— Могли бы вы меня здесь подождать?
— Конечно.
Так случилось, что председатель адвокатской коллегии смог найти несколько минут для своего стажера. Риго изложил ему ситуацию.
— Не считаете ли вы, мэтр, что миссия, которую на меня возложили раньше, и та, которую предлагают возложить, не согласуются?
— Не думаю,— сказал Симони.— Интересы обоих обвиняемых не противоречат друг другу, а выступают против одного и того же обвинения со стороны общества. Но сначала выясним другое: предложение господина Монгарнье кажется вам привлекательным?
— Да, господин председатель. Я говорил вам, в каком оказался тупике, принимая защиту Слимана. Я могу только наблюдать за следствием -по делу Баландри. Но, поступая так, не предам ли я его интересы?
— Мой дорогой,— ответил Симони,— я бы на вашем месте не колебался. Вы находитесь в почти уникальной ситуации. С Монгарнье я согласен, по крайней мере, в одном пункте: совершенно очевидно, что один из двух ваших клиентов виновен. А потому вашей задачей будет оправдание одного и защита другого. Я считаю, что это великолепно.
Риго, потрясенный, молчал. Наконец он сам нашел аргумент, который решил дело. Борьба за оправдание Слимана стала в течение последних двух недель его собственной борьбой, это была борьба против несправедливости и расовых предрассудков. Сведения, которые получит защитник Жилля Баландри, позволят отдать должное Слиману. С другой стороны, тогда Жилль Баландри будет нуждаться в хорошем адвокате. В критическом возрасте у него не было родителей. Вот аргумент, который он сможет развить, решил Риго.
Молодой адвокат вернулся в комнату стажеров, где его ожидал Джеймс Монгарнье.
— Я согласен,— сказал он.— Принимаю эту защиту.
Глава двенадцатая
Солнце наконец выглянуло из-за туч. Оно было холодным и бледным, это зимнее солнце, но, по крайней мере, не таким жалким, как в декабре. В воздухе еще не чувствовалась весна, скорее только ощущение ее скорого прихода, и это было видно по деревьям, растущим вдоль тюремных стен Фресне.
Риго снова переступил порог тюрьмы. Но на этот раз в его пропуске значилось имя не марокканца Ибрагима Слимана. Тот, несмотря на отказ в просьбе об освобождении, продолжал надеяться. Кроме того, благодаря пропуску, который выхлопотал адвокат, его посещала Полина Мерсье.
В тот день в пропуск Риго было вписано имя Жилля Баландри. Но адвокат не мог удержаться, чтобы не вспомнить свой первый визит сюда. Проходя по этой же аллее в сторону корпуса С, он был глубоко уверен в вине Ибрагима Слимана. Сейчас то же повторялось по отношению к Баландри. Только теперь его мнение вытекало не из поверхностного знакомства с делом, а было логическим выводом из невиновности Слимана. Из-за этого Риго чувствовал себя неловко. Как ему стать перед обвиняемым и сказать ему: «Я буду вас защищать как можно лучше, но знаю, что вы виновны, так как в противном случае виновным окажется человек, над спасением которого я работаю уже месяц».
И все же он должен это сказать. Ему нельзя оставлять никаких сомнений, даже если бы Баландри отказался от его услуг вопреки поручению, которое дал адвокату его кузен.
Когда Жилль появился в комнате свиданий, адвокат понял, какое невыгодное впечатление мог производить обвиняемый одним своим видом. На Баландри были черные бархатные джинсы, подпоясанные поясом с огромной пряжкой, какой-то странный пиджак, под которым виднелся свитер сомнительной чистоты. А прежде всего длинные и вдобавок грязные волосы. Суду захочется вынести обвинительный приговор хотя бы только для того, чтобы увидеть парня остриженным и одетым в чистую тюремную одежду.
Черты лица у Жилля были скорее симпатичные, хотя слишком мягкие, как у мальчика, который никогда не имел возможности и храбрости для драки. Риго рассчитывал увидеть в его глазах презрение и бунт. Вместо этого он увидел отчаяние, подобное тому, которое видел у Ибрагима Слимана, и это его немного смутило.
— Прошу вас сесть,— сказал он подчеркнуто вежливо.— Я ваш защитник, мое имя Эрве Риго. Ваш дядя, Джеймс Монгарнье, поручил мне вашу защиту, и он же платит гонорар.
Баландри выслушал его, как потерпевший кораблекрушение, который, держась за обломки, вдруг замечает силуэт подходящего корабля.
— Я достаточно хорошо знаю ваше дело,— продолжал адвокат.— Так сложилось, что я являюсь также защитником, но по назначению, марокканца Ибрагима Слимана, который был арестован после двойного убийства и обвинен в этом преступлении. У нас есть шансы на удачную защиту, если вы скажете мне правду, всю правду, независимо от того, какова она. Если после всего, что я сказал, вы не захотите видеть меня своим защитником, я не буду на этом настаивать.
Однако лицо молодого хиппи прояснилось.
— А почему я должен не согласиться? Как вы защищаете этого Слимана, так защищайте и меня. Вы ищете правду, а я невиновен. Остается это доказать. Очевидно, для этого вас и выбрал Джеймс. Видите ли, Джеймс и я не принадлежим к одному миру. Он не любит меня, но я допускаю, что честь семьи — для него святыня.
Риго с минуту молчал, приглядываясь к своему второму клиенту задумчивым и внимательным взглядом. Этот парень смеялся над ним, иначе не могло быть. Но делал он это мастерски и со сноровкой, достойной актера. Риго заглянул в дело, чтобы добавить себе уверенности.
— Да, эту же причину назвал мне господин Монгарнье,— сказал он наконец.— Семейная честь и уверенность, что я, защищая вас, докажу вашу невиновность.
Риго намеревался уже развить эту тему, но вовремя удержался.
— Может быть, пока мы не вполне понимаем друг друга. Будет лучше, если вы мне подробно расскажете, что случилось вечером четвертого января.
— Тот вечер...— начал было Жилль и приостановился на мгновение,— это была среда, я провел в постели с Винни — своей подругой, американкой. Я жил в ее комнате почти год. Практически у нас не было ломаного гроша, а тут еще и газ в баллоне кончился. Это была одна из причин, почему мы оставались в постели. Тед пришел сразу после семи вечера, вместе с подружкой Мари-Франс. Тед — это австралиец. Он так же, как и Винни, получает из дома денежные переводы, и мы все по-братски складываем в общую кассу. Тед сказал нам, что сегодня у него тоже пусто в кармане. Конечно, можно было бы взяться за какую-нибудь мелкую работу, но это дало бы нам деньги не раньше, чем через день или даже через пару дней. Мы посоветовались и увидели один-единственный источник возможных поступлений — моего деда, старого Монгарнье. Надували мы его редко, но сейчас был крайний случай. Посчитали мелочь, которая у нас осталась,— едва хватило на проезд в метро и автобусе. К сожалению, не хватило, чтобы я мог взять с собой Винни. А жаль. Летом прошлого года она один раз поехала со мной и очень понравилась старику. Он был тогда щедр. Короче говоря, я поехал один. Мы условились, что я все улажу как можно быстрее. На улице Сен-Андре-дес-Арт есть магазин, открытый до полуночи. Там можно купить новый баллон газа.
— В котором часу вы выехали?
— Это я могу вам сказать точно: когда я садился в метро на станции Одеон, электрические часы на перекрестке показывали без десяти восемь. Я мысленно просчитал, сколько все это займет времени и когда я могу возвратиться. Затем я вышел на станции Порт-де-Сен-Клу. Там несколько минут ожидал автобус номер 136. Автобус идет не очень быстро, и на улицу дес Розес я приехал немного позже девяти, может быть, минут на десять. Дом деда был погружен в темноту, но это меня не беспокоило. Я знал, что Констанция всегда закрывает шторы и двойные гардины. Я хотел уже по-
звонить, когда заметил, что калитка не заперта, а только прикрыта. Это меня немного удивило, но я подумал, что Констанция смотрит телевизор и выйдет запереть калитку перед тем, как пойдет спать. Я обошел дом, подошел ко входу для прислуги и нажал ручку. Дверь была открыта. Я вошел. В доме было темно, как в погребе. Я зажег свет. Выключатель был внизу, возле лестницы, ведущей в кухню. Я заглянул туда, но везде было темно. Я позвал Констанцию. Ответа не было. Только тогда, господин адвокат, я испугался. Я взбежал по лестнице, зажигая по пути свет. Я думал, что, может быть, они пошли к соседям, хотя раньше этого не случалось. Наконец, я добрался до комнаты, где обычно сидел дед, и там... увидел. Бедный старик лежал головой на бюро. Череп его был расколот, как яйцо. Везде лужи крови... Я к нему не прикасался, но видел, что он мертв. Не знаю, откуда у меня была такая уверенность, ведь я никогда в жизни не видел трупа. Я заметил, что ящики бюро были взломаны. Я стал звать Констанцию, выбежал в коридор и открыл дверь в ее комнату. Бедная старушка лежала на кровати со скрещенными руками, нормально одетая, только с задранной юбкой. У нее тоже был разбит череп. Тогда, господин адвокат, меня охватила паника. Я бежал, ударяясь о стены, так хотелось мне поскорее оттуда выбраться. По лестнице я сбегал, перепрыгивая через три ступеньки. Из-за этой спешки я даже споткнулся и оказался в полубессознательном состоянии на паркете. Только это меня отрезвило. Я стал себя убеждать, что все это кошмарный сон, а потом вспомнил, что нахожусь один в доме, где убиты двое людей, и что я пришел выдурить у деда денег. Я понял, что буду первым подозреваемым. Тогда я снова пошел наверх, избегая смотреть в стороны трупов. Я погасил везде свет, сошел вниз и вышел через кухню. Внизу я повесил ключ от боковых дверей в кладовке для ведер с мусором, как это делала Констанция, потом всунул ключ от калитки в почтовый ящик и ушел.
Риго слушал с огромным интересом, пытаясь обнаружить ошибку, которая выдала бы парня.
— Но ведь вы должны были знать домашние привычки, чтобы так разместить ключи. Вы там часто бывали?
— Нет,— покачал головой молодой человек.— В течение последних двух лет я был у деда всего шесть или семь раз. Однажды вечером Констанция проводила меня до калитки и сказала: «Посмотри, где мы кладем ключи, чтобы в следующий раз мне не нужно было идти тебя провожать».
— И все же это удивительно,— задумался Риго.— Никто не знал о ваших визитах. О них нет ни малейшего упоминания в первых отчетах полиции. Жинетт Гобер, уборщица, не сказала о вас ни слова. Джеймс Монгарнье тоже о них не знал. Честное слово, можно подумать, что они были тайными.
— В каком-то смысле так и было,— признался парень. Он сидел, свесив руки между коленями, с опущенной головой и взглядом, устремленным в пол.— Дед был, по сути, хорошим человеком, но, старея, стал боязливым. Как и многие старые люди, он любил
покой и не желал никаких осложнений. Он хотел, чтобы никто не знал о моих приездах и о том, что он дает мне немного денег.
— Сколько он вам давал во время ваших посещений?
— Немного. Двести пятьдесят — триста франков. Хотя дома у него всегда было много наличных денег. Он держал их на случай покупки нового полотна. Однажды дед дал мне даже пятьсот франков. Было это тогда, когда со мной была Винни. Тогда он что-то бормотал о женитьбе. Думаю, что он был бы доволен, если бы я женился на Винни.
— А почему ваш дед не давал вам больше? Он был скуп?
— Я часто задумывался над этим. По сути дела Джеймс всегда знал более или менее точно, сколько денег находится дома. Возможно, именно он ходил за деньгами в банк. Иногда мне казалось, что дед немного побаивается Джеймса. Старый человек, вы понимаете... Впрочем, Джеймс, если его хорошо знать, может внушать ужас.
— Какие у вас были отношения с Джеймсом Монгарнье?
— Никаких. Абсолютно никаких,— без малейшего колебания сказал Жилль.— Я для него был мусором. Прошу вас понять, господин адвокат... я не могу сказать о нем ничего плохого, к тому же он оплачивает мне защитника, но все же...
— Послушайте, Жилль,— сказал Риго серьезно,— мы здесь не для того, чтобы говорить друг другу любезности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20