– У меня нет такого опыта.
– Тебе видней, – спокойно заметил Уорд.
– Ты думаешь, я смогу?
– Не знаю. Если сомневаешься, то, может быть, тебе не следует браться за это!
– Теперь уже слишком поздно. – Браун засмеялся.
– Ты не один, – напомнил Уорд. – На тебе ответственность за Энн и Мэгги.
– Да, я знаю. – Он налил себе немного виски и, поморщившись, выпил. – Я кругом обязан, за все отвечаю. Не обращай внимания. Со мной все будет в порядке.
– Опять набрался, – пробормотал Уорд, неуверенно вставая на ноги.
– Подожди минутку, Базз, – попросил Браун. Уорд прислонился к стволу дерева. Браун смотрел на него через пламя костра.
– Ты пять лет провел в тех лагерях во Вьетнаме. Как тебе удалось выжить?
Уорд медленно сполз по стволу на землю.
– Романтик чертов, – пробормотал он, – что ты хочешь, чтобы я рассказал тебе?
– Расскажи, как тебе удалось это. Прежде я никогда не просил об этом.
– Что ж. – Уорд немного подумал и серьезно объяснил: – У меня всегда была при себе палочка, чтобы чистить зубы. Думаю, что она и сыграла основную роль.
– То, как ты выжил, помогло тебе стать таким, какой ты теперь, – настаивал Браун.
– Что за чушь, Оуэн. Что ты хочешь сказать этим, черт возьми?
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Ты заблуждаешься.
– В тебе и всегда было что-то такое, что вызывало восхищение. У других. У нас, у Тедди и у меня. Но оттуда ты вернулся каким-то особенным, энергичным, воспрявшим. Невероятно.
– Тебе так представляется это?
– Не только мне, Базз.
– Я там лишился всего, приятель. Разве что только не жизни. Это было единственное, что придавало мне силы. Большинство людей не знают, что значит выжить.
– Ты даже представить себе не можешь, какой дерьмовой была моя жизнь, – быстро заговорил вдруг Браун. – Какой бескрылой и гнусной. Мне просто необходимо обрести такие силы, как у тебя.
Уорд вздохнул.
– Оуэн, каким ты был, таким и остался. Жизнь ничему не научила тебя за двадцать лет.
– Я сохранил надежду. Если ты это имеешь в виду.
Уорд пристально посмотрел на него.
– Хочешь, чтобы я раскрыл тебе тайну жизни, приятель?
– Вот именно, пастор, хочу.
– Дорожи своей жизнью. Какой бы дерьмовой она ни была. Дорожи своей семьей. Война кончилась, и ты жив. Дорожи жизнью во имя тех, кого нет. – Он опять поднялся на ноги. – Вот так. Надеюсь, что все это не покажется тебе таким уж бескрылым.
Уорд собрался уходить, но Браун остановил его.
– Базз, что мне делать? Идти мне на эту гонку или нет?
Уорд отвел глаза.
– Я спрашиваю тебя потому, что ты знаешь предел человеческих возможностей, настаивал Браун. – И ты знаешь меня.
– Лучше бы ты не спрашивал меня об этом, – проговорил Уорд.
– Каким будет твой ответ?
– Я не буду отвечать тебе сейчас. Я могу ошибиться. Если решу, что знаю ответ, я напишу тебе.
– Спасибо, Базз.
– А лучше – спроси у Энн, – посоветовал Уорд. Браун покачал головой.
– Я не задаю ей подобных вопросов. Она надеется, что я знаю себя, и не обрадуется, услышав мои цыплячьи сомнения и рассусоливания.
– Я скажу тебе одну вещь, в которой я уверен. Твоя жена знает тебя лучше, чем тебе кажется.
Браун рассмеялся.
Посреди ночи его разбудил странный и жуткий звук, раздававшийся рядом. Почти мгновенно он почувствовал, что один в палатке. И тут же он услышал этот звук снова – безумный вой загнанного зверя где-то на берегу озера. Он выбрался из спального мешка, нащупал фонарик и выполз из палатки.
От костра остались только тлеющие угли, но света луны, отражавшегося в озере, хватало, чтобы разглядеть очертания его дальнего берега. Когда звук послышался вновь, Браун понял, что это Уорд: стоя по щиколотку в озере, он тихо выл на луну.
– Что это, черт возьми, ты делаешь? – возмутился Браун.
– Заткнись! – яростно бросил Уорд. – Заткнись и слушай.
Где-то совсем далеко за озером раздался вой волка, сначала одного, затем нескольких. Он доносился словно из прошлого, слабый и призрачный, как свет луны.
– Спасибо тебе, Господи, – проговорил Базз Уорд и неуверенным шагом ступил на берег. Когда он подошел ближе, Браун увидел на его лице блаженную улыбку. – Что ты скажешь на это, мой друг?
– Аминь? – спросил Браун.
Следующим утром они на веслах отправились на юг.
– Я в самом деле сожалею о том, что наговорил прошлым вечером, – начал было Браун. – Я, похоже, расклеился. Ты же знаешь, я почти не пью.
Но его прервал заразительный хохот Уорда.
– Ты не сказал ничего такого, что выходило бы за рамки.
– Я не помню, что я говорил.
– Ты высказал то, что у тебя на сердце, дружище. Со мной это можно.
– Я потратил так много энергии на то, чтобы казаться уверенным в своем шаге… И вот – стоило только взять выходной и нарушить установившийся ритм, как тут же все затрещало по швам.
– Я понимаю тебя, дружище.
– Минута слабости, – оправдывался Браун. – Когда-то же должен быть дан выход накопившейся отрицательной энергии.
– Что ж, – заметил Уорд, – в плавании тебя может поджидать и не такое, Оуэн.
Утром Браун помогал Уордам пилить дрова на зиму для обогрева рыбацкого домика. Вначале он работал с пилой, а когда ее перехватил Уорд, стал вместе с Мэри носить поленья в дровяной сарай. Улучив момент, Мэри, стоя в дверях сарая, обратилась к нему:
– Базз сказал, ты думаешь, что я обижена на тебя.
– Мне так казалось. Теперь я думаю, что, наверное, ошибался.
– Я не могла бы всерьез обижаться на тебя, Оуэн. Ты был мне таким хорошим другом.
Он понимал, что она имеет в виду то время, когда Базз был в лагере, а он, Браун, уже возвратился в Штаты из Вьетнама. Когда она говорила ему это, он вдруг понял, что она была тогда влюблена в него, так же как и он в нее. И оба они оказались людьми с принципами.
– Мне кажется, что мы тогда поступили правильно, – проговорил он.
– Совершенно правильно, – согласилась Мэри. – И в большей степени это зависело от тебя. Я всегда буду благодарна тебе.
– А я всегда буду немного жалеть, – заключил он. Она кивнула и коснулась руной его щеки. В ее взгляде было столько нежности, что у него перехватило дыхание, несмотря на то, что прошло уже двадцать лет и она не была такой красивой, как прежде.
В аэропорту Уорды велели ему засвидетельствовать их любовь Энн.
– Обязательно скажи, чтобы она звонила нам, – напутствовала его Мэри. – Мы всю зиму будем на востоке.
– Знаете, – сказал Браун, – это даже поразительно, с каким оптимизмом она относится к предстоящей гонке. Мне даже кажется, что она пошла бы вместо меня.
– Она всегда хорошо ходила под парусом, – заметила Мэри. На прощание она опять посмотрела на него такими же глазами, как утром, но на сей раз не стала дотрагиваться до его щеки.
Направляясь к самолету, Браун увидел Уордов в окне аэровокзала и быстро поднял вверх большие пальцы, показывая, что все будет отлично. Хотя Базз Уорд улыбался и махал ему, он не повторил того же жеста в ответ.
21
В один из дождливых дней, когда Стрикланд пытался заниматься своей центральноамериканской хроникой, из лаборатории доставили фрагменты отснятого у Браунов. Над крышами города висела сырая дымка, размывавшая очертания нижнего Манхэттена. Он сложил коробки возле своего рабочего места. В соседней комнате, где спала Памела, тихо работал радиоприемник, настроенный на волну Уи-би-эй-ай. Диктор сбивчиво зачитывал телеграфное сообщение из Шри-Ланки. В одной из частей острова вырезаны целые деревни. Трупы и случайно уцелевшие сожжены на кострах. «Таких оказалось больше сотни», – объявил диктор, едва ворочая непослушным языком.
Стрикланд невольно представил себе эту сцену в фильме. Он как-то провел две недели в Шри-Ланке – красивейшем уголке земли. Люди там отличались смышленостью, веселым нравом и добротой. Переданное сообщение относилось к разряду таких, от которых зритель просил пощады.
– Прекрасный денек кое для чего, – вслух произнес Стрикланд. Он чувствовал, что внутри него вот-вот вспыхнет мятеж.
На доске информации у него были пришпилены фотографии Энн Браун. Он прошелся вдоль них и внимательно пригляделся. Тут были снимки, сделанные им у Браунов или на верфи, были и переснятые из рекламных приложений двадцатилетней давности, когда она была фотомоделью. Фигура в те времена у нее была поразительная. Все, что должно было выступать, выступало, а то, чему следовало сужаться, сужалось настолько, насколько об этом могла мечтать любая модель. Сейчас бедра у нее стали чуть шире, а талию уже нельзя было назвать осиной, но в целом ей удалось сохранить прежнюю стать. Ноги у нее были необычайно длинные, а от колен и до талии, был убежден Стрикланд, она просто само совершенство.
Его созерцание прервал раздавшийся снизу звонок. Выглянув из окна, он увидел, что перед входом стоят Херси и его подружка Джин Мэри из школы кинематографистов. Он спустился и поднял их на лифте.
– Как раз вовремя, – заметил он.
– Я в восторге от вашей студии! – воскликнула Джин Мэри. – Мне не приходилось бывать здесь раньше. – Это была миниатюрная американка итальянского происхождения из Джерси. Стрикланд подозревал, что она прежде не появлялась здесь, презирая его творчество и страшась его самого.
Когда гости устроились перед монитором, он пошел будить Памелу.
– У нас компания.
– Кто такие?
– Херси и Джин Мэри. Сделай одолжение, не пытайся всучить им какую-нибудь травку. И не лапай их, пожалуйста.
Все уселись смотреть новые эпизоды. Херси и Джин Мэри принесли с собой вино и какой-то салат из корейского ресторанчика на углу.
– Я не понимаю, – недоумевал Херси. – Что это мы смотрим?
На мониторе дочь Браунов, Мэгги, расхаживала у стены своего двора в Коннектикуте. Вид у нее был хмурый, руки сложены на груди, глаза опущены. Ее губы шевелились. Она что-то говорила.
– Ей известно, что вы рядом? – спросила Памела.
– Ей кажется, что она в одиночестве, – пояснил Стрикланд. – Она обращается к себе.
– Скрытая камера, – проговорила Джин Мэри. – Бедный ребенок.
Потом они увидели самого Брауна, он шел вдоль цепи, ограждающей набережную.
– Когда же мы снимали это? – удивился Херси.
– Я снимал один.
– Я поняла замысел, – уверенно заявила Памела. – У них одинаковые походки.
– Памела, – заметил Стрикланд, – не все можно понять.
– У тебя всегда есть «нечто», которое можно понять.
– Даже я не всегда знаю, что оно представляет собой, это «нечто».
– Нет, ты знаешь, – настаивала она. – Ты знаешь все.
– Но разве можно было снимать без их ведома и разрешения? – с невинным видом спросила Джин Мэри. – Так нечестно.
– А вы что, Джин Мэри, адвокат? Я думал, вы учитесь в школе кинематографистов.
– Учусь, – не смутилась она.
– Тогда ответьте, почему это непозволительно мне? Пудовкин однажды живьем зажарил корову. Позволительно ли это было ему? Я хочу сказать, кто в этих случаях может быть судьей?
– Вот это да! – воскликнул Херси. – Целую корову?
– Это сибирский эквивалент омара. – Стрикланд оставался совершенно серьезен. – Телятина в собственном соку.
– Я не думаю, что это правильно, – проговорила Джин Мэри.
Теперь они видели на мониторе Брауна, погруженного в свои мысли и уставившегося отсутствующим взором на Нижнюю бухту.
– Он похож на Ирвинга Пичела, – подметил Херси, – в «Дочери Дракулы».
Все развеселились.
Следующим номером программы они увидели Брауна, идущего на ощупь, как можно было предположить, по винтовой лестнице в двухэтажной квартире. Он передвигался, выставив вперед руку. Огромная бордовая штора на окне не пропускала солнечный свет.
– Я называю это, – комментировал Стрикланд, – «Слепой Орион в поисках восходящего солнца».
– Он не знает, что вы снимаете его на пленку?
– Он думает, что он в темноте. Это квартира Мэтти Хайлана. Нам удалось попасть в нее, и я заменил там обычные лампочки на инфракрасные.
– Итак, – понял Херси, – он думает, что его не видно в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65