И произойдет это
на закате человеческой цивилизации.
Неужели столь близок такой закат?
Аналитик, выражавший в данном случае мнение
субъективное, утверждал, что дата конца света не за горами,
и находится, возможно, на грани нынешнего и грядущего
тысячелетий.
- Насколько я помню Евангелие, - заметил на такое
утверждение Ричард, - о дате финала не знают даже Ангелы...
- В общем-то, и не в дате дело; дата, - своеобразная
привязка по времени, - прозвучал ответ. - А время,
придуманное человеком, на исходе его существования поглотит
Вечность, которая не знает никаких дат...
Аналитик утверждал, что падение советской империи - один из
признаков эсхатологического процесса, логически завершающего
цикл последней человеческой цивилизации. Государство рабов,
говорил он, - высшая степень эволюционной общественной
деградации, постепенно сметавшей государственность жрецов,
воинов и торговцев, - то бишь, рабовладельцев, феодалов и
капиталистов. И отринувшая все свои духовные и религиозные
ценности в семнадцатом году Россия виделась ему обреченной
заложницей неизбежного исторического финала,
предопределенного свыше. Как, впрочем, и Китай, и иные их
коммунистические сателлиты.
- Но ведь Россия, - возражал Ричард, - знавшая лишь
зачаточный капитализм, сегодня - на пути к его
возрождению...
- Это - противоречит всей логике цикличного
общественного развития, - утверждал оппонент. - От хаоса
Россию спасают ее неисчислимые покуда богатства и привычное
умение практически каждого ее обитателя воровать и
подворовывать. Посему еще какое-то время на плаву
продержится странный конгломерат, сочетающий в себе коктейль
всех исторических формаций. Конгломерат с полузатертой, но
все-таки различимой эмблемой серпа и молота. Инфернальным
символом.
- Почему - инфернальным? - спросил он доку-аналитика не
без интереса.
- Наука о символах - наука для избранных, - ответил
тот. - И один из постулатов при выборе символа для миллионов
- его неассоциативность с понятиями оккультными. Вот тебе -
серп и молот, олицетворяющие благородный труд человека на
земле. Но если бы так! Серп аналогичен косе - образу смерти,
орудию Сатурна-Кроноса, погубителю бытия. Молот же - крест с
оборванной вертикалью - та же смерть и безысходность, ибо
продолжение его означало бы выход ввысь, а тут указывается
лишь путь снисхождения в перспективу Ада. Где, согласно
античным легендам, тем же молотом орудует Гефест... В
Москве, кстати, стоит замечательный памятник коммунизму:
колхозница с серпом и рабочий с молотом. В них весь Ад - с
его пламенем страдалищ и холодом смерти. Кто, интересно,
вложил такую идею в голову автора? Загадка! А сам герб
страны... Это же просто торжество демонизма!
- А что там особенного? Колоски, земной шар... Очень
мило.
- Там есть солнце.
- Ну, солнце.
- Но располагается оно не над милым земным шаром, а под
ним. Это - древний символ огня ада, так называемое "солнце
черной полуночи". Я могу еще объяснять тебе про точку
зимнего солнцестояния, олицетворяющую апогей космической
зимы, что родила языческие новогодние мистерии...
Ричард тогда спешил, и собеседника не дослушал; потом, в
кутерьме служебных дел они общались на темы конкретные и
сиюминутные, а вот теперь он сожалел, что общение отныне уже
невозможно, и он не услышал, вероятно, весьма много не
только любопытного, но и полезного...
Извилист путь человеческой мысли. Образ эмигранта из России
отчего-то дал Ричарду повод задуматься над тем, о чем,
наверняка, его соседу по дому размышлять попросту не
полагалось согласно сверхзадачи его миссии на этой земле;
сверхзадачи, ведомой лишь Творцу...
Собственно, сверхзадачи всех миссий людских
определялись и определяются отнюдь не их исполнителями.
Проснувшись, Ричард позавтракал клубничным йогуртом,
выпил две чашки кофе и спустился в сад, - подышать утренним
морозным воздухом позднего декабря.
В отдалении, в русской воинской части, мерно гудели
разогреваемые танковые дизели; случайные снежинки осыпались
из серенькой мглы низкого неба; Карлсхорст был мрачен и
пуст.
Вход в дом со стороны заднего двора был открыт, Ричард
заглянул в дверной проем и вдруг - услышал голос Михаила,
донесшийся из глубины расположенного поблизости подвала...
Дверь в подвал со вчерашнего вечера он намеренно оставил
незапертой, чтобы тем самым развеять возможность каких-либо
подозрений относительно природы его особого интереса к
данному помещению, и теперь под каменным сводом застал своих
постояльцев, вооруженных швабрами.
- Вчера не успели марафет навести, - сказал Миша. - Но
лучше поздно, чем никогда, как у нас говорят... В России, то
есть.
Ричард улыбнулся. Запланированный конфликт, похоже,
отменялся.
- Зря вы... - сказал он. - Я бы сам...
Михаил тут же заверил его, что исполняет обязанность,
находящуюся единственно в его компетенции. Компетенции
благовоспитанного джентльмена.
"Удачи", - как мысленно добавил про себя Ричард, но о
таком уточнении умолчал - именно что из-за джентльменских
соображений.
Уборку закончили около полудня, после чего Михаил отправился
торговать в магазин, а его кузен, сославшись на головную
боль, ушел в свою комнату, заявив, что смертельно хочет
спать, ибо вчера не на шутку перебрал, неумеренно отметив
свое возвращение в Берлин из Дюссельдорфа, где проживал с
семьей...
Вернувшись в подвал, Ричард, подсвечивая себе карманным
фонариком, тщательно обследовал стыки плит. И - обнаружил
искомую.
Сомнений он не испытывал. Во-первых, плита явно просела по
отношению к остальному настилу. Во-вторых, остатки
цементной, растрескавшейся в крошево массы на стыках,
консистенцией своей явно не соответствовали заполнению иных
промежутков...
В подсобке он обнаружил ржавый садовый инвентарь и
кривой лом.
Плита поддалась на удивление легко, будто пенопластовая... И
падение ее на пол прозвучало коротко и отрывисто.
Из открывшегоя перед ним углубления Ричард вытащил сырой
тюк с форменной одеждой и заплесневелый портфель желтой
кожи...
Прислушался. Мерная, однотонная тишина.
Он осторожно уложил плиту на прежнее место, тщательно
смел в стыки грязь и утоптал ее; кажется - все...
Поднялся к себе.
Из портфеля извлек бумаги, распространявшие запах склепа;
разложил на столе кинжалы; холодная, скользская позолота
"Вальтера", уместившегося в ладони, наполнила все существо
его какой-то мистической, тревожной сопричастности к
канувшим в забвение временам, и, судорожно, как змею,
отбросив пистолет на стол, он долго и возбужденно ходил по
комнате, теряясь в сумбуре воспаленных мыслей и образов...
Затем, успокоившись, брезгливо разобрал ком протухшей
эсэсовской формы. Плотно сложив ее, упаковал в заплесневелый
портфель. Эти аксессуары истории теперь по праву
принадлежали баку для мусора, что стоял на углу перекрестка.
Он переоделся в свежее белье, натянув джинсы, рубашку с
короткими рукавами и, охватив в ознобе ладонями ребра,
подошел к окну, где косо хлестал дождь со снегом и морозные
струи воздуха ползли из щелей в рамах.
После уселся за стол, углубившись в чтение.
Через несколько часов с некоторым даже раздражением осознал:
перед ним некий оккультный труд, понять который невозможно
хот бы потому, что значения практически всех терминов -
неизвестны, никакой сюжетной структуры в записях нет, и
уяснение содержания требует многодневной, кропотливой
расшифровки едва ли не каждой фразы. А ветхие древние
манускрипты, переложенные коричневой пергаментной бумагой, и
вовсе были доступны для прочтения и понимания какому-нибудь
изощренному профессионалу.
Его отвлек стук в дверь.
Ричард спешно разместил бумаги и оружие в ящиках письменного
стола.
- Херр Валленберг! - раздался голос Михаила.
- Слушаю вас... - Ричард раскрыл дверь.
- Пора поужинать, - сказал Миша. - Погода - дерьмо:
снег с дождем. Чего вам идти в ресторан? Вы не думайте, -
упредил он возможный отказ, - что мои приглашения могут как-
то повлиять на на наши деловые релэйшнс... В России просто
так принято... Вы не стесняйтесь. У нас это ни к чему не
обязывает. У нас даже знаете как? - хозяин гостя приглашает,
кормит-поит, целуются, а потом заморочка какая-то, и -
запросто тесак под ребро... А потом чего уж там вспоминать,
кто сколько съел или принял на грудь... Ничего так
инвитэйшн, да? Ну, эт-я шучу... Не бойтесь. Братец никак не
отойдет от вчерашнего, влежку... Ну, а мы вдвоем тихо-мирно
и посидим, как?
- Хорошо, - сказал Ричард. - Только без тесаков. Я это
не люблю.
Миша хохотнул в ответ и - загромыхал толстыми подошвами
башмаков по лестнице, ведущей на первый этаж.
На ужин предлагалась прожаренная в специях свинина,
овощной салат и красное вино. Ричард, впрочем,
удовлетворился холодной кока-колой.
Миша смешно и интересно рассказывал ему о событиях своего
прошлого московского бытия, о порядках и нравах незабвенного
коммунистического государства, и Ричард, наверное, засиделся
бы с ним до полуночи, если бы не одолевавшая его
сонливость... Сонливость и чувство глубокой досады.
Он, влекомый каким-то упорно-механическим чувством
кладоискателя, откопал эти отсыревшие идиотские бумаги,
вкупе с пистолетами и кинжаламим, и - что дальше?
Его грызло осознание того, что он крупно и глупо проиграл.
Проиграл во всем. И безусловно права Элизабет, что развелась с
ним - неудачником, своею судьбой и природой на неудачи
обреченным.
- Миша. - Он поднялся из-за стола. - Спасибо за ужин. Я
- ваш должник. Компанию более составить не могу: что-то
тянет в сон...
- А разница, - сказал Миша. - Во времени. Вы же к
своему привыкли, к американскому... Вот и сбои. А завтра
проснетесь в пять часов утра и будете думать, куда бы себя
деть... Вы бы пересилили себя, посидели бы еще чуть...
- Не могу, - признался Ричард искренне. Повторил: -
Спасибо.
- Ну, - Миша протянул ему руку, - Отдыхайте. Извините,
как говорится, что обошлось без драки... - И - уткнулся в
телевизор, где сообщались последние российские новости.
В районе Карлсхорста, к великому Мишиному удовольствию,
до сих пор принималась трансляция программ бывшего
советского телевидения, что еще более приближало его
берлинскую жизнь к некоей новой ипостаси прежней,
московской.
Ричард же, укладываясь спать, уже в наступающей полудреме,
путано размышлял и о себе, и о своем недавнем собеседнике,
как о заложниках времени, диктующего постоянно меняющиеся
правила игры, что вмиг разоряют недальновидных и
увлекающихся; времени, должным в итоге, конечно же, слиться
с Вечностью, упраздняющей и время, и правила.
И неотвратимость такого слияния определилась в его
сознании столь очевидно, что он подумал: ведь к этой истине
способен придти любой и каждый, кто только в состоянии о ней
задуматься... Только в состоянии... В состоянии...
На него уже начал действовать клофелин, подмешанный во
время ужина коварным Михаилом в кока-колу.
БЕРЛИН. КАРЛСХОРСТ.
ДЕКАБРЬ 1992г.
Дождавшись, когда Валленберг поднимется по лестнице в
свои апартаменты, Михаил скоренько сполоснул тарелки, убрал
остатки еды в холодильник и, выключив телевизор, прислушался
к воцарившейся в доме тишине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44