти знакомых ему личностей все той же
торговой специальности, и проходила за трапезой
заинтересованная беседа, где роль воспоминаниям отводилась
несущественная, а вот перспективам же - преимущественная.
С открытием беспрепятственного выезда за рубеж, Женя
Лысый, выдвинув лозунг: "коммунизм - это советская власть
плюс эмиграция всей страны", - собрал компаньонов,
незамедлительно отчизну покинув, и крутился теперь со своей
бандой в Берлине, причем небезуспешно.
Еще до падения стены ввозил он в ГДР японскую
радиоаппаратуру, продавая ее по бросовым ценам и раскладывая
социалистические марки на многочисленных счетах в
сберкассах. Валютные кредиты предоставлялись проверенными
западными партнерами под контрабандный антиквариат, и за
считанные месяцы интенсивной деловой активности были
заработаны Женей и компанией миллионы в твердой валюте,
поскольку социалистические бросовые денежки доброе западное
правительство автоматически превратило в стабильные
капиталистические.
- Скажи, - захлебывался завистью Миша, - Жень, ну... ты
вот... неужели сам так рассчитал?
- Информация! - многозначительно выпячивал губы
Евгений,
отправляя в зубастую пасть основательный кусище стейка,
сочащегося непрожаренной кровью. - Да и не могли они иначе,
эт-тебе не совдеповские реформы, когда по-живому... Европа,
брат, культура и гуманизм, понял?
В отличие от Михаила, Женя Лысый и компания, несмотря на
основательный капитал, никаким социальным статусом не
обладали.
Ребята попросту приобрели за взятки прописку и красненькие
гэдээровские паспорта, без хлопот выписываемые местной
полицией, что чувствовала свой скорый и неминуемый разгон.
Паспорта именовались ими "комсомольскими билетами",
действительно соответствуя таковым и по размеру, и по форме.
В недалеком будущем документы подлежали обмену, а их
владельцы - перерегистрации, что Женю серьезно заботило, ибо
дело могло обернуться депортацией, а возвращаться на
беспокойную родину ему не жаждалось.
- Пока - живем, а что потом - непредсказуемо, -
удрученно кряхтел он, заливая в организм очередной бокал
желтенького берлинского пива. - Но, полагаю, прорвемся! Ты-
то как, чего мутишь, вообще?..
Состроив скорбную мину, Михаил вкратце поведал о прошлых
происках ментов, о бегстве, нынешнем бытие в Кельне, планах
по охвату социалистического населения продуктами развитых
технологий...
- Чушь - синяя! - категорично определил Мишины замыслы
Евгений, и жующие его соратники молча закивали, подтверждая
правильность такого умозаключения. - Ты о немцах забудь, -
продолжал Лысый назидательно, - немцы они сами в своих
проблемах разберутся. Тут надо по другому течению грести,
парень.
- И ты, конечно, знаешь, по какому?! - спросил Миша без
издевки, однако - с напором.
- Знаю, - спокойно откликнулся Женя. - Армия тут стоит,
между прочим. Наша: советская, освободительно-оккупационная,
краснознаменная и, утверждают, непобедимая... И мы - в ее
авангарде, усекаешь? Немцев он дурить захотел, умник! На
хрена они?.. Армия! Вот!..
Вот и все. Вот и уразумел Миша: все у него будет в
порядке, и в этой пивнушке положат они начало своей
организации, что будет впоследствии именоваться русской или
же красной мафией, а Курт, кстати, тоже весьма пригодится со
своим замечательным, без акцента, немецким языком, - в роли,
естественно, шестерки, поскольку организация, во-первых,
имеет национальный славяно-еврейский признак, а во-вторых,
по характеру своему немец мог претендовать исключительно на
роль исполнителя, не отличаясь способностью к творческому
мышлению в единственно рациональном в данном случае
криминальном направлении деловых мероприятий.
- В долю не прошусь, но в компанию - да, - громогласно
заявил Михаил.
Присутствующие молча подняли бокалы. Меленькие пузырьки воздуха
поднимались от их узких донышек в пухлую окаемку хмельной
белоснежной пены, отличавшей качественный германский
продукт.
... Лучше всего, если вы будете использовать русских
поодиночке, тогда вы можете ездить с ними в танках. Один
русский с двумя или тремя немцами в танке - великолепно,
никакой опасности. Нельзя лишь допустить, чтобы один русский
встречался с другим русским - танкистом, иначе эти парни
войдут в сговор.
Из высказываний Г.Гиммлера
РОЛАНД ГЮНТЕР
... Корзина с углем рухнула Роланду под ноги, и он
наверняка бы сверзился со ступеней в подвал, если бы в
последний момент не успел судорожно опереться о шероховатую
стену ладонью.
То, что произошло, не отвечало абсолютно никакой
логике, да он и не пытался искать объяснений случившемуся,
чисто механически расстегивая китель Краузе и прислушиваясь,
бьется ли его сердце.
Кажется, штандартенфюрер был мертв.
С шеи его он снял кулон, укрепленный на кованой
серебряной цепочке, - вероятно, старинной работы. Кулон
представлял собой камень, обрамленной тем же зачерненным
временем серебром; камень, вовсе не сочетавшийся со своей
оправой: крупный, чудесно ограненный рубин, будто
наполненный сгустком искристого, теплого света...
Отерев салфеткой измазанный кровью "Вальтер", Гюнтер,
превозмогая сумятицу мыслей, заставил себя все-таки
призадуматься, понимая, что шеф был далек от мыслей о
самоубийстве, а намеревался как раз покончить с ним,
Роландом. По какой только причине?
Еще год назад, сразу же по назначению его из охранных
подразделений СС личным шофером Краузе, он был вызван прямо
на Принц-Альбрехтштрассе, где до того служил в комендатуре,
и тут же завербован гестапо, чей сотрудник разъяснил ему в
мягкой, но, одновременно, и четкой форме, что новый его шеф
- серьезный ученый, чьи секретные научные изыскания жизненно
необходимы Рейху, а потому тайной полиции желательно знать о
всех его высказываниях, слабостях, привычках и контактах,
ибо каждому человеку суждено ошибаться или же заблуждаться в
каких-либо понятиях, но если таковое и допустимо для
безответственных обычных смертных, то совершенно неприемлемо
в отношении лиц государственного значения, способных вольно,
а, может, невольно принести непоправимый ущерб великой
Германии.
Упрашивать себя Роланд Гюнтер не заставил. Отказ от
сотрудничества был невозможен, равно как и недобросовестные
дальнейшие доносы, а потому оставалось честно исполнять
предписанные ему обязанности осведомителя, которыми он не
тяготился, поскольку в системе Рейха к подобному принуждали
едва ли не каждого немца.
Друг на друга стучали практически все, нагнетая и без того
тягостную атмосферу всеобщего страха, безраздельно царившую
в стране.
Итак, вполне вероятно, что Краузе решил убрать его, как
ненужного свидетеля. Только свидетеля чему? Он же ничего
толком не знал, а о роде деятельности шефа даже не
догадывался, и только сейчас, перетряхивая увесистый желтый
портфель, находит какие-то странные древние рукописи на
непонятном языке, а вот и толстенные блокноты с записями
самого Краузе, более напоминающие пособия по черной магии и,
наконец, вещи с назначением понятным: кинжал почетного члена
СС, еще один кинжал - на этот раз старинный, с золотой,
украшенной каменьями рукоятью; пачки денег: рейхсмарок,
английских фунтов, американских долларов; чистые бланки
всяческих документов и металлическая коробка со множеством
печатей...
А что, если штандартенфюрер попытался драпануть куда-
либо подальше? Тогда все вопросы, в общем-то, отпадают,
тогда ситуация становится ясной: шефу был необходим
автомобиль и категорически не нужен шофер, тем более, не
такой Краузе и дурак, чтобы доверять Роланду... К тому же,
штандартенфюрер знаком лично с рейхсфюрером, а, вероятно, и
с самим великим вождем, а потому кто ведает, в какие именно
игры он с ними играл?..
Да, но что теперь делать ему, скромному младшему
офицеру, попавшему, видимо, в те жернова, выбраться из
которых едва ли возможно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
достаточно сложном материальном положении, ибо, как
чистосердечно признался, работал совместно с супругой вовсе
не в мифическом НИИ, а в "штази" - госбезопасности, ныне
расформированной и преданной анафеме.
Нет, утверждал Курт, они не оперативные работники, не
следователи, а рядовые бумагомаратели из экономического
департамента, но каток прошелся по всем равномерно, и
будущего теперь у них никакого: государственная служба
отныне исключена, только неквалифицированный труд или же
частный бизнес, а потому готовы они хоть куда, лишь бы где
посытнее и потеплее...
Первый вечер торжественной встречи будущих партнеров
ознаменовали три выпитых до дна бутылки водки "Горбачев".
- У тебя - язык, у меня - это... - Миша стучал себя по
голове согнутым пальцем. - Не пропадем. Развернемся!
Жена Курта Эмма взирала на гостя хмуро. Миша не знал,
говорил ли Курт правду относительно бумагомарателя-
экономиста, но взгляд Эммы более напоминал именно что взор
следователя, причем, из системы гестапо.
И затаенно-остро уяснил тогда Михаил то, что понимал
ранее более разумом, нежели сердцем: чужак он здесь, да и
вообще - р у с с к и й, и хотя гость жданный, но не очень-то
и желанный, и сидит за столом вовсе не из-за доброты хозяев
и их симпатий к нему, а из-за безысходности и растерянности,
царивших в этой некогда благополучной семье, чья сегодняшняя
задача состояла в элементарном стремлении выжить.
Однако отринул от себя Михаил тягостные эмоции, вечер
закончил на оптимистической ноте, и бесцеремонно остался
ночевать в казенной квартире бывших немецких гэбэшников,
решив, что хоть и тяжел хозяйки взгляд, а цена ему все равно
меньше, чем номеру в отеле.
Утром же гулял он, опохмеляясь баночным пивом у
Бранденбургских ворот, поглядывал на серенький Рейхстаг без
купола, увезенного в качестве трофея американцами за океан и
обдумывал дальнейший план действий.
Что делать? Вечный вопрос. Загрузить машину с дешевой
видеоаппаратурой и двинуться на восточную периферию? Но как
и кому продавать товар? Это же немцы, они не станут хватать
дорогие вещи с раскладных лотков! А если поторговать всякой
красочной мелочевкой?
- Ми-иша?!
В голосе звучали одновременно восторг и недоумение.
Боже, что за знакомая рожа... А, Женя Лысый из Перова...
Спекулянт иконами и прочими аксессуарами религиозного
культа...
- Женек... ты-то здесь откуда?
И на границе капиталистического мира и бывшего соцлагеря
расцеловались, искренне при том прослезившись, также двое
бывших уже спекулянтов, границу эту в чем-то и
олицетворявших.
Приятеля своего Миша просто не узнавал; куда-то исчезла и
прежняя неопрятность его, и дурные полублатные манеры
фарцовщика...
Одет был Женя в элегантный темно-серый костюм в неуловимую
клетку, узкие щегольские штиблеты; выглядел весьма
представительным, полным бодрости и здоровья, словно побывал
в некоем пансионе, где наряду с калорийным питанием получил
воспитание и осанку аристократа средней руки. Прежняя
желтизна рыхлой кожи уступила жизнерадостной розовощекости,
в глазах заблестел живой, с хитрецой ум, неопрятная
плешивость оформилась в благородные залысины, а реденькие
мелкие зубки заменил безукоризненный стоматологический
оскал.
Уже через полчаса Миша сидел в ресторанчике в окружении
Жени Лысого и еще пяти знакомых ему личностей все той же
торговой специальности, и проходила за трапезой
заинтересованная беседа, где роль воспоминаниям отводилась
несущественная, а вот перспективам же - преимущественная.
С открытием беспрепятственного выезда за рубеж, Женя
Лысый, выдвинув лозунг: "коммунизм - это советская власть
плюс эмиграция всей страны", - собрал компаньонов,
незамедлительно отчизну покинув, и крутился теперь со своей
бандой в Берлине, причем небезуспешно.
Еще до падения стены ввозил он в ГДР японскую
радиоаппаратуру, продавая ее по бросовым ценам и раскладывая
социалистические марки на многочисленных счетах в
сберкассах. Валютные кредиты предоставлялись проверенными
западными партнерами под контрабандный антиквариат, и за
считанные месяцы интенсивной деловой активности были
заработаны Женей и компанией миллионы в твердой валюте,
поскольку социалистические бросовые денежки доброе западное
правительство автоматически превратило в стабильные
капиталистические.
- Скажи, - захлебывался завистью Миша, - Жень, ну... ты
вот... неужели сам так рассчитал?
- Информация! - многозначительно выпячивал губы
Евгений,
отправляя в зубастую пасть основательный кусище стейка,
сочащегося непрожаренной кровью. - Да и не могли они иначе,
эт-тебе не совдеповские реформы, когда по-живому... Европа,
брат, культура и гуманизм, понял?
В отличие от Михаила, Женя Лысый и компания, несмотря на
основательный капитал, никаким социальным статусом не
обладали.
Ребята попросту приобрели за взятки прописку и красненькие
гэдээровские паспорта, без хлопот выписываемые местной
полицией, что чувствовала свой скорый и неминуемый разгон.
Паспорта именовались ими "комсомольскими билетами",
действительно соответствуя таковым и по размеру, и по форме.
В недалеком будущем документы подлежали обмену, а их
владельцы - перерегистрации, что Женю серьезно заботило, ибо
дело могло обернуться депортацией, а возвращаться на
беспокойную родину ему не жаждалось.
- Пока - живем, а что потом - непредсказуемо, -
удрученно кряхтел он, заливая в организм очередной бокал
желтенького берлинского пива. - Но, полагаю, прорвемся! Ты-
то как, чего мутишь, вообще?..
Состроив скорбную мину, Михаил вкратце поведал о прошлых
происках ментов, о бегстве, нынешнем бытие в Кельне, планах
по охвату социалистического населения продуктами развитых
технологий...
- Чушь - синяя! - категорично определил Мишины замыслы
Евгений, и жующие его соратники молча закивали, подтверждая
правильность такого умозаключения. - Ты о немцах забудь, -
продолжал Лысый назидательно, - немцы они сами в своих
проблемах разберутся. Тут надо по другому течению грести,
парень.
- И ты, конечно, знаешь, по какому?! - спросил Миша без
издевки, однако - с напором.
- Знаю, - спокойно откликнулся Женя. - Армия тут стоит,
между прочим. Наша: советская, освободительно-оккупационная,
краснознаменная и, утверждают, непобедимая... И мы - в ее
авангарде, усекаешь? Немцев он дурить захотел, умник! На
хрена они?.. Армия! Вот!..
Вот и все. Вот и уразумел Миша: все у него будет в
порядке, и в этой пивнушке положат они начало своей
организации, что будет впоследствии именоваться русской или
же красной мафией, а Курт, кстати, тоже весьма пригодится со
своим замечательным, без акцента, немецким языком, - в роли,
естественно, шестерки, поскольку организация, во-первых,
имеет национальный славяно-еврейский признак, а во-вторых,
по характеру своему немец мог претендовать исключительно на
роль исполнителя, не отличаясь способностью к творческому
мышлению в единственно рациональном в данном случае
криминальном направлении деловых мероприятий.
- В долю не прошусь, но в компанию - да, - громогласно
заявил Михаил.
Присутствующие молча подняли бокалы. Меленькие пузырьки воздуха
поднимались от их узких донышек в пухлую окаемку хмельной
белоснежной пены, отличавшей качественный германский
продукт.
... Лучше всего, если вы будете использовать русских
поодиночке, тогда вы можете ездить с ними в танках. Один
русский с двумя или тремя немцами в танке - великолепно,
никакой опасности. Нельзя лишь допустить, чтобы один русский
встречался с другим русским - танкистом, иначе эти парни
войдут в сговор.
Из высказываний Г.Гиммлера
РОЛАНД ГЮНТЕР
... Корзина с углем рухнула Роланду под ноги, и он
наверняка бы сверзился со ступеней в подвал, если бы в
последний момент не успел судорожно опереться о шероховатую
стену ладонью.
То, что произошло, не отвечало абсолютно никакой
логике, да он и не пытался искать объяснений случившемуся,
чисто механически расстегивая китель Краузе и прислушиваясь,
бьется ли его сердце.
Кажется, штандартенфюрер был мертв.
С шеи его он снял кулон, укрепленный на кованой
серебряной цепочке, - вероятно, старинной работы. Кулон
представлял собой камень, обрамленной тем же зачерненным
временем серебром; камень, вовсе не сочетавшийся со своей
оправой: крупный, чудесно ограненный рубин, будто
наполненный сгустком искристого, теплого света...
Отерев салфеткой измазанный кровью "Вальтер", Гюнтер,
превозмогая сумятицу мыслей, заставил себя все-таки
призадуматься, понимая, что шеф был далек от мыслей о
самоубийстве, а намеревался как раз покончить с ним,
Роландом. По какой только причине?
Еще год назад, сразу же по назначению его из охранных
подразделений СС личным шофером Краузе, он был вызван прямо
на Принц-Альбрехтштрассе, где до того служил в комендатуре,
и тут же завербован гестапо, чей сотрудник разъяснил ему в
мягкой, но, одновременно, и четкой форме, что новый его шеф
- серьезный ученый, чьи секретные научные изыскания жизненно
необходимы Рейху, а потому тайной полиции желательно знать о
всех его высказываниях, слабостях, привычках и контактах,
ибо каждому человеку суждено ошибаться или же заблуждаться в
каких-либо понятиях, но если таковое и допустимо для
безответственных обычных смертных, то совершенно неприемлемо
в отношении лиц государственного значения, способных вольно,
а, может, невольно принести непоправимый ущерб великой
Германии.
Упрашивать себя Роланд Гюнтер не заставил. Отказ от
сотрудничества был невозможен, равно как и недобросовестные
дальнейшие доносы, а потому оставалось честно исполнять
предписанные ему обязанности осведомителя, которыми он не
тяготился, поскольку в системе Рейха к подобному принуждали
едва ли не каждого немца.
Друг на друга стучали практически все, нагнетая и без того
тягостную атмосферу всеобщего страха, безраздельно царившую
в стране.
Итак, вполне вероятно, что Краузе решил убрать его, как
ненужного свидетеля. Только свидетеля чему? Он же ничего
толком не знал, а о роде деятельности шефа даже не
догадывался, и только сейчас, перетряхивая увесистый желтый
портфель, находит какие-то странные древние рукописи на
непонятном языке, а вот и толстенные блокноты с записями
самого Краузе, более напоминающие пособия по черной магии и,
наконец, вещи с назначением понятным: кинжал почетного члена
СС, еще один кинжал - на этот раз старинный, с золотой,
украшенной каменьями рукоятью; пачки денег: рейхсмарок,
английских фунтов, американских долларов; чистые бланки
всяческих документов и металлическая коробка со множеством
печатей...
А что, если штандартенфюрер попытался драпануть куда-
либо подальше? Тогда все вопросы, в общем-то, отпадают,
тогда ситуация становится ясной: шефу был необходим
автомобиль и категорически не нужен шофер, тем более, не
такой Краузе и дурак, чтобы доверять Роланду... К тому же,
штандартенфюрер знаком лично с рейхсфюрером, а, вероятно, и
с самим великим вождем, а потому кто ведает, в какие именно
игры он с ними играл?..
Да, но что теперь делать ему, скромному младшему
офицеру, попавшему, видимо, в те жернова, выбраться из
которых едва ли возможно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44