Он решил, что Леони была излишне раздражительна; несомненно, не все у нее было гладко с молодым любовником. Да, здесь определенно есть сюжет.
После ленча он позвонит Тревору и попросит продлить ему пребывание в Риме. И уж тогда займется своим любимым делом: вынюхивать и разносить грязь. Он вытащил свою записную книжку и начал писать: "Леони и Роб – на пороге разрыва?" Далее следовало:
"Леони О'Брайен, сорока трех лет, и ее последняя забава – Роб Фентон, двадцати пяти лет, намерены отныне идти каждый своим путем. Ходят слухи, что роскошный самец Роб не желает мириться с превосходством Леони и вмешательством в его карьеру. Прошлой ночью грудастая красавица умоляла своего похотливого жеребца попытаться спасти их угасающий роман".
Удовлетворившись таким вступлением, Тони Снеллер заказал бутылку шампанского и приступил к обильному ленчу. Закончил он его профитролями в шоколадном соусе, залил все это щедрой порцией бренди и наконец, уже в разгаре дня, выкатился из ресторана. Возвратившись в отель, он, не раздеваясь, плюхнулся на кровать и тут же уснул, счастливый.
Войдя в квартиру, Леони сбросила туфли, сняла пиджак и юбку. Она ужаснулась, заметив, как помялся ее костюм. При всем отвращении к Тони Снеллеру и ему подобным ей было неприятно, что этот гнусный коротышка видел при выходе ее мятую спину. Она бросила одежду на стул, включила пленку с записью на автоответчике и, свернувшись калачиком в углу огромного дивана, начала прослушивать телефонные послания. Один звонок был из студии – напоминали, что завтра предстоит примерка костюмов, другой был от агента из Лондона с просьбой перезвонить ему, а затем воцарилось молчание – кто-то не пожелал разговаривать с автоответчиком. Пауза длилась довольно долго, и Леони пытливо взглянула на аппарат, словно это могло помочь ей установить личность звонившего. Тишина. Затем щелчок. Господи, подумала она, наверняка это проклятый Снеллер.
– Ненавижу подобные выходки, Борис, – обратилась она к великолепно выполненной бронзовой скульптуре вздыбленного коня. Жизнерадостный голос Роба прервал тягостное молчание в трубке, и Леони воспрянула духом.
– Дорогая, я освобожусь к девяти. Знаю, что у тебя был роскошный ленч, но как ты смотришь на то, чтобы вытащить меня на ужин? – Леони горько усмехнулась. Она была страшно голодна. – Сегодня все прошло нормально. Студия была буквально наводнена женщинами – но ни одна из них не сравнится с тобой. Обо всем расскажу при встрече. Так, значит, жду тебя в девять тридцать. Люблю.
К своему удивлению, Леони почувствовала приятное волнение от его слов. Она очень боялась, что может влюбиться в Роба, хотя не раз клялась себе не допускать этого. В самом начале их отношений ей удалось убедить себя в том, что она вполне сможет соблюсти чувство меры и не позволит себе заходить слишком далеко в своей привязанности к нему. Теперь же уверенности в этом поубавилось. Она начала задумываться над тем, что ее Жизнь без Роба меркнет, он стал ей необходим.
Вздохнув, Леони поднялась с дивана, прихватив юбку и пиджак. Она чувствовала, что уже поостыла, и решила ненадолго прилечь, а уж потом сделать ряд телефонных звонков. В эти мирные предвечерние часы, казалось, успокаивался весь город. Внезапно с улицы донесся рев мопеда, и Леони подошла к окну. "Наверное, посыльный доставил для Роба сценарий завтрашних съемок", – подумала она. Из окна, однако, ничего увидеть не удалось, и Леони решила спуститься вниз узнать у консьержа, нет ли почты.
Накинув халат, она вышла в вестибюль. Толстуха, сидевшая за столиком при входе, разулыбалась, завидев Леони, и протянула ей конверт. На нем было отпечатано лишь ее имя. Значит, не сценарий. Слегка озадаченная, Леони поднялась к себе, на ходу раскрывая конверт. И внезапно остановилась, оцепенев от ужаса, – в конверте, вложенный в чистые листы бумаги, лежал одинокий локон ярко-каштановых волос.
4
Элизабет Брентфорд лежала рядом с мужем, уставившись в темноту. Симон спал крепко, дыхание его было ровным и тихим. Она вгляделась в его лицо. "Почему он так поступил, зачем ему это понадобилось?" – возмущалась она про себя. Все началось с того момента, когда он пришел домой. Она была на кухне, готовила ужин; в тот момент она как раз рубила чеснок для салата. Он подошел к ней и легким поцелуем коснулся щеки, проведя рукой по волосам. И в тот же миг ее словно обожгло: она почувствовала запах, запах другой женщины – дурманящий и пикантный. Потрясенная, она хотела ударить его, но он даже не заметил, как потемнели ее глаза. Быстро отвернувшись, он бросил через плечо:
– Выпьешь, дорогая?
– Да, пожалуй, – ответила она спокойно, автоматически продолжая кромсать чеснок. – Джин с тоником, и побольше.
Ей хотелось, чтобы он исчез. Казалось, что, если он еще раз дотронется до нее, она закричит. Когда он протянул ей стакан, она даже не смогла взять его.
– Поставь рядом, – сказала она, с трудом сдерживаясь. – У меня руки пахнут чесноком. – Запах другой женщины въелся в его кожу, был под ногтями, его нельзя было смыть даже мылом или лосьоном; он угадывался безошибочно. Эти длинные, тонкие пальцы, они ласкали лоно другой женщины… опять.
После пары коктейлей Элизабет, сев ужинать с Симоном, уже могла спокойно беседовать с ним. Она слушала, как он бубнил что-то насчет дебатов, которые шли почти целый день. Если то, что он говорит, – правда, подумала она, то когда же он успел, черт возьми, переспать с кем-то? Конечно, он лжет. Что ж, в следующий раз она поймает его на этом. Она проследит за этими чертовыми дебатами по телевизору и проверит, был он там или нет. Наблюдая, как он бессовестно лжет, смакуя телячьи котлеты, она почувствовала, что ее сковывает холод. Да, подумала она, после секса ты всегда голоден.
Остаток вечера Элизабет умело скрывала свои истинные чувства за фасадом супружеского участия. Когда Симон сказал, что устал и хочет пораньше лечь спать, она с готовностью согласилась. И вот сейчас, прислушиваясь к его дыханию, она вдруг почувствовала непреодолимое желание подвергнуть его испытанию. Она тесно прижалась к нему и обняла, нежно погладив его грудь. Он тут же проснулся.
– А? Что это? – пробормотал он. – Что случилось?
– Я хочу… я хочу тебя, – прошептала она, спуская руку все ниже.
– О, ради всего святого, Лиз, не сейчас. У меня был такой тяжелый день. – Он перевернулся и натянул на себя одеяло, словно прячась от нее. Элизабет лежала на спине, и слезы тихо струились по щекам. Она долгие годы пыталась заставить себя смириться с ролью отвергнутой жены, но это удавалось лишь иногда. Она вспоминала, как сразу после женитьбы он готов был заниматься с ней любовью в любое время дня и ночи, независимо от того, сколько ему пришлось работать. Хотя все это продолжалось недолго. Внезапный спазм ревности пронзил ее при мысли о другой женщине, которая увела от нее мужа. Интересно, что это за безмозглая потаскуха. Резко встав с постели, она накинула шелковый пеньюар и прошла в ванную. Ее знобило.
– Лиз, – раздался через некоторое время голос Симона, – с тобой все в порядке?
– Да. Хотя нет, мне нехорошо. – Она невольно сорвалась на страдальческие интонации.
– Что такое? Тебе плохо? – В его голосе звучала обеспокоенность.
– Я просто переволновалась, – сказала она, пытаясь выиграть время, проверяя свою решимость высказаться начистоту. – Это… все из-за той девушки.
– Какой девушки? – насторожился Симон. В темноте лгать было легче.
– Ну, той, Уиллоуби – твоей дочери.
– Совсем ни к чему нервничать из-за нее. Мы все прекрасно знаем, кто она такая, – раздраженно сказал он.
– Это-то меня и беспокоит. Слишком многие могут знать об этом.
Симон тяжело вздохнул.
– Но мы все равно ничего не можем сейчас предпринять. Иди, ложись, Лиз, и давай немного поспим.
Элизабет стояла на своем:
– Я не могу спать.
Симон включил лампу, вылез из постели и надел халат.
– Пойду приготовлю тебе выпить, – устало проговорил он, завязывая пояс.
Элизабет была поражена. Это был редчайший случай за всю их совместную жизнь. "Наверное, чувствует свою вину", – подумала она и чуть не расхохоталась, услышав, как он с грохотом оступился, спускаясь по лестнице. Прошло какое-то время, и Симон появился, держа в руках две чашки. Он протянул ей одну. В чашке оказалось какао – немного комковато, но не так уж плохо, учитывая ситуацию.
– Извини. Я не хотела тебя беспокоить, – сказала она.
Симон внимательно посмотрел на нее.
– У тебя усталый вид в последнее время, – заметил он.
О Боже, подумала Элизабет, та женщина, скорее всего, намного моложе нее. Ведь сама-то она была почти ровесницей Симона, всего на два года моложе, но если он с возрастом становился все более привлекательным, то она с грустью отмечала, как тонкая сеточка морщин ложится на ее некогда безупречную кожу, как тускнеет некогда розовый цвет лица. Она молча отхлебнула какао, чувствуя себя беспомощной и униженной.
– Я попросил Чарльза заняться этим делом, – прервал молчание Симон.
– Ему можно доверять?
– Чарльзу? Господи, конечно же. – И прибавил, словно обращаясь к самому себе: – Если не доверять ему, то кому вообще я тогда могу довериться, черт возьми?
Элизабет промолчала, продолжая задумчиво потягивать напиток.
Мгновение спустя Симон пробормотал:
– Мы же дали ей денег, чего же еще она может ожидать?
Последовала короткая пауза.
– Ты не испытываешь к ней никаких чувств? – закинула пробный шар Элизабет.
– Никаких. – По его тону можно было предположить, что тема исчерпана. Он залпом выпил какао и выключил свет. Элизабет легла и, закрыв глаза, попыталась заставить себя заснуть. Внезапно он резко повернулся к ней и, к ее изумлению, стал ласкать ее груди. Вскоре их тела слились в едином порыве. Элизабет, прижимая к себе мужа, чувствовала, что одержала победу. И, ощущая его бурный и, как всегда, скоропалительный оргазм, она уже знала, что делать дальше. Прежде всего она нанесет визит Чарльзу Пендльбери, личному секретарю Симона.
– Как прошел день? – выкрикнула Леони из спальни, услышав, как хлопнула входная дверь.
– Убийственно, – прокричал в ответ Роб. – Я выжат как лимон. Нужно выпить. Тебе принести? – Из гостиной до Леони донесся глухой стук – Роб швырнул на пол сценарий.
– Нет, спасибо, я сейчас выйду. – Она улыбнулась своему отражению в зеркале. Роба ждет замечательный сюрприз. Очень осторожно она начала выводить помадой контур губ.
Послышался легкий звон стаканов, после чего в гостиной воцарилась тишина. Спустя мгновение под дверью спальни раздался слегка обиженный голос Роба.
– Что ты там делаешь? Выходи, я хочу поговорить с тобой.
– Сейчас, я уже почти готова. Мы же сегодня вечером собирались поужинать – или ты забыл?
Он застонал.
– О Боже, да, прости. А надо ли? Меня тошнит при мысли о том, что опять надо одеваться.
– Если ты помнишь, – терпеливо продолжала Леони, – это была твоя идея, ты позвонил и сам предложил.
– Знаю, но я хочу есть прямо сейчас. У нас что-нибудь завалялось в холодильнике?
– Йогурт… немного сыра… Мне было некогда сходить в магазин.
– А что ты делала целый день, скажи на милость?
– Приходила в себя после страшно идиотского интервью, – ядовито сказала Леони, – о котором ты даже не удосужился спросить меня. Но когда ты все-таки спросишь, – добавила она, – я отвечу тебе, что ты был абсолютно прав. Он оказался дерьмом.
Роб расхохотался.
– Кто? Гамильтон-Браун? Я же говорил тебе.
– Нет, его там и в помине не было. Был этот толстый говнюк Снеллер из "Глоуб". Думаю, они меня перехитрили; я сваляла дуру, сразу же согласившись на встречу.
– Бедняжка, – посочувствовал Роб. – Выходи, расскажешь мне все подробно. А потом пойдем и взбодримся хорошим ужином.
– Я готова. – Леони появилась в дверях спальни. На ней была короткая черная шелковая рубаха от Джаспера Конрана, открывавшая ее великолепные ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
После ленча он позвонит Тревору и попросит продлить ему пребывание в Риме. И уж тогда займется своим любимым делом: вынюхивать и разносить грязь. Он вытащил свою записную книжку и начал писать: "Леони и Роб – на пороге разрыва?" Далее следовало:
"Леони О'Брайен, сорока трех лет, и ее последняя забава – Роб Фентон, двадцати пяти лет, намерены отныне идти каждый своим путем. Ходят слухи, что роскошный самец Роб не желает мириться с превосходством Леони и вмешательством в его карьеру. Прошлой ночью грудастая красавица умоляла своего похотливого жеребца попытаться спасти их угасающий роман".
Удовлетворившись таким вступлением, Тони Снеллер заказал бутылку шампанского и приступил к обильному ленчу. Закончил он его профитролями в шоколадном соусе, залил все это щедрой порцией бренди и наконец, уже в разгаре дня, выкатился из ресторана. Возвратившись в отель, он, не раздеваясь, плюхнулся на кровать и тут же уснул, счастливый.
Войдя в квартиру, Леони сбросила туфли, сняла пиджак и юбку. Она ужаснулась, заметив, как помялся ее костюм. При всем отвращении к Тони Снеллеру и ему подобным ей было неприятно, что этот гнусный коротышка видел при выходе ее мятую спину. Она бросила одежду на стул, включила пленку с записью на автоответчике и, свернувшись калачиком в углу огромного дивана, начала прослушивать телефонные послания. Один звонок был из студии – напоминали, что завтра предстоит примерка костюмов, другой был от агента из Лондона с просьбой перезвонить ему, а затем воцарилось молчание – кто-то не пожелал разговаривать с автоответчиком. Пауза длилась довольно долго, и Леони пытливо взглянула на аппарат, словно это могло помочь ей установить личность звонившего. Тишина. Затем щелчок. Господи, подумала она, наверняка это проклятый Снеллер.
– Ненавижу подобные выходки, Борис, – обратилась она к великолепно выполненной бронзовой скульптуре вздыбленного коня. Жизнерадостный голос Роба прервал тягостное молчание в трубке, и Леони воспрянула духом.
– Дорогая, я освобожусь к девяти. Знаю, что у тебя был роскошный ленч, но как ты смотришь на то, чтобы вытащить меня на ужин? – Леони горько усмехнулась. Она была страшно голодна. – Сегодня все прошло нормально. Студия была буквально наводнена женщинами – но ни одна из них не сравнится с тобой. Обо всем расскажу при встрече. Так, значит, жду тебя в девять тридцать. Люблю.
К своему удивлению, Леони почувствовала приятное волнение от его слов. Она очень боялась, что может влюбиться в Роба, хотя не раз клялась себе не допускать этого. В самом начале их отношений ей удалось убедить себя в том, что она вполне сможет соблюсти чувство меры и не позволит себе заходить слишком далеко в своей привязанности к нему. Теперь же уверенности в этом поубавилось. Она начала задумываться над тем, что ее Жизнь без Роба меркнет, он стал ей необходим.
Вздохнув, Леони поднялась с дивана, прихватив юбку и пиджак. Она чувствовала, что уже поостыла, и решила ненадолго прилечь, а уж потом сделать ряд телефонных звонков. В эти мирные предвечерние часы, казалось, успокаивался весь город. Внезапно с улицы донесся рев мопеда, и Леони подошла к окну. "Наверное, посыльный доставил для Роба сценарий завтрашних съемок", – подумала она. Из окна, однако, ничего увидеть не удалось, и Леони решила спуститься вниз узнать у консьержа, нет ли почты.
Накинув халат, она вышла в вестибюль. Толстуха, сидевшая за столиком при входе, разулыбалась, завидев Леони, и протянула ей конверт. На нем было отпечатано лишь ее имя. Значит, не сценарий. Слегка озадаченная, Леони поднялась к себе, на ходу раскрывая конверт. И внезапно остановилась, оцепенев от ужаса, – в конверте, вложенный в чистые листы бумаги, лежал одинокий локон ярко-каштановых волос.
4
Элизабет Брентфорд лежала рядом с мужем, уставившись в темноту. Симон спал крепко, дыхание его было ровным и тихим. Она вгляделась в его лицо. "Почему он так поступил, зачем ему это понадобилось?" – возмущалась она про себя. Все началось с того момента, когда он пришел домой. Она была на кухне, готовила ужин; в тот момент она как раз рубила чеснок для салата. Он подошел к ней и легким поцелуем коснулся щеки, проведя рукой по волосам. И в тот же миг ее словно обожгло: она почувствовала запах, запах другой женщины – дурманящий и пикантный. Потрясенная, она хотела ударить его, но он даже не заметил, как потемнели ее глаза. Быстро отвернувшись, он бросил через плечо:
– Выпьешь, дорогая?
– Да, пожалуй, – ответила она спокойно, автоматически продолжая кромсать чеснок. – Джин с тоником, и побольше.
Ей хотелось, чтобы он исчез. Казалось, что, если он еще раз дотронется до нее, она закричит. Когда он протянул ей стакан, она даже не смогла взять его.
– Поставь рядом, – сказала она, с трудом сдерживаясь. – У меня руки пахнут чесноком. – Запах другой женщины въелся в его кожу, был под ногтями, его нельзя было смыть даже мылом или лосьоном; он угадывался безошибочно. Эти длинные, тонкие пальцы, они ласкали лоно другой женщины… опять.
После пары коктейлей Элизабет, сев ужинать с Симоном, уже могла спокойно беседовать с ним. Она слушала, как он бубнил что-то насчет дебатов, которые шли почти целый день. Если то, что он говорит, – правда, подумала она, то когда же он успел, черт возьми, переспать с кем-то? Конечно, он лжет. Что ж, в следующий раз она поймает его на этом. Она проследит за этими чертовыми дебатами по телевизору и проверит, был он там или нет. Наблюдая, как он бессовестно лжет, смакуя телячьи котлеты, она почувствовала, что ее сковывает холод. Да, подумала она, после секса ты всегда голоден.
Остаток вечера Элизабет умело скрывала свои истинные чувства за фасадом супружеского участия. Когда Симон сказал, что устал и хочет пораньше лечь спать, она с готовностью согласилась. И вот сейчас, прислушиваясь к его дыханию, она вдруг почувствовала непреодолимое желание подвергнуть его испытанию. Она тесно прижалась к нему и обняла, нежно погладив его грудь. Он тут же проснулся.
– А? Что это? – пробормотал он. – Что случилось?
– Я хочу… я хочу тебя, – прошептала она, спуская руку все ниже.
– О, ради всего святого, Лиз, не сейчас. У меня был такой тяжелый день. – Он перевернулся и натянул на себя одеяло, словно прячась от нее. Элизабет лежала на спине, и слезы тихо струились по щекам. Она долгие годы пыталась заставить себя смириться с ролью отвергнутой жены, но это удавалось лишь иногда. Она вспоминала, как сразу после женитьбы он готов был заниматься с ней любовью в любое время дня и ночи, независимо от того, сколько ему пришлось работать. Хотя все это продолжалось недолго. Внезапный спазм ревности пронзил ее при мысли о другой женщине, которая увела от нее мужа. Интересно, что это за безмозглая потаскуха. Резко встав с постели, она накинула шелковый пеньюар и прошла в ванную. Ее знобило.
– Лиз, – раздался через некоторое время голос Симона, – с тобой все в порядке?
– Да. Хотя нет, мне нехорошо. – Она невольно сорвалась на страдальческие интонации.
– Что такое? Тебе плохо? – В его голосе звучала обеспокоенность.
– Я просто переволновалась, – сказала она, пытаясь выиграть время, проверяя свою решимость высказаться начистоту. – Это… все из-за той девушки.
– Какой девушки? – насторожился Симон. В темноте лгать было легче.
– Ну, той, Уиллоуби – твоей дочери.
– Совсем ни к чему нервничать из-за нее. Мы все прекрасно знаем, кто она такая, – раздраженно сказал он.
– Это-то меня и беспокоит. Слишком многие могут знать об этом.
Симон тяжело вздохнул.
– Но мы все равно ничего не можем сейчас предпринять. Иди, ложись, Лиз, и давай немного поспим.
Элизабет стояла на своем:
– Я не могу спать.
Симон включил лампу, вылез из постели и надел халат.
– Пойду приготовлю тебе выпить, – устало проговорил он, завязывая пояс.
Элизабет была поражена. Это был редчайший случай за всю их совместную жизнь. "Наверное, чувствует свою вину", – подумала она и чуть не расхохоталась, услышав, как он с грохотом оступился, спускаясь по лестнице. Прошло какое-то время, и Симон появился, держа в руках две чашки. Он протянул ей одну. В чашке оказалось какао – немного комковато, но не так уж плохо, учитывая ситуацию.
– Извини. Я не хотела тебя беспокоить, – сказала она.
Симон внимательно посмотрел на нее.
– У тебя усталый вид в последнее время, – заметил он.
О Боже, подумала Элизабет, та женщина, скорее всего, намного моложе нее. Ведь сама-то она была почти ровесницей Симона, всего на два года моложе, но если он с возрастом становился все более привлекательным, то она с грустью отмечала, как тонкая сеточка морщин ложится на ее некогда безупречную кожу, как тускнеет некогда розовый цвет лица. Она молча отхлебнула какао, чувствуя себя беспомощной и униженной.
– Я попросил Чарльза заняться этим делом, – прервал молчание Симон.
– Ему можно доверять?
– Чарльзу? Господи, конечно же. – И прибавил, словно обращаясь к самому себе: – Если не доверять ему, то кому вообще я тогда могу довериться, черт возьми?
Элизабет промолчала, продолжая задумчиво потягивать напиток.
Мгновение спустя Симон пробормотал:
– Мы же дали ей денег, чего же еще она может ожидать?
Последовала короткая пауза.
– Ты не испытываешь к ней никаких чувств? – закинула пробный шар Элизабет.
– Никаких. – По его тону можно было предположить, что тема исчерпана. Он залпом выпил какао и выключил свет. Элизабет легла и, закрыв глаза, попыталась заставить себя заснуть. Внезапно он резко повернулся к ней и, к ее изумлению, стал ласкать ее груди. Вскоре их тела слились в едином порыве. Элизабет, прижимая к себе мужа, чувствовала, что одержала победу. И, ощущая его бурный и, как всегда, скоропалительный оргазм, она уже знала, что делать дальше. Прежде всего она нанесет визит Чарльзу Пендльбери, личному секретарю Симона.
– Как прошел день? – выкрикнула Леони из спальни, услышав, как хлопнула входная дверь.
– Убийственно, – прокричал в ответ Роб. – Я выжат как лимон. Нужно выпить. Тебе принести? – Из гостиной до Леони донесся глухой стук – Роб швырнул на пол сценарий.
– Нет, спасибо, я сейчас выйду. – Она улыбнулась своему отражению в зеркале. Роба ждет замечательный сюрприз. Очень осторожно она начала выводить помадой контур губ.
Послышался легкий звон стаканов, после чего в гостиной воцарилась тишина. Спустя мгновение под дверью спальни раздался слегка обиженный голос Роба.
– Что ты там делаешь? Выходи, я хочу поговорить с тобой.
– Сейчас, я уже почти готова. Мы же сегодня вечером собирались поужинать – или ты забыл?
Он застонал.
– О Боже, да, прости. А надо ли? Меня тошнит при мысли о том, что опять надо одеваться.
– Если ты помнишь, – терпеливо продолжала Леони, – это была твоя идея, ты позвонил и сам предложил.
– Знаю, но я хочу есть прямо сейчас. У нас что-нибудь завалялось в холодильнике?
– Йогурт… немного сыра… Мне было некогда сходить в магазин.
– А что ты делала целый день, скажи на милость?
– Приходила в себя после страшно идиотского интервью, – ядовито сказала Леони, – о котором ты даже не удосужился спросить меня. Но когда ты все-таки спросишь, – добавила она, – я отвечу тебе, что ты был абсолютно прав. Он оказался дерьмом.
Роб расхохотался.
– Кто? Гамильтон-Браун? Я же говорил тебе.
– Нет, его там и в помине не было. Был этот толстый говнюк Снеллер из "Глоуб". Думаю, они меня перехитрили; я сваляла дуру, сразу же согласившись на встречу.
– Бедняжка, – посочувствовал Роб. – Выходи, расскажешь мне все подробно. А потом пойдем и взбодримся хорошим ужином.
– Я готова. – Леони появилась в дверях спальни. На ней была короткая черная шелковая рубаха от Джаспера Конрана, открывавшая ее великолепные ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54