Я умираю с легким сердцем...
...Превыше же всего, я призываю лидеров нации и всех
подчиненных им неукоснительно соблюдать расовые законы и
безжалостно противостоять общему отравителю всех народов -
международному еврейству.
ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЗАВЕЩАНИЯ АДОЛЬФА ГИТЛЕРА
БЕРЛИН, 29 апреля 1945г.,4.00
Подпись: Адольф Гитлер
Свидетели: д-р Йозеф Геббельс,
Мартин Борман,
Вильгельм Бургдорф,
Ганс Кребс
РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ
Танцуя с Глорией в дробящихся огнях дискотеки, под рев
оглушительной музыки, Ричард размышлял над словами Краузе.
Проект старика представлялся безумным и ирреальным, но ничего
не оставалось, как только последовать ему. Он прекрасно
понимал, что отказ или всякого рода несогласие чреваты
последствиями смертельно опасными.
Система, которую выстроил Краузе, несмотря на всю свою
фантасмогоричность, довлеющей над ней идеи,нашла свое
физическое воплощение, за ней стояли люди и капитал, и с
этим приходилось считаться.
Ни в какую модель идеального общества Ричард
категорически не верил, она представлялась ему заранее
обреченной из-за элементарной индивидуалистической природы
человека, диктовавшей каждому создавать собственный мирок;
контакт же с какими-либо параллельными мирами виделся
бессмыслицей, хотя бы потому, что отрицал установленный
свыше порядок вещей, не дававший кому-либо право заглянуть
за грань земного бытия; и вывод напрашивался единственный:
он - оказался в руках тех, кого попросту обуяла наказуемая
Богом гордыня...
Но - приходилось танцевать... И по большому счету, и по
малому. Под дудку Краузе, под руку с Глорией. Второе было,
конечно, куда приятнее первого.
Однако общение с ветераном СС многое в мировоззрении Ричарда
изменило. По крайней мере, он задумался над справедливостью
антисемитизма, - и как такового, и своего, личного.
Да, тебе не нравятся евреи или негры, поляки или
русские... Пусть ты не приемлешь их безотчетно,
неаргументированно, либо же - неприязнь твоя обоснована
логически и подкреплена фактами. Однако неприязнь
умозрительная, а, может, и выраженная на уровне бытовых
коллизий - одно; в агрессии же она представляет совершенно
иную величину. Агрессия нарушает заповеди. И - убить еврея в
силу национального признака, убить - нажав на гашетку, либо
- поставив подпись на листе приговора - он бы не смог. С
другой стороны, если глобально стоит вопрос: кто - кого?-
какую-то позицию поневоле придется занимать, ибо в свой стан
инородцев евреи не принимают - это аксиома. Но какую
позицию? Голословного обличителя сионизма? Безжалостного
воина, которого не смутит никакая жестокость и кровь? Легче
всего - отойти в сторонку, умыть руки. Мол, не судья я ни
тем, ни другим.
Но. Наблюдающий с берега за волнами в бушующем океане
и, смахивающий небрежно долетающие до него соленые капли с
бесстрастного лица, рано или поздно может быть утянут в
пучину внезапным цунами...
Философия Краузе исходила из арийского, добиблейского периода
истории; оттуда тянулись по его убеждению в настоящее корни
избранной расы, как, впрочем, мыслил и Гитлер; и теперь
Ричарду стала ясна суть идеи нацистских храмов и
пренебрежение фюрера перед актуальной церковью, основанной
на учении, вышедшем из недр иудейского народа, хотя и
отвергнутому им, равно как халдейская магия и египетские
таинства. Евреи впервые в истории человечества причислили
себя к категории богоподобной, равной Создателю по
нравственным своим признакам. Через них мир познал Творца,
но и установил связь с сатаною, ибо они же зачли и развили
темные культы. В том числе - масонство. Они - носители
мессианской идеи, отторгнув Христа, возжелали мессию иного,
земного, устроителя всяческого блаженства в бытие бренном.
Аргументов в пользу антисемитизма достаточно.
Но возможно ли принятие антисемитизма истинным
христианином? Ведь в этом случае и Спаситель, и Дева-Мария,
и все апостолы - представители "низшей расы", что звучит с
одной стороны кощунственно, с другой - нелепо.
Краузе на такой довод заметил, что Христос - явление
наднациональное, во-первых, а во-вторых, иудаизм не признает
его даже как реальность. Но этот довод Ричард не воспринял.
Чем больше он размышлял над врагами арийцев, тем
отчетливее понимал, что смысл их миссии и даже их золота, из
которого в конечном счете выплавится трон Антихриста, -
пройти вертикаль всего Нового Завета от начала и до конца, и
миссия их - от Бога, постоянно наказывающего их за гордыню,
но и постоянно их спасающего, дабы в итоге пришло к этому
народу, несовместимому с иными, как несовместимо масло с
водой, прозрение и покаяние. Потому-то неправы и юдофилы, и
юдофобы.
Впрочем, кто знает всю правду и кому открыта истина?
...Когда, уже сидя в машине, Глория положила ему голову
на плечо, он уныло подумал:
"Неужели мне простенько и пошло подложили бабу?"
И вдруг, усилием воли, напрочь отринул весь свой опыт
шпиона и аналитика. Стерильный, призрачный, ядовитый опыт,
разрушающий человеческое естество. Дурман ада.
Рядом с ним была молодая, желанная самка. Ждущая от него
любви. Плотской.
И они вошли в спальню его, разлетелась по сторонам
спешно сброшенная одежда, а после звучал в полутьме шепот
отрывистых слов, безмятежное счастье захлестнуло их,
слившихся в целое, и он бесконечно и сладостно целовал
волосы ее и глаза, тонкие руки и нежную грудь...
Настал день, и был снежный склон, тугой воздух, коконом
обволакивающий летящее на лыжах тело в круговерти морозной
пыльцы, вновь - ее губы, пахнущие снегом и солнцем; затем -
семейный обед в присутствии умиротворенно-деликатного
Краузе, и вновь, до следующего полудня - плывшие в глазах
стены спальни...
Он не ведал, что ждет его впереди, но даже и пытался
озаботить себя какими-либо прогнозами и раздумьями. Он
просто жил и любил. Впервые. Чего ранее не позволял себе
никогда.
ЛЭНГЛИ. ЦРУ. 1993 год, январь
- Ну, и как ты оцениваешь провал в Берлине, Майкл?
- Арон... Это - идиотизм обстоятельств. Редчайший...
- Ладно, забудем об этом. Тем более, как ни
парадоксально, все сложилось к лучшему... Единственный
прокол: они "пробили" захваченного полицейского, и сейчас
Краузе ищет в своих рядах "крота", связанного с нами...
- Информатору что-либо угрожает? - Думаю, нет.
- Я готов тщательно проработать операцию захвата
интересующих нас лиц.
- Преждевременно. Они готовят акцию "Прыжок".
Валленберг - исполнитель. Он подошел им по известным тебе
параметрам. Лабораторная мышка. Дезориентированная
полностью. Старый мистификатор крутит им, как хочет. Мешать
им не будем, посмотрим на результат.
- Вытащим каштаны из огня их же руками?
- Совершенно верно.
- А насколько будет полной информация о конечном
результате "прыжка"?
- Настолько, насколько приближен к Краузе наш
человек... К Краузе и - к Валленнбергу. Информация, полагаю,
будет исчерпаюей.
- И тебе удалось настолько глубоко внедрить...
- Нет. Скажу откровенно. Это - не внедрение. Это
вербовка, закрепленная психологическим кодом.
- Даже не представляю, как тебе такое и удалось...
Действительно: как ты сумел?..
- А никакого кода защиты и не было, дорогой Майкл. Мы
имели дело с его любимой и единственной внучкой... Какой
материал, Майкл! Ка-акой материал!.. Очень трудно завидовать
Валленбергу, как ты понимаешь... Но - в настоящий момент...
я бы хотел оказаться на его месте!
МИССИЯ ИЗБРАННОГО
Январским поздним вечером Ричард вышел на опоясывающий виллу
балкон, облокотившись на балюстраду. Морозный ветер свистал
в ночи, растворившей во мраке горы; черное пространство
заполонило мир, и только колючие звезды в бездонности неба
обозначали существование тверди земной, - неразличимой в
круговерти бушевавшей стихии.
Растрескавшийся мрамор балюстрады напоминал о днях иных, канувших в
вечность вместе с теми, кто когда-то отстроил это "орлиное
гнездо", как символ могущества тевтонского духа, венчавшего
неприступный утес; и кто мог ведать, что именно здесь
начнется мистерия древне-германской традиции, и жертвой на
алтаре суждено быть ему, - Ричарду Валленбергу.
Время близилось к полуночи; пора было идти в подземелье
замка, где его ждали двенадцать посвященных, возглавляемых
Великим Магистром Краузе, - тринадцатым.
В преддверии подземелья двое молчаливых лам омыли его
благовонной водой и одели в старинный балахон тибетского
монаха.
Затем распахнулась тяжелая дубовая дверь, окованная черным
железом, и Ричард вошел под низкие своды храма, таящегося в
глубине скалы.
Знание было дано ему, и потому спокойно, даже с толикой
равнодушного отчуждения, он оглядел собравшихся здесь
"рыцарей" в древних одеждах и рогатых шлемах, скрывающих
лица.
Горели свечи, тлели в бронзовых чашах ритуальные гималайские
травы, тени участников действа густо чернели на потолке и
стенах, а над алтарем с магическим кругом медленно вращалась
плоская золотая свастика, подвешенная на тонкой цепи.
Ричард опустился перед алтарем на колени, застыв в молчании
медитации.
Камень амулета, выпростанный из-под балахона, приобрел
оранжевый оттенок, а потом неуклонно начал голубеть, как бы
откликаясь на каждое гортанное заклинание, произносимое
Магистром. "Рыцари" вторили ему, обступая Ричарда замкнутым
кругом.
Магистр поднял старый кинжал, некогда хранившийся в желтом
портфеле, установив его жало в центре круга.
Кинжал словно завис в воздухе, блистая каменьями,
вкрапленными в рукоять; вращение свастики усилилось вместе с
хором голосов, слившихся в таинственной, вкрадчивой
гармонии; перед взором Ричарда поплыла белесая пелена, в
которой различалось лишь пламя свечей, сливавшихся в единый
огонь, и вдруг - он как бы нырнул с открытыми глазами в
теплую мутноватую речку: вот мелькнул свет, наполнявший
верхнюю толщу воды, затем в рыжеватой мути почудились какие-
то бесформенные очертания, но в ту же секунду размытость
призрачных образов исчезла, сменившись ослепительной,
рельефной реальностью.
Он будто обрел иное зрение, различающее все полутона,
каждый штришок, и, казалось, еще мгновение, и взгляд его
познает тайну сцепления частиц, составляющих тот мир, что
внезапно восстал перед ним, заворожив душу жутким, как
осознание падения с высоты, открытием: он - в ином
пространстве и в ином времени, где все носило печать
неземного, чужеродного естества.
Над ним простиралось глубокое фиолетовое небо без
малейшего облачка, вокруг же - дыбились красноватые
растрескавшиеся скалы, и неживая буроватая растительность с
черными, отливавшие блеском антрацита колючками, пробивалась
в трещинах иссохшей почвы, что никогда, как он интуитивно
уверился, не знала дождя.
Ричард стоял на гладкой дороге, по земным понятиям чем-то
соответствующей проселку, однако без каких-либо ухабов и
рытвин; каменистая утрамбованная поверхность была плотной и
ровной, словно впрессованной неведомым гигантским катком в
какую-то также неведомую твердь.
Все это походило на некое наркотическое сновидение, и он
невольно коснулся рукой груди, нащупав амулет с камнем, по
цвету теперь уже напоминавшим сапфир;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
...Превыше же всего, я призываю лидеров нации и всех
подчиненных им неукоснительно соблюдать расовые законы и
безжалостно противостоять общему отравителю всех народов -
международному еврейству.
ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЗАВЕЩАНИЯ АДОЛЬФА ГИТЛЕРА
БЕРЛИН, 29 апреля 1945г.,4.00
Подпись: Адольф Гитлер
Свидетели: д-р Йозеф Геббельс,
Мартин Борман,
Вильгельм Бургдорф,
Ганс Кребс
РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ
Танцуя с Глорией в дробящихся огнях дискотеки, под рев
оглушительной музыки, Ричард размышлял над словами Краузе.
Проект старика представлялся безумным и ирреальным, но ничего
не оставалось, как только последовать ему. Он прекрасно
понимал, что отказ или всякого рода несогласие чреваты
последствиями смертельно опасными.
Система, которую выстроил Краузе, несмотря на всю свою
фантасмогоричность, довлеющей над ней идеи,нашла свое
физическое воплощение, за ней стояли люди и капитал, и с
этим приходилось считаться.
Ни в какую модель идеального общества Ричард
категорически не верил, она представлялась ему заранее
обреченной из-за элементарной индивидуалистической природы
человека, диктовавшей каждому создавать собственный мирок;
контакт же с какими-либо параллельными мирами виделся
бессмыслицей, хотя бы потому, что отрицал установленный
свыше порядок вещей, не дававший кому-либо право заглянуть
за грань земного бытия; и вывод напрашивался единственный:
он - оказался в руках тех, кого попросту обуяла наказуемая
Богом гордыня...
Но - приходилось танцевать... И по большому счету, и по
малому. Под дудку Краузе, под руку с Глорией. Второе было,
конечно, куда приятнее первого.
Однако общение с ветераном СС многое в мировоззрении Ричарда
изменило. По крайней мере, он задумался над справедливостью
антисемитизма, - и как такового, и своего, личного.
Да, тебе не нравятся евреи или негры, поляки или
русские... Пусть ты не приемлешь их безотчетно,
неаргументированно, либо же - неприязнь твоя обоснована
логически и подкреплена фактами. Однако неприязнь
умозрительная, а, может, и выраженная на уровне бытовых
коллизий - одно; в агрессии же она представляет совершенно
иную величину. Агрессия нарушает заповеди. И - убить еврея в
силу национального признака, убить - нажав на гашетку, либо
- поставив подпись на листе приговора - он бы не смог. С
другой стороны, если глобально стоит вопрос: кто - кого?-
какую-то позицию поневоле придется занимать, ибо в свой стан
инородцев евреи не принимают - это аксиома. Но какую
позицию? Голословного обличителя сионизма? Безжалостного
воина, которого не смутит никакая жестокость и кровь? Легче
всего - отойти в сторонку, умыть руки. Мол, не судья я ни
тем, ни другим.
Но. Наблюдающий с берега за волнами в бушующем океане
и, смахивающий небрежно долетающие до него соленые капли с
бесстрастного лица, рано или поздно может быть утянут в
пучину внезапным цунами...
Философия Краузе исходила из арийского, добиблейского периода
истории; оттуда тянулись по его убеждению в настоящее корни
избранной расы, как, впрочем, мыслил и Гитлер; и теперь
Ричарду стала ясна суть идеи нацистских храмов и
пренебрежение фюрера перед актуальной церковью, основанной
на учении, вышедшем из недр иудейского народа, хотя и
отвергнутому им, равно как халдейская магия и египетские
таинства. Евреи впервые в истории человечества причислили
себя к категории богоподобной, равной Создателю по
нравственным своим признакам. Через них мир познал Творца,
но и установил связь с сатаною, ибо они же зачли и развили
темные культы. В том числе - масонство. Они - носители
мессианской идеи, отторгнув Христа, возжелали мессию иного,
земного, устроителя всяческого блаженства в бытие бренном.
Аргументов в пользу антисемитизма достаточно.
Но возможно ли принятие антисемитизма истинным
христианином? Ведь в этом случае и Спаситель, и Дева-Мария,
и все апостолы - представители "низшей расы", что звучит с
одной стороны кощунственно, с другой - нелепо.
Краузе на такой довод заметил, что Христос - явление
наднациональное, во-первых, а во-вторых, иудаизм не признает
его даже как реальность. Но этот довод Ричард не воспринял.
Чем больше он размышлял над врагами арийцев, тем
отчетливее понимал, что смысл их миссии и даже их золота, из
которого в конечном счете выплавится трон Антихриста, -
пройти вертикаль всего Нового Завета от начала и до конца, и
миссия их - от Бога, постоянно наказывающего их за гордыню,
но и постоянно их спасающего, дабы в итоге пришло к этому
народу, несовместимому с иными, как несовместимо масло с
водой, прозрение и покаяние. Потому-то неправы и юдофилы, и
юдофобы.
Впрочем, кто знает всю правду и кому открыта истина?
...Когда, уже сидя в машине, Глория положила ему голову
на плечо, он уныло подумал:
"Неужели мне простенько и пошло подложили бабу?"
И вдруг, усилием воли, напрочь отринул весь свой опыт
шпиона и аналитика. Стерильный, призрачный, ядовитый опыт,
разрушающий человеческое естество. Дурман ада.
Рядом с ним была молодая, желанная самка. Ждущая от него
любви. Плотской.
И они вошли в спальню его, разлетелась по сторонам
спешно сброшенная одежда, а после звучал в полутьме шепот
отрывистых слов, безмятежное счастье захлестнуло их,
слившихся в целое, и он бесконечно и сладостно целовал
волосы ее и глаза, тонкие руки и нежную грудь...
Настал день, и был снежный склон, тугой воздух, коконом
обволакивающий летящее на лыжах тело в круговерти морозной
пыльцы, вновь - ее губы, пахнущие снегом и солнцем; затем -
семейный обед в присутствии умиротворенно-деликатного
Краузе, и вновь, до следующего полудня - плывшие в глазах
стены спальни...
Он не ведал, что ждет его впереди, но даже и пытался
озаботить себя какими-либо прогнозами и раздумьями. Он
просто жил и любил. Впервые. Чего ранее не позволял себе
никогда.
ЛЭНГЛИ. ЦРУ. 1993 год, январь
- Ну, и как ты оцениваешь провал в Берлине, Майкл?
- Арон... Это - идиотизм обстоятельств. Редчайший...
- Ладно, забудем об этом. Тем более, как ни
парадоксально, все сложилось к лучшему... Единственный
прокол: они "пробили" захваченного полицейского, и сейчас
Краузе ищет в своих рядах "крота", связанного с нами...
- Информатору что-либо угрожает? - Думаю, нет.
- Я готов тщательно проработать операцию захвата
интересующих нас лиц.
- Преждевременно. Они готовят акцию "Прыжок".
Валленберг - исполнитель. Он подошел им по известным тебе
параметрам. Лабораторная мышка. Дезориентированная
полностью. Старый мистификатор крутит им, как хочет. Мешать
им не будем, посмотрим на результат.
- Вытащим каштаны из огня их же руками?
- Совершенно верно.
- А насколько будет полной информация о конечном
результате "прыжка"?
- Настолько, насколько приближен к Краузе наш
человек... К Краузе и - к Валленнбергу. Информация, полагаю,
будет исчерпаюей.
- И тебе удалось настолько глубоко внедрить...
- Нет. Скажу откровенно. Это - не внедрение. Это
вербовка, закрепленная психологическим кодом.
- Даже не представляю, как тебе такое и удалось...
Действительно: как ты сумел?..
- А никакого кода защиты и не было, дорогой Майкл. Мы
имели дело с его любимой и единственной внучкой... Какой
материал, Майкл! Ка-акой материал!.. Очень трудно завидовать
Валленбергу, как ты понимаешь... Но - в настоящий момент...
я бы хотел оказаться на его месте!
МИССИЯ ИЗБРАННОГО
Январским поздним вечером Ричард вышел на опоясывающий виллу
балкон, облокотившись на балюстраду. Морозный ветер свистал
в ночи, растворившей во мраке горы; черное пространство
заполонило мир, и только колючие звезды в бездонности неба
обозначали существование тверди земной, - неразличимой в
круговерти бушевавшей стихии.
Растрескавшийся мрамор балюстрады напоминал о днях иных, канувших в
вечность вместе с теми, кто когда-то отстроил это "орлиное
гнездо", как символ могущества тевтонского духа, венчавшего
неприступный утес; и кто мог ведать, что именно здесь
начнется мистерия древне-германской традиции, и жертвой на
алтаре суждено быть ему, - Ричарду Валленбергу.
Время близилось к полуночи; пора было идти в подземелье
замка, где его ждали двенадцать посвященных, возглавляемых
Великим Магистром Краузе, - тринадцатым.
В преддверии подземелья двое молчаливых лам омыли его
благовонной водой и одели в старинный балахон тибетского
монаха.
Затем распахнулась тяжелая дубовая дверь, окованная черным
железом, и Ричард вошел под низкие своды храма, таящегося в
глубине скалы.
Знание было дано ему, и потому спокойно, даже с толикой
равнодушного отчуждения, он оглядел собравшихся здесь
"рыцарей" в древних одеждах и рогатых шлемах, скрывающих
лица.
Горели свечи, тлели в бронзовых чашах ритуальные гималайские
травы, тени участников действа густо чернели на потолке и
стенах, а над алтарем с магическим кругом медленно вращалась
плоская золотая свастика, подвешенная на тонкой цепи.
Ричард опустился перед алтарем на колени, застыв в молчании
медитации.
Камень амулета, выпростанный из-под балахона, приобрел
оранжевый оттенок, а потом неуклонно начал голубеть, как бы
откликаясь на каждое гортанное заклинание, произносимое
Магистром. "Рыцари" вторили ему, обступая Ричарда замкнутым
кругом.
Магистр поднял старый кинжал, некогда хранившийся в желтом
портфеле, установив его жало в центре круга.
Кинжал словно завис в воздухе, блистая каменьями,
вкрапленными в рукоять; вращение свастики усилилось вместе с
хором голосов, слившихся в таинственной, вкрадчивой
гармонии; перед взором Ричарда поплыла белесая пелена, в
которой различалось лишь пламя свечей, сливавшихся в единый
огонь, и вдруг - он как бы нырнул с открытыми глазами в
теплую мутноватую речку: вот мелькнул свет, наполнявший
верхнюю толщу воды, затем в рыжеватой мути почудились какие-
то бесформенные очертания, но в ту же секунду размытость
призрачных образов исчезла, сменившись ослепительной,
рельефной реальностью.
Он будто обрел иное зрение, различающее все полутона,
каждый штришок, и, казалось, еще мгновение, и взгляд его
познает тайну сцепления частиц, составляющих тот мир, что
внезапно восстал перед ним, заворожив душу жутким, как
осознание падения с высоты, открытием: он - в ином
пространстве и в ином времени, где все носило печать
неземного, чужеродного естества.
Над ним простиралось глубокое фиолетовое небо без
малейшего облачка, вокруг же - дыбились красноватые
растрескавшиеся скалы, и неживая буроватая растительность с
черными, отливавшие блеском антрацита колючками, пробивалась
в трещинах иссохшей почвы, что никогда, как он интуитивно
уверился, не знала дождя.
Ричард стоял на гладкой дороге, по земным понятиям чем-то
соответствующей проселку, однако без каких-либо ухабов и
рытвин; каменистая утрамбованная поверхность была плотной и
ровной, словно впрессованной неведомым гигантским катком в
какую-то также неведомую твердь.
Все это походило на некое наркотическое сновидение, и он
невольно коснулся рукой груди, нащупав амулет с камнем, по
цвету теперь уже напоминавшим сапфир;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44