Первое, что волнует меня – прошу прощения за резкость, – это уголовная ответственность. Второе: насколько платежеспособны наши структуры? Кто может сообщить мне что-нибудь такое, чего я не знаю? – Он обвел взглядом кабинет. – Никто? Хорошо. Тогда всех вас ждет ленч в столовой. Всех, кроме юридического отдела. Если хотите сорвать куш на бирже, мой вам совет: покупайте акции «Хайлан». Цена на них явно занижена.
Последовали вымученные улыбки и смешки. Люди повалили из кабинета, и в нем остались только Торн, Ливингстон и два адвоката.
– Как все выглядит? – поинтересовался у них Торн.
– Мэтти исчез, тут все ясно, – ответил один. – Он не посылает почтовых открыток.
– А как насчет грязной игры? Что, если кто-то из его… – начал было Ливингстон.
– Забудь об этом, – оборвал его Торн.
– Но почему, Гарри?
– Потому что. Он не из тех.
Они замолчали.
– Я разговаривал со своей дочерью, она слышала, что в южном районе Нью-Йорка работают над обвинительным актом, – сообщил второй адвокат. – Она поняла так, что в нем фигурирует только Мэтти.
– Только Мэтти? – уточнил Торн. – Не сомневаюсь, что этот мелкий мерзавец будет в восторге от перспективы пойти под суд перед самыми выборами.
– Так она мне сказала, Гарри.
– Строительные группировки на юге попадают под колпак. – Торн был конкретен. – Мне почему-то кажется, что здесь мы сможем избежать такой участи. Но мне кажется также, что мы будем проходить по их делу там, и я не знаю, кого они пришпилят. Может быть, группу «Хиллсборо» как таковую; может быть, Мэтти; может быть, всех нас как корпорацию.
– В цифрах «Хиллсборо» невозможно разобраться, – заметил второй адвокат.
У Гарри мгновенно улучшилось настроение, и он рассмеялся.
– Это уж точно. Но, так или иначе, дело окажется в федеральном суде в Уинстон-Салеме. Хотелось бы выйти оттуда чистыми.
– Самая большая проблема – банк, – предупредил адвокат. – Это второй округ в Коннектикуте. Они выжмут все соки из этого банка.
– Банк, – злобно произнес Торн. Все выжидающе молчали.
– Что ж, давайте сообща подготовим пакет о несостоятельности «Хиллсборо» – предложил Торн. – Посмотрим, сможем ли мы разбить несколько сердец.
Он видел, что остальные продолжают смотреть на него выжидательно.
– Ну что я могу сказать вам? – бросил он. – Ему полюбилась игра. Он стал жертвой своих возможностей. Такое случается. И на старуху бывает проруха, как говорят на Саффолк-Даунс. Саффолк-Даунс – это ипподром, – пояснил он. – В Бостоне.
– Интересно, где он сейчас, – задумчиво произнес первый адвокат.
– Я же вам говорил, – взорвался Гарри. – Где-то на солнышке с потаскухой. И я готов отрубить свою ногу, если это не так.
– Наверное, на своей яхте, – предположил тот, который говорил о цифрах «Хиллсборо»
– Что ты имеешь в виду? – спросил Гарри – Все его яхты на месте. На реке. И его большая гонка, мы ее оплачиваем, она тоже не отменена. Вы знаете, что это был за мужик – тот, которого приводила сюда Джойс? Это как раз тот олух, которого он нанял, чтобы снять фильм об этой гонке.
– Мэтти придется нести серьезную ответственность за это, – сообщил второй адвокат.
Торн повернулся к нему.
– Серьезную? Вы видите, что он несет ее всю, адвокат. Всю, полностью.
Адвокаты ушли. Ливингстон с Торном стояли у окна и смотрели на реку.
– Ты что, даешь добро на съемку этого фильма? – спросил Ливингстон.
– Я не хочу отменять ни один из проектов Мэтью Хайлана до тех пор, пока не буду вынужден. Сохранить видимость нормального положения вещей – самое главное. Придет время, и мы рассчитаем этого киношника.
– Если хочешь знать мое мнение, – сказал Ливингстон, – нам следовало бы сровнять этот эллинг с землей. Думаю, ты так и поступишь, когда все закончится.
– Зачем же нам ровнять его с землей? – не соглашался Торн. – Мы откроем там турецкие бани.
В шикарно оборудованном клубном помещении эллинга Стрикланд сидел в кожаном кресле, пока Джойс Маннинг заказывала для него кофе у стюарда-филиппинца.
– Вы ходите под парусом? – поинтересовалась она.
– Нет. Но я умею грести.
Джойс листала журналы по парусному спорту, а Стрикланд пил кофе и обозревал развешенные всюду фотографии, запечатлевшие Хайлана в различные торжественные моменты его жизни. Вот он шкипер времен международного кубка, неизменно за штурвалом, в любую погоду, с крепко стиснутыми губами, орлиным взором – весь рожденный побеждать. На многих снимках был представлен его экипаж, пышущий здоровьем и весельем, демонстрирующий условными жестами и знаками воодушевление и дух состязательности, без которых не обходится ни одна регата.
– Могу ли я использовать что-нибудь из этого? – Стрикланд обвел рукой фотовыставку.
– Безусловно.
Потом они просматривали видеозаписи участия Хайлана в «ток-шоу», телевизионных интервью для новостей и встречах со служащими корпорации – поклонниками его спортивного таланта. Вопреки тому, что читал о нем Стрикланд, Хайлан при ближайшем рассмотрении казался вспыльчивым, косноязычным и самодовольным.
– Ни одна из этих записей не отражает его таким, каков он на самом деле, – заверила его Джойс.
Они просмотрели еще многочисленные домашние фильмы о его морских походах – вздымающиеся палубы, нависающие громады волн, паруса, готовые лопнуть под напором ветра.
– О'кей, – произнес наконец Стрикланд. – Я п… получил представление.
Она провела его вдоль речного причала, где стояло несколько лодок под брезентом, и через сам эллинг, в котором пустовали два частично закрытых слипа. Здесь пахло смолой и застоявшейся речной водой. Их шаги гулко отдавались под сводами. На стенах плясали размытые тени.
– Что, если он не победит? – спросил Стрикланд.
– Он рассчитывает на победу, – уверенно произнесла Джойс. И тут же добавила: – Но мне кажется, что он устроит все так, чтобы оказаться единственным претендентом.
Назад они шли по лужайкам.
– Единственный претендент, – вслух размышлял Стрикланд. – Хайлан против самого себя.
– Человек против морской стихии, – поправила Джойс. – Будьте же серьезны.
Стрикланд подумал, что было бы занятно получше узнать Джойс Маннинг.
Выезжая на шоссе, Стрикланд обернулся и посмотрел сверху на оставшуюся в долине штаб-квартиру «Хайлан». Спускались сумерки, и за ее небьющимися окнами зажигались огни. Последний луч солнца догорал среди голых деревьев на вершине Платтсвега. В огромном зеркале реки отражалось вечернее небо.
Отсюда это нелепое строение с его башенками казалось каким-то измученным и покинутым. Переполнявшее его отчаяние ощущалось почти физически. Стрикланд подумал, что его формы отразили несчастье тех, кто его создавал: жулика-финансиста и его леди. Все было перегруженным, преувеличенным, выпяченным и смешным.
Это место не знало покоя. Они похоронили здесь двоих детей.
Собираясь уже отвести взгляд, он заметил колонну автомобилей, скопившихся перед светофором на углу дороги № 9 в ожидании возможности повернуть на север и ехать прочь из города. За рулем одного из них сидела Джойс Маннинг. Заметив его, она опустила стекло.
– Разве не здорово? – выкрикнула она. – Усадьба отнесена к историческим памятникам.
«Как такое могло случиться?» – подумал Стрикланд.
– Как вам нравится вид? – продолжала кричать Джойс, включая передачу. – Собираетесь воспользоваться им?
– Вид действительно «веселенький», – ответил Стрикланд.
7
Направляясь к воротам за утренней «Таймс», Энн обнаружила, что выпавший позавчера снег бесследно исчез с лужайки. Еще не рассвело, но было тепло, и в воздухе пахло весной. Она взяла газету и на секунду засмотрелась на первые всполохи света, пробивавшиеся над Зундом.
Вернувшись на кухню, она услышала, как Оуэн ходит наверху, насвистывая что-то немелодичное. Это означало, что он чем-то обеспокоен и не находит себе места. Бывали дни, когда он, движимый какой-то скрытой энергией, часами работал дома над гранками и справочниками, настолько погружаясь в свои занятия, что пробиться к нему она не могла. В иные дни он не находил никаких занятий, кроме чтения и музыки. Иногда он быстро и неожиданно засыпал в кресле – значит, провел бессонную ночь.
За долгие зимние недели Энн убедилась, что ее муж так и не освоился в их доме. После стольких лет это было более чем странно. Он чувствовал себя как-то неловко, словно все время находился не в своей комнате и это вынуждало его постоянно извиняться.
Первая полоса «Таймс» была целиком посвящена интриге в Белом доме и убийству ребенка. Она решила, что читать такое, по крайней мере, этим утром, выше ее сил. Мир добрых чувств и утонченных вкусов, открывшийся на страницах светской хроники, показался ей давно несуществующим.
– Оуэн, – позвала она. – Тебе приготовить что-нибудь?
– Нет, спасибо, – отказался он.
– Но ты же будешь завтракать?
– Конечно.
Ей надо было собираться, чтобы успеть к восьмичасовому поезду на Гранд-Сентрал, – ее работа требовала присутствия в Манхэттене по меньшей мере три раза в неделю. Направляясь к выходу, она увидела мужа сгорбившимся за кухонным столом над чашкой черного кофе и не смогла заставить себя просто пройти мимо.
– Собираешься в офис? – спросила она.
В его взгляде было столько одиночества, что ей захотелось заплакать. Времени не оставалось.
– О, черт, – сказала она. – Я должна идти!
– Иди. – В знак приветствия он поднял сжатую в кулак руку. – Иди, иди.
– Оуэн! – вырвалось у нее. – Встряхнись, старина.
Он вновь посмотрел на нее и, встав из-за стола, прикоснулся рукой к ее щеке.
В поезде ее одолевало беспокойство из-за денег. Дома она заставляла себя не касаться этой темы, но постоянно думала о проигрыше. Им удалось погасить часть задолженности по акциям за счет некоторых пенсионных счетов и удачных вкладов. Дом на Стидманз-Айленд они тоже пока сохранили, выплатив очередной взнос. Но долг оставался большим.
Одним из призраков, преследующих фирму «Алтан Марин», было положение ее материнской компании «Хайлан корпорейшн», которая оказалась в тисках кредиторов. Ее колоритный и загадочный генеральный директор Мэтью Хайлан не появлялся перед журналистами. Дочерняя «Алтан» пока держалась на плаву за счет комиссионных от кое-каких совершенных в панике продаж. Большинство же судовладельцев могли позволить себе подождать с продажей до весны. Некоторых агентов по продаже фирма уволила. Рекламному сочинителю Оуэну опасаться за свое положение пока не приходилось. Тем не менее, пробиваясь сквозь толпу под ярко освещенными сводами вокзала, Энн решила позвонить отцу.
Большинство сотрудников журнала «Андервэй» работало на дому, поэтому редакция обычно пустовала. В эту среду она обнаружила в ней только пожилого редактора Джона Мегауана и молодую женщину из «Келли герл», подменявшую их постоянную секретаршу, которая отправилась в плавание по Калифорнийскому заливу.
– Вы опять на работе? – удивился старый Мегауан. – Надеюсь, не будете просить прибавку к зарплате.
– У нас в доме небольшой ремонт. – Собрав все свои душевные силы, она выдавила слабую улыбку. На самом же деле ее гнало из дома то мрачное настроение, в котором пребывал Оуэн.
– Как ваш муж? – спросил Мегауан. «Старческая проницательность», – подумала Энн. – Все еще в «Алтан»?
– Да, все еще.
Часть утреннего времени она провела, вычитывая рекламный раздел журнала, а затем принялась за статью. В ней она пыталась рассказать о переходе, который они с Оуэном совершили несколько лет назад между мысом Соболя и островом Каменистой пустыни. Это было жуткое путешествие. Они попали в туман и заштилили на пути ярмутского парома. Подбежав к борту, они слушали, как огромное судно, издававшее в ночи предупреждающие гудки, надвигалось все ближе и ближе, пока его освещенные галереи не проплыли мимо, едва не задев их, и растворились во мраке, словно в дурном сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Последовали вымученные улыбки и смешки. Люди повалили из кабинета, и в нем остались только Торн, Ливингстон и два адвоката.
– Как все выглядит? – поинтересовался у них Торн.
– Мэтти исчез, тут все ясно, – ответил один. – Он не посылает почтовых открыток.
– А как насчет грязной игры? Что, если кто-то из его… – начал было Ливингстон.
– Забудь об этом, – оборвал его Торн.
– Но почему, Гарри?
– Потому что. Он не из тех.
Они замолчали.
– Я разговаривал со своей дочерью, она слышала, что в южном районе Нью-Йорка работают над обвинительным актом, – сообщил второй адвокат. – Она поняла так, что в нем фигурирует только Мэтти.
– Только Мэтти? – уточнил Торн. – Не сомневаюсь, что этот мелкий мерзавец будет в восторге от перспективы пойти под суд перед самыми выборами.
– Так она мне сказала, Гарри.
– Строительные группировки на юге попадают под колпак. – Торн был конкретен. – Мне почему-то кажется, что здесь мы сможем избежать такой участи. Но мне кажется также, что мы будем проходить по их делу там, и я не знаю, кого они пришпилят. Может быть, группу «Хиллсборо» как таковую; может быть, Мэтти; может быть, всех нас как корпорацию.
– В цифрах «Хиллсборо» невозможно разобраться, – заметил второй адвокат.
У Гарри мгновенно улучшилось настроение, и он рассмеялся.
– Это уж точно. Но, так или иначе, дело окажется в федеральном суде в Уинстон-Салеме. Хотелось бы выйти оттуда чистыми.
– Самая большая проблема – банк, – предупредил адвокат. – Это второй округ в Коннектикуте. Они выжмут все соки из этого банка.
– Банк, – злобно произнес Торн. Все выжидающе молчали.
– Что ж, давайте сообща подготовим пакет о несостоятельности «Хиллсборо» – предложил Торн. – Посмотрим, сможем ли мы разбить несколько сердец.
Он видел, что остальные продолжают смотреть на него выжидательно.
– Ну что я могу сказать вам? – бросил он. – Ему полюбилась игра. Он стал жертвой своих возможностей. Такое случается. И на старуху бывает проруха, как говорят на Саффолк-Даунс. Саффолк-Даунс – это ипподром, – пояснил он. – В Бостоне.
– Интересно, где он сейчас, – задумчиво произнес первый адвокат.
– Я же вам говорил, – взорвался Гарри. – Где-то на солнышке с потаскухой. И я готов отрубить свою ногу, если это не так.
– Наверное, на своей яхте, – предположил тот, который говорил о цифрах «Хиллсборо»
– Что ты имеешь в виду? – спросил Гарри – Все его яхты на месте. На реке. И его большая гонка, мы ее оплачиваем, она тоже не отменена. Вы знаете, что это был за мужик – тот, которого приводила сюда Джойс? Это как раз тот олух, которого он нанял, чтобы снять фильм об этой гонке.
– Мэтти придется нести серьезную ответственность за это, – сообщил второй адвокат.
Торн повернулся к нему.
– Серьезную? Вы видите, что он несет ее всю, адвокат. Всю, полностью.
Адвокаты ушли. Ливингстон с Торном стояли у окна и смотрели на реку.
– Ты что, даешь добро на съемку этого фильма? – спросил Ливингстон.
– Я не хочу отменять ни один из проектов Мэтью Хайлана до тех пор, пока не буду вынужден. Сохранить видимость нормального положения вещей – самое главное. Придет время, и мы рассчитаем этого киношника.
– Если хочешь знать мое мнение, – сказал Ливингстон, – нам следовало бы сровнять этот эллинг с землей. Думаю, ты так и поступишь, когда все закончится.
– Зачем же нам ровнять его с землей? – не соглашался Торн. – Мы откроем там турецкие бани.
В шикарно оборудованном клубном помещении эллинга Стрикланд сидел в кожаном кресле, пока Джойс Маннинг заказывала для него кофе у стюарда-филиппинца.
– Вы ходите под парусом? – поинтересовалась она.
– Нет. Но я умею грести.
Джойс листала журналы по парусному спорту, а Стрикланд пил кофе и обозревал развешенные всюду фотографии, запечатлевшие Хайлана в различные торжественные моменты его жизни. Вот он шкипер времен международного кубка, неизменно за штурвалом, в любую погоду, с крепко стиснутыми губами, орлиным взором – весь рожденный побеждать. На многих снимках был представлен его экипаж, пышущий здоровьем и весельем, демонстрирующий условными жестами и знаками воодушевление и дух состязательности, без которых не обходится ни одна регата.
– Могу ли я использовать что-нибудь из этого? – Стрикланд обвел рукой фотовыставку.
– Безусловно.
Потом они просматривали видеозаписи участия Хайлана в «ток-шоу», телевизионных интервью для новостей и встречах со служащими корпорации – поклонниками его спортивного таланта. Вопреки тому, что читал о нем Стрикланд, Хайлан при ближайшем рассмотрении казался вспыльчивым, косноязычным и самодовольным.
– Ни одна из этих записей не отражает его таким, каков он на самом деле, – заверила его Джойс.
Они просмотрели еще многочисленные домашние фильмы о его морских походах – вздымающиеся палубы, нависающие громады волн, паруса, готовые лопнуть под напором ветра.
– О'кей, – произнес наконец Стрикланд. – Я п… получил представление.
Она провела его вдоль речного причала, где стояло несколько лодок под брезентом, и через сам эллинг, в котором пустовали два частично закрытых слипа. Здесь пахло смолой и застоявшейся речной водой. Их шаги гулко отдавались под сводами. На стенах плясали размытые тени.
– Что, если он не победит? – спросил Стрикланд.
– Он рассчитывает на победу, – уверенно произнесла Джойс. И тут же добавила: – Но мне кажется, что он устроит все так, чтобы оказаться единственным претендентом.
Назад они шли по лужайкам.
– Единственный претендент, – вслух размышлял Стрикланд. – Хайлан против самого себя.
– Человек против морской стихии, – поправила Джойс. – Будьте же серьезны.
Стрикланд подумал, что было бы занятно получше узнать Джойс Маннинг.
Выезжая на шоссе, Стрикланд обернулся и посмотрел сверху на оставшуюся в долине штаб-квартиру «Хайлан». Спускались сумерки, и за ее небьющимися окнами зажигались огни. Последний луч солнца догорал среди голых деревьев на вершине Платтсвега. В огромном зеркале реки отражалось вечернее небо.
Отсюда это нелепое строение с его башенками казалось каким-то измученным и покинутым. Переполнявшее его отчаяние ощущалось почти физически. Стрикланд подумал, что его формы отразили несчастье тех, кто его создавал: жулика-финансиста и его леди. Все было перегруженным, преувеличенным, выпяченным и смешным.
Это место не знало покоя. Они похоронили здесь двоих детей.
Собираясь уже отвести взгляд, он заметил колонну автомобилей, скопившихся перед светофором на углу дороги № 9 в ожидании возможности повернуть на север и ехать прочь из города. За рулем одного из них сидела Джойс Маннинг. Заметив его, она опустила стекло.
– Разве не здорово? – выкрикнула она. – Усадьба отнесена к историческим памятникам.
«Как такое могло случиться?» – подумал Стрикланд.
– Как вам нравится вид? – продолжала кричать Джойс, включая передачу. – Собираетесь воспользоваться им?
– Вид действительно «веселенький», – ответил Стрикланд.
7
Направляясь к воротам за утренней «Таймс», Энн обнаружила, что выпавший позавчера снег бесследно исчез с лужайки. Еще не рассвело, но было тепло, и в воздухе пахло весной. Она взяла газету и на секунду засмотрелась на первые всполохи света, пробивавшиеся над Зундом.
Вернувшись на кухню, она услышала, как Оуэн ходит наверху, насвистывая что-то немелодичное. Это означало, что он чем-то обеспокоен и не находит себе места. Бывали дни, когда он, движимый какой-то скрытой энергией, часами работал дома над гранками и справочниками, настолько погружаясь в свои занятия, что пробиться к нему она не могла. В иные дни он не находил никаких занятий, кроме чтения и музыки. Иногда он быстро и неожиданно засыпал в кресле – значит, провел бессонную ночь.
За долгие зимние недели Энн убедилась, что ее муж так и не освоился в их доме. После стольких лет это было более чем странно. Он чувствовал себя как-то неловко, словно все время находился не в своей комнате и это вынуждало его постоянно извиняться.
Первая полоса «Таймс» была целиком посвящена интриге в Белом доме и убийству ребенка. Она решила, что читать такое, по крайней мере, этим утром, выше ее сил. Мир добрых чувств и утонченных вкусов, открывшийся на страницах светской хроники, показался ей давно несуществующим.
– Оуэн, – позвала она. – Тебе приготовить что-нибудь?
– Нет, спасибо, – отказался он.
– Но ты же будешь завтракать?
– Конечно.
Ей надо было собираться, чтобы успеть к восьмичасовому поезду на Гранд-Сентрал, – ее работа требовала присутствия в Манхэттене по меньшей мере три раза в неделю. Направляясь к выходу, она увидела мужа сгорбившимся за кухонным столом над чашкой черного кофе и не смогла заставить себя просто пройти мимо.
– Собираешься в офис? – спросила она.
В его взгляде было столько одиночества, что ей захотелось заплакать. Времени не оставалось.
– О, черт, – сказала она. – Я должна идти!
– Иди. – В знак приветствия он поднял сжатую в кулак руку. – Иди, иди.
– Оуэн! – вырвалось у нее. – Встряхнись, старина.
Он вновь посмотрел на нее и, встав из-за стола, прикоснулся рукой к ее щеке.
В поезде ее одолевало беспокойство из-за денег. Дома она заставляла себя не касаться этой темы, но постоянно думала о проигрыше. Им удалось погасить часть задолженности по акциям за счет некоторых пенсионных счетов и удачных вкладов. Дом на Стидманз-Айленд они тоже пока сохранили, выплатив очередной взнос. Но долг оставался большим.
Одним из призраков, преследующих фирму «Алтан Марин», было положение ее материнской компании «Хайлан корпорейшн», которая оказалась в тисках кредиторов. Ее колоритный и загадочный генеральный директор Мэтью Хайлан не появлялся перед журналистами. Дочерняя «Алтан» пока держалась на плаву за счет комиссионных от кое-каких совершенных в панике продаж. Большинство же судовладельцев могли позволить себе подождать с продажей до весны. Некоторых агентов по продаже фирма уволила. Рекламному сочинителю Оуэну опасаться за свое положение пока не приходилось. Тем не менее, пробиваясь сквозь толпу под ярко освещенными сводами вокзала, Энн решила позвонить отцу.
Большинство сотрудников журнала «Андервэй» работало на дому, поэтому редакция обычно пустовала. В эту среду она обнаружила в ней только пожилого редактора Джона Мегауана и молодую женщину из «Келли герл», подменявшую их постоянную секретаршу, которая отправилась в плавание по Калифорнийскому заливу.
– Вы опять на работе? – удивился старый Мегауан. – Надеюсь, не будете просить прибавку к зарплате.
– У нас в доме небольшой ремонт. – Собрав все свои душевные силы, она выдавила слабую улыбку. На самом же деле ее гнало из дома то мрачное настроение, в котором пребывал Оуэн.
– Как ваш муж? – спросил Мегауан. «Старческая проницательность», – подумала Энн. – Все еще в «Алтан»?
– Да, все еще.
Часть утреннего времени она провела, вычитывая рекламный раздел журнала, а затем принялась за статью. В ней она пыталась рассказать о переходе, который они с Оуэном совершили несколько лет назад между мысом Соболя и островом Каменистой пустыни. Это было жуткое путешествие. Они попали в туман и заштилили на пути ярмутского парома. Подбежав к борту, они слушали, как огромное судно, издававшее в ночи предупреждающие гудки, надвигалось все ближе и ближе, пока его освещенные галереи не проплыли мимо, едва не задев их, и растворились во мраке, словно в дурном сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65