Умелый и мудрый: не лисичка - лис Смирнов щелкнул острыми зубами и безрезультатно. Наш колобок бойко покатился дальше.
Полтора года тому назад Юрий Егорович овдовел, а через год удивил как банковский, так и кинематографический люд: женился на Наталье, змее подколодной, которая в свое время бесстыдно его предала. Но, как говорится, время - лучший лекарь. Теперь это была неразлучная пара.
Квартира в доме на Котельниках принадлежала Наталье, но встретили Романа Казаряна быки явно из банковской охраны. Едва он ступил в подъезд, как из динамика раздался обходительный голос:
- Проходите, пожалуйста. Вас ждут, Роман Суренович.
Массивная - дуб с железом - дверь бесшумно распахнулась. В вестибюле за стеклянной перегородкой у пульта управления перед экранами телевизоров, обозревавших подъезд и подъезд к подъезду, сидели двое в камуфляже. При появлении Казаряна они дрессированно встали:
- Здравствуйте, Роман Суренович.
- Здрахствуйте, здрахствуйте, - пошутил Казарян и прошел к лифту.
Дверь открыла самолично кинозвезда, чему Казарян удивился необычайно:
- Господи, неужто горничной нет?
- Такого гостя должна встретить хозяйка. Хотела тебя в подъезде встретить. Но не успела. Рада видеть тебя молодым и красивым, Ромочка.
Она поправила ему галстук (не давал бабам покоя его галстук!), осторожно притянула обеими руками за уши и от души поцеловала в губы. Его же руки по кавказской привычке тихонько легли на ее зад. Погладил округлости и заверил:
- А ты обвально хорошеешь, моя недоступная мечта. Ослепнуть можно.
Не совсем, конечно, прав был Казарян, но отчасти комплимент соответствовал действительности: холеность и беззаботность, гарантируемые большими деньгами, сделали нестарую еще красотку победительной львицей.
- Брешешь ты, как всегда, Рома, но приятно. Пошли.
Она вела его в свой будуар-кабинет. Мало что изменилось в этом доме. Идя за ней и глядя в нежную ложбинку ее шеи, он сказал:
- Я уж думал, что ты в связи с новым статусом в загородном замке обитаешь, ан нет, по-прежнему здесь.
Она устроилась на причудливом диванчике, а Казаряну кивнула на светлое веселенькое кресло; закинула длинную (знала, что показывать) ногу на другую длинную ногу:
- Это мой мир, Рома. И я никогда от него не откажусь.
- А где место в этом мире нашему дорогому Юрику? - поинтересовался Казарян, устраиваясь в субтильном креслице. Кресло поскрипывало.
- Рядом. Юрий откупил две соседние квартиры. Там теперь его мир.
- А спальня на границе двух миров? - наивно предположил Роман. Наталья подначку простила:
- Ты все такая же язва, Рома. Но за это я тебя и люблю.
- Тогда через пятое измерение в другой мир, а, Ната? Я с ним хочу побеседовать.
- Ты об этом говорил мне по телефону. Его нет, но он скоро будет. Просил извинить. Ему крайне необходимо заскочить на минутку поздравить Олега Радаева.
- С чем этого мудака нынче поздравляют?
- Ну зачем же так, Рома! У известного певца - юбилей. Тридцать лет творческой деятельности.
- Обязательно творческой! - вдруг ни с того ни с сего необычайно разозлился Казарян. - Редактор вонючего проституирующего листка заявляет: "Те образованные люди, которые знакомы с моим творчеством, знают..." Режиссер двух клипов оповещает общественность: "В моем творчестве красной нитью проходит..." Модельер, сшивший пару неудобоносимых юбок, делится сокровенным: "Ощущая в себе последнее время небывалый творческий подъем..." Так называемый композитор, сложивший из трех нот нечто именуемое песней, по сравнению с которой собачий вальс - предел музыкальной изощренности, откровенничает: "Противоречивость и трагическая раздвоенность моего внутреннего мира - вот истоки моего творчества..." Все творят, мать их за ногу! И никто не хочет профессионально, честно, добросовестно, а значит и трудно, работать!
- Что ты, Рома? - удивилась Наталья.
Удивился и сам Роман:
- Действительно, чего это я?
Тут появилась и горничная. Очаровательная молодка вкатила в комнату двухэтажное сооружение на колесиках, которое содержало несчетное количество бутылок отборных алкогольных напитков и, как говорится, сопутствующих товаров. Остановив чудо-коляску как раз между кинорежиссером и кинозвездой, прислуживающая очаровашка сделала намек на книксен, улыбнулась гостю и бесшумно удалилась.
- Не опасаешься держать столь спелый персик под боком у Юрика? непринужденно спросил Роман.
- Не опасаюсь, - беспечно и уверенно ответила она.
- И зря, - предупредил знавший себя, а потому и мужиков вообще, умный Казарян.
- Он уже мало что может, Рома, - пооткровенничала Наталья.
- В этой ситуации важна она, а не он. Если она очень захочет, то он сможет. Или, в крайнем случае, будет самодовольно считать, что смог.
- Ты, я думаю, приехал не для того, чтобы обсуждать сексуальную потенцию моего мужа. Что тебе от нас надо, Рома?
- Получить кое-какую информацию от Юрика, - откровенно признался Казарян.
- Какую информацию?
- Самую пустяковую, крошка.
- И для получения пустяковой информации ты издали показал Юрику внушительную дубину. Ты на что намекал, Рома?
- Я ни на что не намекал, дорогая. Я просто очень боялся, что вы откажетесь - вон вы теперь какие, и рукой не достанешь! - меня принять, и для упрощения дела слегка погрозил пальцем впечатлительному Юрику. Пальцем, заметь, а не дубинкой!
- Не только Юрию, но и мне. Что бы это значило, Рома?
- Говенная ты хозяйка, Ната, - дал понять, что ему надоел допрос, Казарян. - Даже выпить гостю не предложишь.
- Извини. Виновата, исправлюсь. - Наталья кинула в два длинных, как ее ноги, стакана пару льдышек и из тяжелой бутылки налила в них многолетнего виски. Подняла свой и, издеваясь (над ним, над собой - неизвестно), провозгласила: - За твой визит, принесший в этот дом радость!
- Радость безмерная, нет ее причины! - голосом Робертино Лоретти пропел Казарян, выпил и уже речитативом продолжил музыкальную тему: - Ты, говорят, запела, Ната?
- Слишком громко сказано, - тайно гордясь, произнесла она. - Просто я подготовила двухчасовую сольную программу, в которой и художественное слово, и отрывки из кинофильмов, где я снималась, и танец, и, да, пение, Рома!
Он помнил, как она пела. Очень громко, но противно. Казарян пытался с нею лейтмотивную песню писать для первого ее фильма, но пришлось отказаться. В результате она только рот под фонограмму раскрывала.
- И раскручивает тебя мудак Олег Радаев, в связи с чем Юрику сегодня приходится свидетельствовать ему свое почтение, - догадался Казарян.
- Олег по-дружески помогает мне. И только.
- И только! - поиронизировал Казарян. - Ладно, теперь о другом. У нас ведь сугубо светская беседа? Покажи-ка мне апартаменты Юрика. Или он тебя к себе не пускает?
- Ох, Ромка, Ромка! Хитрости твои восточные - напросвет. Картины посмотреть хочешь, да?
- Я о его коллекции много слышал, но ни разу не видел.
- А кто видел? Он с ними, как скупой рыцарь с дукатами, беседует один на один. Но что ж, давай посмотрим, пока он в отлучке. Только должна тебя огорчить, здесь не все. Добрая половина - в загородном доме.
- Что ж, посмотрим злую, - согласился Казарян.
- Что? - не поняла Наталья.
- Раз добрая половина там, то здесь злая, - доверчиво объяснил кинорежиссер.
Через свежепрорубленную дверь проникли в банкирские хоромы и сразу же оказались в сотворенном из целой квартиры выставочном, по последнему слову музейной техники, зале. Наталья включила подсветку.
- Да-а-а, - протяжно произнес Казарян. А что еще сказать?
- Днями закончили в двух квартирах евроремонт, - гордо сообщила Наталья, чем вернула Казаряна из ошарашенного состояния в состояние обычное.
- Теперь евро! Все теперь евро! - патетически воскликнул он и забормотал, забормотал: - Евроремонт, евробомонд, евроаборт, еврокомпот.
- Будешь картины смотреть или нет?! - прервала его шаманское камлание Наталья.
- Буду, буду! - тут же сдался Казарян.
Не было какой-либо целенаправленности в секретарском коллекционировании. Брал что попадалось под его жадно ищущую руку. Но, надо сказать, с неплохим выбором. Особой шелухи, за исключением нескольких второстепенных передвижников, не наблюдалось. Чудесный, чего уж тут греха таить, уголок портретов конца восемнадцатого - начала девятнадцатого века, стена исторических (российские, несправедливо забытые академисты) полотен, стенд замечательных графиков, многочисленные мирискусники, и вот они (казаряновская страсть), столпы серебряного века. Нет, Юрик, у двух армян - отца (профессора-литературоведа) и сына (бывшего сыщика, а ныне кинорежиссера) и полнее эти живописцы представлены, и качественнее. Но вот эта Гончарова, пожалуй, младшему армянину не помешала бы. Как и Машков. Как Григорьев. Как и Яковлев.
Но в чем всех обошел Юрик, так это в театральных и кинематографических работах. И двадцатые годы - Попова, Экстер, Лисицкий, Родченко, не говоря уже о Татлине, Егорове, Тышлере, Головине, и тридцатые - Эрдман, Вильямс, Дмитриев, Акимов, и сороковые, и пятидесятые, и шестидесятые...
Кое-какие сведения о том, как добывались эти эскизы, у Казаряна имелись. После юбилейных выставок авторам или их наследникам намекалось, что неплохо было бы подарить вдохновителю и организатору, персонифицированному в страстном любителе искусств Юрии Егоровиче, не все, конечно, но кое-что из выставленных работ. И дарили. Не все, конечно, но дарили.
Наталья молча ходила за Казаряном, стараясь не мешать, и присматривалась к тому, где и перед чем задерживался ушлый знаток. Она и сама малость поднаторела в коллекционировании, но по сравнению с кинорежиссером, конечно, была дилетанткой, не более того. А ей не мешало бы знать реальную ценность картин во всяком исчислении: историческом, эстетическом и, естественно, финансовом. На всякий случай.
- Он все-таки прорвался в святая святых! - раздался шутливо грозный возглас. - Как ты допустила, жена моя?
Юрий Егорович пришел с противоположной стороны. Он еще не переоделся. В полном параде стоял в начале экспозиции (если вести отсчет от его дверей) и победительно смотрел на Казаряна. Жаждущий, как всякий коллекционер, комплиментов.
- Разве истинного любителя кто-нибудь может задержать? соответствующе откликнулся Казарян, без энтузиазма наблюдая, как Юрий Егорович шел к нему с протянутой для рукопожатия рукой. Но что поделаешь, знал, на что шел. Придется руку подать.
Поздоровались, Юрий Егорович хитро заглянул в восточные глаза и бодро спросил:
- Ну и как вам, Роман Суренович? - подразумевая, что "как" - это "вот так"!
Юрий Егорович смотрел добродушно, спросил благожелательно. Будто и не нахлестал его по мордасам вышеупомянутый Роман Суренович лет пять тому назад, не тревожил немолодую его печень боксерским кулаком года за полтора до этой милой интеллигентной встречи, будто не рявкнул на него сегодня по телефону...
- Первостатейно, - честно оценил коллекцию Казарян. Хотел было спросить о способах приобретения театральных и киноработ, перед которыми они стояли, но сдержался, отложил на потом, когда эта дубинка может понадобиться по-настоящему. Повторил, ответно улыбнувшись: - Первостатейно. Завидки берут.
- Ну уж, не прибедняйтесь, Роман Суренович. О вашем собрании легенды ходят.
- Делу время, делу время, потехе - час! - из Пугачевой спела (недаром певицей стала) Наталья. - Рома насмотрелся, Юрий. Пора и поговорить.
- Где, котенок? - встрепенулся секретарь-банкир. - У меня, у тебя?
- У меня, конечно, - величественно решила поющая кинозвезда.
Устроились: Наталья - на диванчике, Роман Суренович и Юрий Егорович по креселкам.
- Будто и не было этих пяти лет! - ностальгически вздохнул Казарян. Ну что уж там, право, вспоминать! Настоящим надо жить, настоящим! Будем жить настоящим, дорогие хозяева?
- У тебя к нам вопросы, а не у нас, - не поддаваясь казаряновской игривости, сказала Наталья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62