– Просто не нашел времени. По воскресеньям всегда так много дел. К тому же я не люблю, когда в порту много народу.
– Очень веские причины. Все до одной, – заметила Энн. – Но твое отсутствие не прошло незамеченным.
– Ты имеешь в виду Гарри Торна?
– Гарри. Оуэна. Себя. Когда я вернулась домой, Мэгги спросила, был ли дед. Я сказала, что был.
– Ты не должна врать ей. Она перестанет доверять тебе.
Она вздохнула и отвела взгляд.
– Итак, – самодовольно произнес через некоторое время Улыбчивый Джек, – он в объятиях океана.
На подобные выпады она научилась не реагировать.
– Мы отмечаем его продвижение на специальной карте, – продолжал Джек. – Антуанетта держит ее у себя. Ты видела?
Энн тем временем разглядывала свой стакан.
– Ну и ну. – Отец не унимался. – Это ошарашит весь мир, к чертовой матери. С удовольствием посмотрю на эту потеху.
– Ты знаешь, – не слишком уверенно выговорила Энн, – все может закончиться для нас не так уж плохо. Мы можем выпутаться из всего этого, добившись успеха.
– Ты так думаешь?
– Гарри был само обаяние.
– Правда?
– Оуэн может получить свое собственное дело в результате этого. Или даже местное представительство фирмы.
– Это просто здорово! – воскликнул Джек. – Только вот в результате чего – «этого» – победы или поражения?
– Что ты имеешь в виду?
– Мне интересно, Гарри поставил на то, что он победит или проиграет? Получит ли он местное представительство, если береговая охрана выловит его завтра утром из «лужи»?
Она еще отпила из стакана.
– Гарри хороший человек.
– Ты что, не понимаешь, что Гарри и вся его компания брошены на произвол судьбы и расхлебывают кашу, которую заварил Мэтти Хайлан? Он может оказаться не в состоянии помочь тебе. Несмотря ни на что.
– Возможно, Оуэн напишет книгу обо всем этом. У него хорошее перо. Или сделает видеофильм. Его все знают в спортивном мире.
Кэмбл поднялся, подошел к телескопу и посмотрел на лежавшую внизу гавань. На стене рядом с ним висела картина, нарисованная эмигрантом из Восточной Европы и изображавшая ночную набережную, где тени бесстрастно соседствовали с яркими пучками света.
– Дела у Мэгги в школе идут хорошо, – сообщила Энн.
– Я позабочусь, чтобы она осталась в школе. Не беспокойся об этом. И твоему чрезвычайно щепетильному муженьку совсем не обязательно знать, кто платит.
– Пожалуйста, папа.
– Извини. Но мне известна его гордыня. Его представления о чести и тому подобное.
«Он говорит, как антрополог, – подумала она, – описывающий не без юмора представителя какой-нибудь экзотической и чуждой культуры».
– Очевидно, – продолжал Джек, – этот человек гипнотизирует тебя. Тебе пришлось даже дожидаться, когда он уйдет в море, чтобы повидать меня.
– Мы не приходим наверх, – сказала Энн. – Ты не приходишь вниз.
– Я так полагаю, что это загадочное путешествие оплачивается Торном и группой «Хайлан»?
– Да.
Кэмбл повернулся к окну и скрестил руки на груди.
– Просто фантастика, – заявил он. – Я не могу поверить в это, клянусь. Никогда бы не подумал такое даже о нем. Пойти вокруг этой проклятой земли!
– Просто ты не моряк, папа.
– Скажем, я просто не яхтсмен, – поправил Джек. Джек Кэмбл был несколько велеречив, чтобы сойти за пролетария нью-йоркской гавани, но ему нравилось представлять себя таковым. Он закончил Йельский университет в двадцать пять лет, сразу после Второй мировой войны, прерывая свою учебу на время службы в торговом флоте. Там он проявил себя способным матросом и продвинулся до палубного помощника капитана, совершив восемь переходов из Дейвисвиля в Ливерпуль и с десяток в Мурманск из Скапа-Флоу. До этого, между семестрами, он неоднократно был вынужден выполнять черные работы в местах лишения свободы, где ему часто приходилось защищаться с прикроватной цепью в руках. Короче говоря, он не испытывал ностальгии по своим юношеским приключениям.
Еще больше пришлось хлебнуть его отцу – выходцу с судоремонтного завода «Кингз Коув» на Ньюфаундленде. Буксиры Старого Джека и его брата Дональда завоевывали гавань с помощью своей эксплуатационной надежности и террора. Дела у них пошли в гору, после того как Старый Джек женился на дочери состоятельного торговца, чье семейство некогда прозябало в лачугах на берегах Широкого пролива.
– Если бы Оуэн стал работать на тебя, – сказала она, – было бы гораздо хуже. Слава Богу, что он не сделал этого.
– Он слишком хорош для нас. Слишком благородный.
– Я очень горжусь им, папа. – Она самодовольно улыбнулась, хотя знала, что это выводило его из себя. – И Мэгги будет гордиться.
– Я полагаю, – сказал Джек, – он избрал отличный способ сбежать от всего сразу.
– Это может потребоваться на какое-то время любому из нас.
– Что обычно говорится в подобных случаях? – спросил Джек. – Понять свои чувства, побыть самим собой, осознать себя и прочая брехня. Да я выжал из своих носков соленой воды больше, чем твой благоверный видел за всю жизнь.
– Он не пытается состязаться с тобой.
Джон рассмеялся так, словно и помыслить не мог о подобном состязании.
– У меня есть парни, которые любят ходить под парусом и которые, тем не менее, работают на меня, – произнес Кэмбл примирительно. – Они в восторге от его поступка.
– Он не похож на тех, кто работает на тебя, – заметила Энн.
– Чем же не похож?
– Он считает, что в жизни есть вещи поважнее, чем деньги.
– Может быть, я чего-то не понимаю? – спросил Джек. – Разве не из-за денег ты пришла сюда?
– Он полагает, что в жизни есть еще и другие ценности. Даже Гарри Торн понимает это, если хочешь знать.
– Мне кажется, что Гарри облагодетельствовал его из-за тебя.
Она уставилась на него.
– Что ты имеешь в виду? Кто тебе сказал такое?
– Все говорят, – отмахнулся Джек.
– Что с вас, мужиков, взять, – усмехнулась она, – у вас одно на уме.
– Твой муженек не внушил к себе уважения. – Джек Кэмбл продолжал в своем духе.
– А что такое теперь уважение? – спросила Энн. – Если бы мне понадобилось узнать что-то о человеческом уважении, разве сюда я пришла бы за этим? – Она обвела рукой кабинет и все, что находилось вокруг.
– У тебя хорошая выдержка, девочка.
– В этом месте, где одни холуи, нет никого, кому было бы известно значение этого слова – уважение. Даже не пытайся рассказывать мне про моего Оуэна, папа.
– Вы с ним два сапога пара, – сказал Джек. – Вы стоите друг друга.
Оставаясь каждый при своем мнении, они сидели, потягивая виски, и ждали, когда успокоятся нервы. Энн уже готова была пригрозить отцу, что не даст ему видеться с Мэгги. Наконец она встала и прошла к окну, выходившему на юг. Открывшийся из него вид на узкий пролив, через который должен был идти Оуэн, наполнил ее сердце ужасом. Слова отца о побеге все еще звучали у нее в ушах. Оуэн представлялся ей как никогда далеким и потерянным для нее.
– Я не могу понять твоего отношения к Оуэну, – говорила она, не оборачиваясь к отцу. – Я прожила с ним двадцать лет и никогда не видела, чтобы он сделал что-нибудь недостойное, А ведь он мог избежать участия в боевых действиях. Мог пойти к тебе на какую-нибудь хорошо оплачиваемую работу, где ему не надо было бы выкладываться. Так и сделали некоторые людишки, о которых я не буду говорить. Почему же ты унижаешь его все время?
Она смотрела в окно. За ее спиной раздавался смех Джека Кэмбла.
– Ты считаешь, что это несправедливо? – спросил он. – Ну, я не знаю, в чем тут дело.
– Я замечаю, что Оуэн заставляет некоторых чувствовать себя неуютно.
Отец опять засмеялся, и она почувствовала, что ее раздражение растет.
– Мне известно, что он неплохо обеспечивает семью, Энни. Он не пьет и не бьет тебя. Но… – Он посмотрел на нее с легким замешательством, словно опасался, что не сможет доступно выразить свою мысль. – Знаешь, в порту, как бы тебе сказать, человек должен держать себя определенным образом. К примеру, на улице человек ведет себя так, а в салуне иначе. В порту тоже есть свои законы поведения. Он не понимает их, вернее, понимает не так, как все.
– И это все твои претензии? – спросила она.
– Его достоинства мне известны, – не ответил он на вопрос. – Но даже лучшие из них не вызывают у меня восторга.
– Надеюсь, ты понимаешь, что я всячески подталкивала его к этому походу. – Сказав это, она ощутила паническое смятение в душе. – Ему необходимо было решиться на это. Ради себя и ради нас.
– Я бы не пошел на такое.
– Послушай, он любит яхты, любит море. Это же такие чистые и простые вещи. Я люблю его, потому что он любит их.
Терпение Джека, похоже, иссякло.
– Романтика моря? Да ведь океан – это Богом проклятая пустыня. Там нет ничего – одни только закомплексованные типы да чудаковатые филиппинцы. Там больше не найдешь американцев, потому что мы уже прошли через это.
– Ну что же, – проговорила Энн, – Оуэн имеет свой взгляд на океан и на отношение страны к этому.
– О Господи! – воскликнул Джек. – Пощади меня! Я никому не уступлю в своем патриотизме. Но совершенно не желаю знать взгляды твоего мужа на состояние страны.
Через мгновение они уже смеялись.
– Он и вправду такой хороший моряк? – мягко поинтересовался Джек. – У него есть темперамент?
– Он достаточно находчивый и сильный. Поверь мне, отец.
– И что же, он действительно дал себя уговорить? Ты и вправду думаешь, что он решился на гонку из-за вас?
– Я уверена в этом. Чтобы мы могли гордиться им. Такой уж он человек.
Довольная результатом своего визита, Энн на прощание обняла Антуанетту. Но при этом ей почудилось что-то зловещее в сочувствии, проявленном секретаршей при расставании. Словно промелькнул намек на тягучие вдовьи сумерки, которые она может разделить с ней, посещая по вечерам танцзалы, лишенные окон. И Энн вдруг резко выпрямилась и отшатнулась от объятий полицейской вдовы.
Спускаясь в одиночестве на скоростном лифте, она впервые задумалась о природе одиночества, в котором ей предстоит пребывать ближайшие месяцы. Каждому из них действительно придется остаться один на один со всем миром, как это было во время войны. Рассчитывать на чью-то поддержку и сочувствие не приходилось.
Да и сама мысль о чьей-то поддержке вызывала у нее отвращение. Нет, ей не требуется утешение. Им нужна только победа. Только она могла стать их реваншем. Утешение нужно другим – ничтожным и посредственным. Ей требовалась только победа.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
30
Вскоре после восхода солнца, когда от маяка Амброуз его отделяли двое суток и две сотни миль пути, Браун сидел в открытой рубке «Ноны» и всматривался в горизонт на западе. Вдали за кормой исчезали из виду последние белые плотные тучи над родным берегом. Устойчивый норд-вест в пять узлов посвистывал в парусах.
В тот вечер несколько месяцев назад, когда впервые позвонил Гарри Торн, Оуэн сразу же принялся прокладывать на адмиралтейских картах свой кругосветный маршрут. Но сейчас, наблюдая, как мимо проплывают белые шлейфы утреннего тумана, он не испытывал желания заниматься прокладкой курсов. В последние часы предрассветной темноты он задремал и, проснувшись, обнаружил, что его подхватил Гольфстрим и несет по залитому солнцем серо-голубому океану. «Как долго, – подумал он, – я обещал себе незнакомые небеса над головой». Перегнувшись через борт, он опустил руку в набегающую волну и почувствовал ее тепло. Это ощущение вызвало у него улыбку.
Какое-то время он казался себе беглецом, охваченным единственным желанием идти, очертя голову, вперед, лишь бы подальше от берега. Но разум подсказывал, что надо идти на восток, пока держится ветер, и как можно скорее пересечь течение. Первый факс с метеосводкой не содержал ничего пугающего: тропические штормы не подкрадывались, и северные ветры не угрожали.
После выхода из пролива Браун спал очень мало. Подложив под спину штормовку, он сидел в рубке и боролся со сном, то впадая в полузабытье, то вновь возвращаясь к реальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65