В мире создалась
опасная зона, наполненная агрессивными, лишенными морали
сущностями; социалистический благостный закон всеобщего
братства, замененный законом голой наживы и обретения какой-
либо власти любыми путями, грозил полыхнуть пожаром войны,
не поддающимся локализации, и уже неугасимо горевшим по
окраинам бывшей империи.
Долларизация соцэкономики тоже являлась палкой о двух концах;
миллионы стодолларовых купюр, прилетавшие из-за океана,
ручейками разбегались по просторам бывших советских
республик, однако все ручьи текут обратно в море, и в
нынешней американской инфляции сразу же появился
дополнительный, серьезно ее стимулирующий фактор...
Трепетов полагал, что следующим закономерным шагом должен
явиться завуалированный, но жесточайший геноцид огромного
населения, ибо безопасность Запада гарантировалась только
относительным безлюдьем на непредсказуемых российских
просторах...
Существовал, правда, и вариант христианско-
мусульманской бойни, весьма предпочтительный в своей логике,
однако, и крайне опасный: легко могла быть утрачена буферная
зона, отделяющая Восток от благополучной Европы, а, кроме
того, призраки ядерных грибов и чернобыльских выхлопов
проступали на горизонте будущего апокалиптической, но и
реальной жутью.
В положении же его, Трепетова, несмотря на грандиозность
исторических преобразований, мало что изменилось. Отношение
к изменникам в аппаратах спецслужб формальных метаморфоз не
претерпело; святой завет монастыря: смерть чужеземным
шпионам, работающим под личиной и в погонах соратников, -
остался прежним, как и понятия о чести мундира.
Таким образом, положение свое он расценивал, как весьма
двусмысленное. Суммы цэрэушных гонораров заметно уменьшались
по вполне объективным причинам резкого увеличения количества
информаторов и свободного доступа к закрытым прежде
источникам. Американская резидентура действовала уже
практически открыто, и контрразведчики, стиснув зубы, порою
только со вздохом изумлялись ее наглости, но - и не более,
ибо опасались политических осложнений, тесно связанных со
служебными нагоняями.
Нет, стоимость его, как агента в спецслужбах
противника, была по-прежнему немалой, но все-таки он решил
выйти из затянувшейся смертельно-опасной игры, сорвав
напоследок изрядный куш.
Ричард Валленберг стоил дорого. Вернее, не столько Ричард,
сколько информация о нем. И хотя от суммы назначенного
вознаграждения в ЦРУ долго, вероятно, не могли прийти в
себя, требуемые деньги в банк нейтральной страны перевели, а
он же предоставил заинтересованной стороне не только имя их
"крота", но и неопровержимые доказательства преступной
деятельности такового...
Никаких угрызений совести при этом Алексей Трепетов не
испытывал, полагая, что предательская продажа источника в
целях личного обогащения мало чем отличается по нравственной
абсолютной величине от согласованного в инстанциях
пожертвования агентурой, преследующего оперативные цели.
Однако теперь у него оставалось не так уж и много времени,
ибо, хотя американцы и попытаются, вероятно, обставить арест
своего сотрудника таким образом, чтобы и тени подозрения не
пало на него, бесценного осведомителя Трепетова, он-то
прекрасно сознавал, что находится на грани провала.
В любом случае специалисты из контрразведки начнуть
отработку версии утечки сведений, а если произойдет хотя бы
микроскопический сбой за океаном, круг тут же сузится, и в
нем, круге, останется лишь один полковник внешней разведки
Трепетов, куда лучше, чем все вместе взятые цэрэушные
аналитики знающий, а, вернее, кожей чувствующий
обстоятельства, складывающиеся вокруг его личной персоны и
ничего радостного ему не сулящие.
Чем глубже будут копать почву вокруг него, тем более
податливой начнет она становится, а в итоге - разверзнется
глубокой могилой.
...Жена пришла с работы в необычном для нее
прекраснодушном настроении, расцеловав его, и тут же
принявшись за стряпню.
На миг у Алексея защемило сердце.
" Гореть мне в аду синим пламенем ", - подумалось
горько и отчужденно.
И тут же пришла спасительная мыслишка: нет, он, конечно
же, не бросит ее... Устроится на Западе, а через некоторое
время, и она приедет к нему...
- Ч-черт! Ну, скотина! - донесся с кухни знакомый
грозный рык и зашлепали по коридору, приближаясь, женины
шаги. - Какого хрена ты влез в банку с медом!
- Попробовал... а... что?
- Я тебе эту банку покупала? А?! Я матери ее покупала!
- Что изменилось от какой-то там... ложки...
- Вот эту ложку засунь себе...
Трепетов внезапно для себя рассмеялся.
- И он еще ржет, сволочь!
- Дорогая, - сказал он. - Я искренне... прошу у тебя
прощения. И не только за мед.
- Прощение можешь засунуть туда же.
Чтобы не подлить масла в огонь каким-либо неосторожным
словом, Трепетов отправился прогуляться на улицу, заодно
решив купить сигарет в одном из коммерческих ларьков,
обступивших станцию метро.
В такой час, еще несколько лет назад, здесь, на
асфальтовой пустоши, можно было лишь встретить редких
прохожих; ныне же кипела активная ночная жизнь, связанная с
торговлей, ночным извозом, прочими услугами и предложениями.
Всюду проглядывал народившийся российский капитализм, -
убогенький, скособоченный, чья явная недоделанность виделась
Трепетову постепенно переходящей в долгострой, отвечающий
лучшим традициям поры развитого бетонного социализма.
И неужели он будет скучать по этой заплеванной жизни в
столице некоей т е р р и т о р и и?..
Хотя, говорят, русскому человеку труднее всего уезжать
оттуда, где жить невозможно...
Ему, Трепетову, придется проверить правильность такого
парадоксального утверждения.
...Россия получила в 1992-93 гг. коэффициент
жизнестойкости в 1,4 балла. Согласно критериям и
разъяснениям ЮНЕСКО-ВОЗ, бал ниже 1,4 указывает на то, что
любая помощь таким странам бессмысленна. Нация с таким
коэффициентом жизнестойкости уже не имеет внутренних
источников поступательного развития и иммунитета. Ее удел -
медленная деградация.
ЮНЕСКО-ВОЗ
РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ
В Москву самолет из Парижа прилетел ночью, на ее
переломе к тускленькому декабрьскому рассвету, но, несмотря
на ранний час, Ричарда встречали бодрые, без тени сна в
глазах, молодые люди, посодействовавшие ему без хлопот
миновать таможенный и пограничный контроль.
Закашлявшись от едкого угара солярки, которой коптили громоздкие
автобусы, скучившиеся под козырьком терминала, он нырнул в
просторный салон машины - местной, очевидно, марки, что тут
же покатила в сырую темень неизвестности.
Один из его энергичных сопровождающих комментировал этапы
пролетавшей в оконце дороги: дескать, мы на шоссе, что ведет
в центр города, а вот и сам центр; справа - Кремль, там вы
обязательно побываете; тот серый уродливый дом - обитель
сталинского правительства; а в пяти минутах от него - место
вашего сегодняшнего ночлега...
Квартира была просторной, с высокими потолками, вполне
приличной мебелью... Она даже отличалась известным уютом и
ухоженностью, но, отмечая многоопытным взором детали, Ричард
понимал: он находится в помещении, предназначенном для
конспиративных контактов, и впечатление обжитости идет от
выверенных элементов антуража, создающих определенную
атмосферу, необходимую именно что для сторонних посетителей.
Впрочем, никакого дела до этой квартиры с ее прошлым,
настоящим и будущим, ему не было. Им владело единственное
желание: побыстрее уснуть после трех суток бодрствования на
путаном пути сюда, в Россию, если не считать нескольких
часов смутной дремы в кресле авиалайнера.
Один из сопровождающих сообщил, что в холодильнике гость
найдет сыр, масло, яйца и ветчину. Кофе, чай, сахар и
конфеты - на кухонной полке. Чистое постельное и нижнее
белье - в тумбочке.
Если мистер не против, то входная железная дверь в течение
ночи будет заперта, тем более, что причин для променадов в
данное время суток и в данной ситуации не существует.
Телефоном просьба не пользоваться, однако в случае чрезвычайной
необходимости можно позвонить вот по этому номеру...
Номер был тут же начертан на бумажной салфетке и сопровожден
следующим паролем: "Говорит тридцатый"...
Зачем-то осмотрев напоследок ванную комнату и туалет -
видимо, в поисках затаившегося там возможного
злоумышленника, офицеры поочередно пожали Ричарду руку и -
скрылись за входной дверью, долго скрежетавшей запираемыми
сейфовыми замками.
Затем навалилась оглушающая, однотонная тишина...
Ричард присел в глубокое плюшевое кресло, смежив набрякшие от
бессонницы веки.
А когда открыл глаза, в комнате уже царил давний
солнечный свет, из прихожей доносились какие-то приглушенные
голоса и, чертыхнувшись с внезапного просонья, Ричард
подскочил к выключателю, погасив горевшую с прошедшей ночи
люстру, боковым зрением отмечая, как в комнату входят двое
незнакомцев.
Один - низенький, пожилой, напоминал бухгалтера небольшой
фирмы, второй же - лет сорока пяти, сутулый, с вытянутой
вперед шеей, в очках, нес на себе печать некоей
наукообразности. Оба - в серых, невзрачного покроя
костюмчиках.
У входной двери, в темноте прихожей, неясно маячил еще
чей-то силуэт и, приглядевшись, Ричард опознал в нем
личность одного из вчерашних сопровождающих. Этот парень
своим присутствием, похоже, ничего принципиального не решал,
и внимание Валленберга сосредоточилось на первой парочке,
которая, вероятно, и определит все то, что с ним случится на
протяжении, по крайней мере, ближайшей недели.
Пожилой, как прикинул Ричард, занимал должность
заместителя директора разведывательного ведомства, а
сутулый, по всей видимости, в чине своем был не ниже
начальника одного из отделов. Генерал и полковник. Тот же,
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Последовали представления.
Имена-отчества Ричард пропустил мимо ушей из-за мутного еще
после внезапного пробуждения восприятия действительности, да
и не так уж ему были важны эти имена, тем более, в
правдивости их имелись причины усомниться.
- Прошу прощения, одну минуту... - Он вышел в ванную,
наскоро сполоснул холодной водой лицо, пригладил волосы и
вернулся обратно к посетителям, а, вернее - к хозяевам,
расположившимся в креслах у журнального столика.
- Завтракали? - спросил сутулый без интереса.
- Еще нет, - признался Ричард с обескураживающей
улыбкой.
- Ничего, сейчас организуем. - Сутулый прошел на кухню,
где уже скрылся капитан и, видимо, дав соответствующие
наставления, снова устроился в кресле.
- Ну, что же... - неторопливо, с добродушной интонацией
в голосе, начал генерал, поглаживая полноватой старческой
кистью руки седые виски, - по-русски вы понимаете, так что
изберем для беседы...
- Пожалуйста, - покладисто заметил Ричард.
- Вот и хорошо. Как долетели?..
- Прекрасно. Ваши люди во Франции обеспечили все
наилучшим образом. Я им очень признателен.
Пролог, как водится, состоял из чепухи, но со светской
частью беседы, касающейся вопросов погоды в различных частях
света, покончили быстро, далее же пошла часть конкретная, и
доброжелательность, лучившуюся в глазах генерала, покрыла
поволока отчужденной сосредоточенности, а сутулый, словно
иглой уколотый, подобрался, неестественно прямо держа голову
с прилизанной прической и, стреляя глазами то на Ричарда, то
на начальство, достал блокнот с авторучкой, разместив его на
костистом колене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
опасная зона, наполненная агрессивными, лишенными морали
сущностями; социалистический благостный закон всеобщего
братства, замененный законом голой наживы и обретения какой-
либо власти любыми путями, грозил полыхнуть пожаром войны,
не поддающимся локализации, и уже неугасимо горевшим по
окраинам бывшей империи.
Долларизация соцэкономики тоже являлась палкой о двух концах;
миллионы стодолларовых купюр, прилетавшие из-за океана,
ручейками разбегались по просторам бывших советских
республик, однако все ручьи текут обратно в море, и в
нынешней американской инфляции сразу же появился
дополнительный, серьезно ее стимулирующий фактор...
Трепетов полагал, что следующим закономерным шагом должен
явиться завуалированный, но жесточайший геноцид огромного
населения, ибо безопасность Запада гарантировалась только
относительным безлюдьем на непредсказуемых российских
просторах...
Существовал, правда, и вариант христианско-
мусульманской бойни, весьма предпочтительный в своей логике,
однако, и крайне опасный: легко могла быть утрачена буферная
зона, отделяющая Восток от благополучной Европы, а, кроме
того, призраки ядерных грибов и чернобыльских выхлопов
проступали на горизонте будущего апокалиптической, но и
реальной жутью.
В положении же его, Трепетова, несмотря на грандиозность
исторических преобразований, мало что изменилось. Отношение
к изменникам в аппаратах спецслужб формальных метаморфоз не
претерпело; святой завет монастыря: смерть чужеземным
шпионам, работающим под личиной и в погонах соратников, -
остался прежним, как и понятия о чести мундира.
Таким образом, положение свое он расценивал, как весьма
двусмысленное. Суммы цэрэушных гонораров заметно уменьшались
по вполне объективным причинам резкого увеличения количества
информаторов и свободного доступа к закрытым прежде
источникам. Американская резидентура действовала уже
практически открыто, и контрразведчики, стиснув зубы, порою
только со вздохом изумлялись ее наглости, но - и не более,
ибо опасались политических осложнений, тесно связанных со
служебными нагоняями.
Нет, стоимость его, как агента в спецслужбах
противника, была по-прежнему немалой, но все-таки он решил
выйти из затянувшейся смертельно-опасной игры, сорвав
напоследок изрядный куш.
Ричард Валленберг стоил дорого. Вернее, не столько Ричард,
сколько информация о нем. И хотя от суммы назначенного
вознаграждения в ЦРУ долго, вероятно, не могли прийти в
себя, требуемые деньги в банк нейтральной страны перевели, а
он же предоставил заинтересованной стороне не только имя их
"крота", но и неопровержимые доказательства преступной
деятельности такового...
Никаких угрызений совести при этом Алексей Трепетов не
испытывал, полагая, что предательская продажа источника в
целях личного обогащения мало чем отличается по нравственной
абсолютной величине от согласованного в инстанциях
пожертвования агентурой, преследующего оперативные цели.
Однако теперь у него оставалось не так уж и много времени,
ибо, хотя американцы и попытаются, вероятно, обставить арест
своего сотрудника таким образом, чтобы и тени подозрения не
пало на него, бесценного осведомителя Трепетова, он-то
прекрасно сознавал, что находится на грани провала.
В любом случае специалисты из контрразведки начнуть
отработку версии утечки сведений, а если произойдет хотя бы
микроскопический сбой за океаном, круг тут же сузится, и в
нем, круге, останется лишь один полковник внешней разведки
Трепетов, куда лучше, чем все вместе взятые цэрэушные
аналитики знающий, а, вернее, кожей чувствующий
обстоятельства, складывающиеся вокруг его личной персоны и
ничего радостного ему не сулящие.
Чем глубже будут копать почву вокруг него, тем более
податливой начнет она становится, а в итоге - разверзнется
глубокой могилой.
...Жена пришла с работы в необычном для нее
прекраснодушном настроении, расцеловав его, и тут же
принявшись за стряпню.
На миг у Алексея защемило сердце.
" Гореть мне в аду синим пламенем ", - подумалось
горько и отчужденно.
И тут же пришла спасительная мыслишка: нет, он, конечно
же, не бросит ее... Устроится на Западе, а через некоторое
время, и она приедет к нему...
- Ч-черт! Ну, скотина! - донесся с кухни знакомый
грозный рык и зашлепали по коридору, приближаясь, женины
шаги. - Какого хрена ты влез в банку с медом!
- Попробовал... а... что?
- Я тебе эту банку покупала? А?! Я матери ее покупала!
- Что изменилось от какой-то там... ложки...
- Вот эту ложку засунь себе...
Трепетов внезапно для себя рассмеялся.
- И он еще ржет, сволочь!
- Дорогая, - сказал он. - Я искренне... прошу у тебя
прощения. И не только за мед.
- Прощение можешь засунуть туда же.
Чтобы не подлить масла в огонь каким-либо неосторожным
словом, Трепетов отправился прогуляться на улицу, заодно
решив купить сигарет в одном из коммерческих ларьков,
обступивших станцию метро.
В такой час, еще несколько лет назад, здесь, на
асфальтовой пустоши, можно было лишь встретить редких
прохожих; ныне же кипела активная ночная жизнь, связанная с
торговлей, ночным извозом, прочими услугами и предложениями.
Всюду проглядывал народившийся российский капитализм, -
убогенький, скособоченный, чья явная недоделанность виделась
Трепетову постепенно переходящей в долгострой, отвечающий
лучшим традициям поры развитого бетонного социализма.
И неужели он будет скучать по этой заплеванной жизни в
столице некоей т е р р и т о р и и?..
Хотя, говорят, русскому человеку труднее всего уезжать
оттуда, где жить невозможно...
Ему, Трепетову, придется проверить правильность такого
парадоксального утверждения.
...Россия получила в 1992-93 гг. коэффициент
жизнестойкости в 1,4 балла. Согласно критериям и
разъяснениям ЮНЕСКО-ВОЗ, бал ниже 1,4 указывает на то, что
любая помощь таким странам бессмысленна. Нация с таким
коэффициентом жизнестойкости уже не имеет внутренних
источников поступательного развития и иммунитета. Ее удел -
медленная деградация.
ЮНЕСКО-ВОЗ
РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ
В Москву самолет из Парижа прилетел ночью, на ее
переломе к тускленькому декабрьскому рассвету, но, несмотря
на ранний час, Ричарда встречали бодрые, без тени сна в
глазах, молодые люди, посодействовавшие ему без хлопот
миновать таможенный и пограничный контроль.
Закашлявшись от едкого угара солярки, которой коптили громоздкие
автобусы, скучившиеся под козырьком терминала, он нырнул в
просторный салон машины - местной, очевидно, марки, что тут
же покатила в сырую темень неизвестности.
Один из его энергичных сопровождающих комментировал этапы
пролетавшей в оконце дороги: дескать, мы на шоссе, что ведет
в центр города, а вот и сам центр; справа - Кремль, там вы
обязательно побываете; тот серый уродливый дом - обитель
сталинского правительства; а в пяти минутах от него - место
вашего сегодняшнего ночлега...
Квартира была просторной, с высокими потолками, вполне
приличной мебелью... Она даже отличалась известным уютом и
ухоженностью, но, отмечая многоопытным взором детали, Ричард
понимал: он находится в помещении, предназначенном для
конспиративных контактов, и впечатление обжитости идет от
выверенных элементов антуража, создающих определенную
атмосферу, необходимую именно что для сторонних посетителей.
Впрочем, никакого дела до этой квартиры с ее прошлым,
настоящим и будущим, ему не было. Им владело единственное
желание: побыстрее уснуть после трех суток бодрствования на
путаном пути сюда, в Россию, если не считать нескольких
часов смутной дремы в кресле авиалайнера.
Один из сопровождающих сообщил, что в холодильнике гость
найдет сыр, масло, яйца и ветчину. Кофе, чай, сахар и
конфеты - на кухонной полке. Чистое постельное и нижнее
белье - в тумбочке.
Если мистер не против, то входная железная дверь в течение
ночи будет заперта, тем более, что причин для променадов в
данное время суток и в данной ситуации не существует.
Телефоном просьба не пользоваться, однако в случае чрезвычайной
необходимости можно позвонить вот по этому номеру...
Номер был тут же начертан на бумажной салфетке и сопровожден
следующим паролем: "Говорит тридцатый"...
Зачем-то осмотрев напоследок ванную комнату и туалет -
видимо, в поисках затаившегося там возможного
злоумышленника, офицеры поочередно пожали Ричарду руку и -
скрылись за входной дверью, долго скрежетавшей запираемыми
сейфовыми замками.
Затем навалилась оглушающая, однотонная тишина...
Ричард присел в глубокое плюшевое кресло, смежив набрякшие от
бессонницы веки.
А когда открыл глаза, в комнате уже царил давний
солнечный свет, из прихожей доносились какие-то приглушенные
голоса и, чертыхнувшись с внезапного просонья, Ричард
подскочил к выключателю, погасив горевшую с прошедшей ночи
люстру, боковым зрением отмечая, как в комнату входят двое
незнакомцев.
Один - низенький, пожилой, напоминал бухгалтера небольшой
фирмы, второй же - лет сорока пяти, сутулый, с вытянутой
вперед шеей, в очках, нес на себе печать некоей
наукообразности. Оба - в серых, невзрачного покроя
костюмчиках.
У входной двери, в темноте прихожей, неясно маячил еще
чей-то силуэт и, приглядевшись, Ричард опознал в нем
личность одного из вчерашних сопровождающих. Этот парень
своим присутствием, похоже, ничего принципиального не решал,
и внимание Валленберга сосредоточилось на первой парочке,
которая, вероятно, и определит все то, что с ним случится на
протяжении, по крайней мере, ближайшей недели.
Пожилой, как прикинул Ричард, занимал должность
заместителя директора разведывательного ведомства, а
сутулый, по всей видимости, в чине своем был не ниже
начальника одного из отделов. Генерал и полковник. Тот же,
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Последовали представления.
Имена-отчества Ричард пропустил мимо ушей из-за мутного еще
после внезапного пробуждения восприятия действительности, да
и не так уж ему были важны эти имена, тем более, в
правдивости их имелись причины усомниться.
- Прошу прощения, одну минуту... - Он вышел в ванную,
наскоро сполоснул холодной водой лицо, пригладил волосы и
вернулся обратно к посетителям, а, вернее - к хозяевам,
расположившимся в креслах у журнального столика.
- Завтракали? - спросил сутулый без интереса.
- Еще нет, - признался Ричард с обескураживающей
улыбкой.
- Ничего, сейчас организуем. - Сутулый прошел на кухню,
где уже скрылся капитан и, видимо, дав соответствующие
наставления, снова устроился в кресле.
- Ну, что же... - неторопливо, с добродушной интонацией
в голосе, начал генерал, поглаживая полноватой старческой
кистью руки седые виски, - по-русски вы понимаете, так что
изберем для беседы...
- Пожалуйста, - покладисто заметил Ричард.
- Вот и хорошо. Как долетели?..
- Прекрасно. Ваши люди во Франции обеспечили все
наилучшим образом. Я им очень признателен.
Пролог, как водится, состоял из чепухи, но со светской
частью беседы, касающейся вопросов погоды в различных частях
света, покончили быстро, далее же пошла часть конкретная, и
доброжелательность, лучившуюся в глазах генерала, покрыла
поволока отчужденной сосредоточенности, а сутулый, словно
иглой уколотый, подобрался, неестественно прямо держа голову
с прилизанной прической и, стреляя глазами то на Ричарда, то
на начальство, достал блокнот с авторучкой, разместив его на
костистом колене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44