Молодой адвокат представился в третий раз.
— Вы адвокат? — переспросил критик.
— Да. Я назначен защищать Ибрагима Слимана, обвиняемого в убийстве вашего дяди.
Лицо Монгарнье потемнело.
— Могу вам только посочувствовать, но не вижу, чем я мог бы вам помочь.
— Не могли бы вы уделить мне немного времени? Я с большим интересом прочитал ваши показания полиции, но не исключено, что выяснение некоторых подробностей могло бы мне помочь.
— Очень сомневаюсь, что буду вам полезен. Неужели тот арабский бандит может рассчитывать на какие-то смягчающие обстоятельства?
Риго ответил только невыразительным жестом.
— Ну, хорошо,— решился Монгарнье,— прошу за мной. Адвокат понял, что такое решение продиктовано поведением жены, просто пожирающей гостя глазами.
Монгарнье усмехнулся, поцеловал жену в губы и слегка погладил ее грудь.
— Ложись, моя дорогая, и немного отдохни.
Он энергично выпроводил Эрве Риго из комнаты.
— Ингеборг вас, должно быть, несколько удивила? — сказал Монгарнье веселым тоном.— Правду говоря, она любит дома чувствовать себя свободно. Мы ведь на стыд имеем взгляды несколько иные, чем наши родители. Не правда ли?
— Конечно,— буркнул Риго.
Комната выглядела как канцелярия и одновременно мастерская. Письменный стол представлял собой море из бумаг, по которому, казалось, плыла пищущая машинка. Везде разбросаны журналы и книги об искусстве. На мольберте стояло полотно, на котором была изображена женщина в позе ожидания. Риго присмотрелся. Нагая женщина являлась копией той, которую он минуту назад встретил в соседней комнате.
— Инберг очень красива, не правда ли?
Джеймс Монгарнье вынул из бара бутылку виски и ведерко со льдом.
- Мина, наша горничная, должна была проводить вас прямо ко мне. Я подозреваю, что она сделала это нарочно. Вы знаете, она немного развращена...
Риго взял в руку предложенный хозяином бокал. Первоначальное замешательство критика уступило место болтливому высокомерию. Казалось, он был доволен тем, что молодой человек видел грудь Ингеборг, а затем полотно, демонстрирующее ее наготу.
— Мы живем в эпоху эротики,— пояснил он, усаживаясь боком на стол.— Понятно, это — потрясение для остальных людей. Но мы (и вы, и я) — интеллектуалы. Эротика — наиболее явная форма искусства, не правда ли? Я бы сказал даже, что порнография... Вы бывали в Копенгагене? Это совершенно необыкновенно.
Риго в Копенгагене не был. Он смотрел на Париж через огромное окно и думал, что, прежде чем закончится этот день, его ждет еще один визит.
— Я слышал об этом,— сказал он не очень заинтересованно.— Во всяком случае, господин Монгарнье, хотя я и являюсь защитником убийцы вашего дяди, мне хотелось бы прежде всего выразить вам соболезнование.
Критик с сожалением отказался от своей эротически-порнографической лекции и придал лицу выражение, соответствующее обстоятельствам.
— Бедный старичок,— вздохнул он.— Он заслужил не такой конец. Но я слышал, что этот мерзавец имеет еще наглость от всего отказываться. Хотите знать, что я обо всем этом думаю? Полиция не умеет за него взяться. Уверяю вас, если бы я был на месте комиссара, то вырвал бы у этого араба признание из горла.
Риго предпочел не дать втянуть себя в дискуссию.
— Для вас его вина не подлежит никакому сомнению...
— Ни малейшему, разумеется. Все его обвиняет: мотив, обстоятельства, вещественные доказательства... Я отлично представляю, как это происходило. Зная, что в доме живут двое стариков, он вошел, потребовал деньги, а поскольку мой дядя, должно^быть, ему отказал, он начал его бить с жестокостью примитивного человека. А когда он увидел бедную Констанцию, то преследовал ее, чтобы избавиться от свидетеля первого преступления. Араб явно был в кровавом безумии. После убийств он разбил мебель, опорожнил ящики бюро и варварски разбил секретер в комнате дяДи. Именно там он и нашел деньги.
Монгарнье на минуту замолчал, как бы переводя дыхание. Рассказ, казалось, его взвинтил.
— Ваша гипотеза весьма правдоподобна,— заметил Эрве.
— Правдоподобна? — выкрикнул Монгарнье.— Готов держать пари, что именно так все и было. Забрав деньги, убийца убежал и, конечно, захлопнул за собой двери.
Джеймс Монгарнье отпил виски и наклонился в сторону своего гостя.
— Дорогой адвокат,— сказал он конфиденциальным тоном.— Я тоже немало думал над этой проблемой, но отказался от поисков рационального решения загадки, так как такого не существует. Эти люди не мыслят теми же категориями, что и мы. Они бывают хитрыми, но не умными. Он пошел в кафе, не отдавая себе отчета в риске. Просто ему нужно было позвонить.
— Кому?
— Не знаю, но не был бы удивлен, если бы этот тип из Северной Африки имел сообщника, которого нужно было тотчас обо всем уведомить. Сообщника или шефа. «У меня был неприятный случай». Возможный перевод: «Чтобы взять деньги, пришлось ликвидировать двух стариков».
Все у него так хорошо сходилось, было так логично, что даже Риго стал задумываться, не обманул ли его Слиман с самого начала. Джеймс Монгарнье со стаканом в руке любовался Парижем, который уже погружался в сумерки. Тень печали разлилась по его лицу.
— Видите ли, дорогой господин адвокат,— сказал он,— с момента того ужасного события я невольно упрекаю себя, что уехал в Коше-рель. Если бы я остался в Париже, то, может быть, был бы в тот вечер у дяди. Не знаю... Мне кажется, что тогда не дошло бы до этого.
— Это чепуха,— уверил его Риго.— Ведь вы даже не жили с ними. Он каждый вечер оставался вдвоем с Констанцией...
Адвокат подождал, пока лицо критика прояснится, после чего продолжал: — Едучи сюда, я собирался попросить вас кое-что рассказать.
— Прошу вас.
— Речь идет о вашем молодом племяннике — Жилле Баландри.
— Жилль? — спросил он.— Что этот маленький проказник имеет общего с этой историей?
— Вероятно, ничего,— поспешил с ответом Риго.— Просто я изучал свои документы и обратил внимание на то, что было не только два брата Монгарнье, но еще и сестра.
Монгарнье вздохнул.
— Дорогая тетя Леонтина... У бедняжки были куриные мозги, дьявольская красота и огромное приданое. Этого хватило, чтобы выйти замуж за бездельника Баландри. У нее был сын, который стоил не больше нее. Кузен Франсуа покончил жизнь самоубийством десять лет назад, сразу после смерти жены. Он оставил отпрыска, Жилля, которому тогда было двенадцать лет. С той поры он вырос, стал ненормальным студентом, бунтовщиком и анархистом. Отличился на баррикадах в мае 1968 года и даже, пожалуй, сидел в тот период в тюрьме. Я, наверное, не должен этого говорить, но меня он абсолютно не интересует.
— А ваш дядя интересовался им?
— Кажется, нет. Во всяком случае мне об этом ничего не известно. Он никогда не говорил со мной об этом. Мой дядя был воплощением доброты. Что он делал для Жилля, так это финансировал его учебу. Хотя я бы не удивился, если бы узнал, что дядя время от времени посылал для него чек на адрес брата его матери, человека плохо обеспеченного, который в большей или меньшей степени опекал Жилля. Но этим все и ограничивалось.
— Понимаю. Просто я думал, что он мог быть в контакте с дядей.
— И нашел марокканца? Ну, дорогой адвокат, у вас, скажу вам, просто бред. Я не считал нужным вспоминать о тетке и ее потомках, поскольку эти люди исчезли с горизонта Монгарнье. У нас не было повода ими гордиться. Но от этого до подозрения, что парень приложил руку к двойному убийству, неопреодолимое расстояние.
— Без сомнения,— согласился Риго.— Нет ли у вас случайно адреса Жилля Баландри?
— К сожалению, нет. Я же вам сказал, что эти люди для нас не существуют.
— Ну что ж, господин Монгарнье, мне не остается ничего иного, как попрощаться.
Поскольку критик проводил его прямо в холл, минуя большой салон, Риго добавил, прежде чем перешагнуть порог:
— И прошу вас попрощаться за меня с госпожой Монгарнье.
Глава десятая
Риго опустил стекло и выбросил окурок на мокрую мостовую. М.аленькая раскаленная точка зашипела и через минуту погасла. Он зажег новую сигарету.
Большую часть дня шел дождь, но к вечеру похолодало и установилась сухая погода. Часы в машине показывали восемь сорок пять. Тихо играло радио. Отопление не работало, поскольку двигатель был выключен. В машине стало холодно, и адвокат пожалел, что не надел теплого плаща.
Он уже полчаса наблюдал за улицей дес Розес. Машина стояла напротив виллы под номером десять, примерно на равном расстоянии от фонарей. На этой спокойной улице, длиной не более двухсот метров, кроме этой, стояли еще три машины.
Сначала Риго прогуливался вдоль зеленых садиков, отделенных от улицы сеткой. Самыми богатыми на этой улице, безусловно, были дом Монгарнье, сейчас темный и тихий, а также номер семнадцать, принадлежащий семье Вилльйорей. Риго подошел к нему поближе, запомнил дверь для прислуги, гараж, стоявший от дома метрах в десяти, с двухэтажной надстройкой, оплетенной плющом. Окно Мерсье не светилось, очевидно, она подавала ужин.
Риго вернулся в машину и стал ожидать.. Было тихо. В течение получаса только один человек прошел по улице. Риго очень старался, но не мог избавиться от навязчивого воспоминания о голой груди Ингеборг Монгарнье, изящной линии ее бедра, открывшегося на минуту, и той невероятной, извращенной чувственности, которую излучала эта женщина. Молодой адвокат слышал рассказы о скандинавках, но... Невольно он начал представлять, что могло происходить на этих огромных диванах, когда Джеймс Монгарнье устраивал приемы и вел разговоры об эротике и порнографии.
Визит на аллею Поль-Думер абсолютно ничего не дал, но по крайней мере имел несколько приятных моментов. Он мог бы с успехом обойтись без этого визита, поскольку, вернувшись в канцелярию Симони, застал сообщение из Лилля — адрес Жилля Баландри примерно годичной давности. Он жил на улице Сегюр, где сдавались меблированные квартиры. Риго почувствовал искушение немедленно отправиться туда, но решил, что более срочной является встреча с Полиной Мерсье. Нужно было учесть, что ее может скоро вызвать судья Робино.
Когда до двадцати одного часа осталось несколько минут, в конце участка Вилльйореев открылась калитка для прислуги. На улице показался женский силуэт, сопровождаемый двумя фокстерьерами. Риго задумался, кто это может быть,— хозяйка дома или служанка. Женщина шла в его направлении. Служанка. Пригнувшись к рулю, чтобы не напугать девушку, Риго старался ее рассмотреть. Резиновые сапожки, пластиковый плащ и платочек на голове не говорили о зажиточности. Он позволил ей удалиться метров на пятьдесят, вышел из машины и потихоньку двинулся следом. Когда она вышла на освещенную фонарем площадку, адвокат негромко сказал:
— Извините, пожалуйста.
Женщина остановилась, и он увидел в ее глазах страх. Собаки зарычали. Риго приблизился на десять метров и остановился.
— Я имею удовольствие говорить с мадемуазель Мерсье? Женщина была очень растеряна, поэтому ответила коротко:
— Да, верно.
— Я Эрве Риго, адвокат Ибрагима Слимана. Я не хотел приходить к вам домой. Да и нужен лишь минутный разговор, хотя речь идет о его жизни.
Мерсье все еще стояла в нерешительности.
— Позвольте мне сопровождать вас.
Риго подошел к ней прежде, чем она запротестовала. Теперь он мог рассмотреть ее вблизи. Полина Мерсье была красива, хотя на лице лежала тень усталости, необычная для молодой девушки.
— Мне очень приятно, что я имею возможность с вами познакомиться,— сказал Риго с подъемом.— Ибрагим,— он не отдавал себе отчета, что впервые назвал своего клиента по имени,— много рассказывал мне о вас. Мне известно, что он был здесь четвертого
января.
— Он рассказал это вам? — спросила Мерсье и пошла вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20