- Говори. - Она за последнее время научилась собираться в кулак.
- Сначала пойду по элементарной логике, которая сразу же предполагает несколько недоуменных вопросов. Как могла за отрезок времени в минуту-полторы, не более, "тойота" прицепиться к кобринскому лимузину, когда и водитель, и ждавший машину Кобрин, как я понимаю, тщательно проверялись? Но если даже "тойота" зацепилась за "линкольн" заранее, то почему зацепилась? В машине не было их объекта. Откуда киллер из "тойоты" узнал, что Кобрин сядет в машину у магазина "Кубань"? Как стало им известно, что кобринская машина остановится в начале Комсомольского проспекта?
- На все твои вопросы есть один ответ: они следовали за машиной Кобрина в расчете на то, что рано или поздно можно будет использовать удачно сложившуюся ситуацию. Они ее и использовали, Жора, - ответила на все вопросы Дарья.
- Допустим, хотя организаторы таких убийств отнюдь не рассчитывают на чистую импровизацию. Такие убийства тщательно готовятся. Ну да ладно. Теперь самое главное. Выскочивший из магазинчика Артем произвел по стремительно удалявшейся "тойоте" четыре выстрела. В брошенной убийцами в Оболенском переулке "тойоте" обнаружены четыре пробоины. Экспертиза определила по пулям, застрявшим в корпусе машины, что выстрелы действительно произведены из Артемового пистолета.
- Он его получать сегодня поехал, - вспомнила Дарья.
- Все вроде сходится, да? - не приняв во внимание ее реплику, продолжил Сырцов. - Все, да не все. По показаниям многочисленных свидетелей первый выстрел прозвучал, когда "тойота" была уже метрах в пятидесяти от стрелявшего Артема, а четвертый - когда она достигла перекрестка. Это метров восемьдесят-девяносто. Я - стрелок, смею тебя заверить, наверняка не хуже твоего Артема, из идеально пристрелянного своего длинноствольного "байарда" в самом лучшем случае смог бы попасть в такую цель только с первого выстрела и, при самом невероятном допуске, со второго. Причем в спокойной обстановке. А трясущийся от возбуждения и растерянности Артем из пистолета ближнего боя уложил в цель все четыре пули с небывалой кучностью. Одна пуля в крышу, одна в заднее стекло, две - в багажник. Вывод может быть только один: все четыре выстрела в "тойту" были произведены заранее для доказательства полного алиби Артема. Они сделали только одну, на первый взгляд незначительную, ошибку: водитель "тойоты" чуть раньше, что объяснимо экстремой, рванул с места. И это "чуть" разрушает всю так хорошо задуманную и расписанную дезу.
- Жора, - позвала она и встала. - Жора.
Он подошел к ней, взял за плечи. Она, дрожа, приникла к нему.
- Успокойся, Дашенька, успокойся, - просил он. И она, обняв его за шею, просила:
- Спаси меня от злодеев, Жора.
- Все будет хорошо, родная моя, - обещал он и тихонько раскачивался, успокаивающе баюкая ее. Она вздохнула, поднялась на цыпочки и, все же не дотягиваясь, за шею склонила его голову. Для того, чтобы поцеловать в губы. Поцеловала и полной своей беззащитностью навсегда закабалила его:
- Ты - моя единственная надежда, Георгий, - и еще раз поцеловала. Долго.
Задохнувшись, они оторвались друг от друга.
- Даша, - не зная, что сказать, просто произнес ее имя Сырцов.
- Я понимаю, я все понимаю! - лихорадочно заговорила она. - Ни ко времени, ни к месту, ты прости меня, прости!
Она толкнула его в грудь, отрываясь от него, отбежала к окну и заплакала.
- Не надо, Даша, - попросил он.
Она рывком обернулась:
- Не буду, не буду. Все, все! Пойдем, я тебя провожу.
- Куда? - изумился он.
- С глаз моих долой! - горько пошутила она и подхватила его под руку.
Они спустились по лестнице, вышли во двор и уселись на скамейку у крыльца. Она виском прилегла на его плечо и тихо гладила его руку. На крыльцо из дома вышел Смирнов и, увидев их, заорал:
- Хай класс, мальчики и девочки!
- Значит, хорошо сыграли? Нигде не наврали? - странным голосом спросила Дарья, не поднимая головы с сырцовского плеча.
Смирнов вынул из уха изящную радиопуговицу, подкинул ее на ладони и похвалил своего любимого Вадика:
- Ну, рыжий, ну, молодец! Такую мне контрольную прослушку обеспечить!
- А мы? Мы - молодцы? Мы хорошо сыграли? Нигде не наврали? - уже злобно повторила Дарья, выпрямившись и ненавистно глядя на Смирнова. Поначалу Дед не разобрался и бойко ответил:
- Система Станиславского! Качалов и Книппер-Чехова! Партер в моем лице рыдал и плакал! - Но, ненароком увидев ее лицо, вмиг сменил пластинку. Спасибо тебе, Даша. Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, и поэтому спасибо вдвойне. За помощь, за поддержку, за сочувствие.
- То, что сказал Георгий про Артема, правда? - требовательно спросила Даша.
- К сожалению, правда, девочка.
- Он не может ошибаться?
- Он редко ошибается.
- Значит, вы специально договорились с Жорой не сообщать мне об этом заранее, чтобы я случайно не сфальшивила, узнавая не новую для меня новость? Вы с Жорой экспериментировали надо мной, как академик Павлов над собаками?
- Даша, - жалобно попросил неизвестно о чем Сырцов. Не услышав его, Дарья давила Смирнова:
- Я вас спрашиваю, Александр Иванович!
- Мы на всякий случай подстраховались, - виновато промямлил Дед.
- Спасибо за откровенность. - Даша встала. - Запись в доме выключена?
- Давно! - поспешно ответил Дед.
- Тогда я пойду к себе. Отдохну. - Она, стараясь не задеть Сырцова, обошла его по широкой дуге. Он успел спросить у ее спины:
- От нас?
- И от вас тоже, - ответила она, не оборачиваясь, и скрылась в доме.
Смирнов заменил ее на скамейке и сказал, чувствуя себя виноватым и перед Сырцовым:
- Неловко все как-то получилось. - Понимал, что отдуваться-то Георгию.
- Да что уж теперь! - нервно закончил разговор Сырцов, чтобы начать другой: - Я думаю, все произойдет сегодня, Александр Иванович.
- Твои-то пареньки в работе?
- По точкам, не более того. На скрытую слежку их не выпускаю. Сырые еще, могут наследить.
- И чему ты их на ваших курсах учишь?
- Не на курсах, а в академии, - поправил его Сырцов.
- Один хрен. Скоро тебе ехать, Жора.
- Знаю. Я джип у вас оставлю, а "девятку" возьму, ладно?
- Она же твоя, чего спрашиваешь?
- Боюсь Ксению без колес оставить. Если что, пусть на джипе. Я пойду, чтобы все без спешки. - Сырцов встал и, глядя на редкие смирновские волосенки, попросил: - Вы, Александр Иванович, извинитесь за меня перед Дашей еще раз.
- И за себя тоже, - поднялся и Смирнов. - Иди. И ни пуха тебе ни пера.
- К черту, - без улыбки ответил Сырцов и вышел за калитку.
Смирнов то ли постучал, то ли поскребся и, не открывая двери, спросил умильно:
- Ты спишь, Даша?
- Сплю! - криком ответила она из-за двери.
- Ты уж прости меня, старого дурака. Это все я. Жорка ни при чем.
- Оба хороши! - отозвалась она.
- Ты спи, спи, я больше тебя беспокоить не буду, - заверил ее Смирнов и на цепочках отбыл.
Эту он не жалел. Перегнулся через большое, накрытое пледом тело, взял с тумбочки портрет, перетянутый черный лентой, и спел, стараясь, чтобы получилось как у Олега Радаева:
И вновь начинается бой,
Какое-то сердце в груди...
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
- Я хочу умереть, - не оборачиваясь, трагически заявила Берта.
- Сделаешь дело и умирай себе на здоровье, - милостиво разрешил он. Времени у тебя - только подмыться, помыться и накрасить морду лица. Вставай.
* * *
Через полтора часа домоправительница популярной певицы, всем известная в дачном поселке Берта Григорьевна, празднично яркая и оживленная, объявилась на пятачке, где у автобусной остановки функционировала стандартная палатка, в которой ей и прибрести надо было стандарт: минеральную и сладкую воду, упаковку пива, сухое печенье, орешки, пару шоколадок. Она перечисляла, что ей надо, а любезная (знала постоянную покупательницу) продавщица выставляла через оконце все требуемое на стойку. В поисках кошелька Берта, у которой, как и большинства дам, в сумке был полный бардак, вывалила все содержимое ее на стойку рядом с закупленным товаром. Нетерпеливый грубиян потребовал через Бертино плечо у продавщицы ответа:
- "Балтика" есть?
- Есть, - ответила продавщица. И показала на витрину.
- Ну и обдираловка у вас тут! - осудил и цены, и продавщицу грубиян и опять же через Бертино плечо протянул деньги. Правой рукой, а левой, когда продавщица склонилась над пивным ящиком, выбрал из рассыпанного Бертой барахла нечто, похожее на пуговицу от блейзера, только потолще и без рисунка.
Рыжий Вадик из своего спецфургона сделал телевиком десять крупных планов. Для страховки.
Берта с тяжелой сумкой шла домой, а грубиян неизвестно куда.
* * *
Раньше в этой больнице лечились самые важные лица страны, а теперь самые богатые. Пропуск, слава богу, был заказан. Миновав проходную, Константин Ларцев ухоженной, тщательно подготовленной к позднему весеннему цветению территорией прошел ко входу и через мраморный вестибюль направился к лифтам.
У индивидуальной палаты-апартаментов под номером 801 на белом стуле, растопырив ноги, сидел толстомордый охранник в белом халате поверх кожи. Тухлым взглядом оценив Константина, он спросил гундосо:
- Чего надо?
- Не чего, а кого. Бориса Гуткина.
- Зачем?
- Не твоего ума дело, - взвился Константин. - Иди и доложи.
Охранник, гипнотизируя, секунд пять смотрел на Константина. Ларцев поторопил его:
- Действуй, действуй, Бен.
- Я - не Бен, я - Сема! - горестно и миролюбиво заговорил вдруг охранник, встал со стула, истово перекрестился. - Нету больше Бена, нету! И, наконец, узнал назойливого посетителя. - Так это вы были с тем мужиком, который с нами у жучков сцепился?
Константин в знак примирения похлопал чувствительного Сему по бицепсу и напомнил:
- Иди и доложи.
Обе руки бывшего футбольного администратора, а ныне продюсера были на растяжке. Борис Гуткин находился в позе человека, делающего одно из упражнений утренней зарядки - в положении лежа дотянуться ладонями до пальцев ног. Не дотянулся - замер на полпути.
- Со счастливым спасением тебя, Боб, - поздравил Ларцев. - Вызвонил меня на предмет?
- Охохохо, - пожаловался Гуткин. - Здравствуй, Лара. Присаживайся. Выпить хочешь?
- С чего бы это? - удивился Константин.
- Ни с чего, а за что. За мое счастливое спасение.
- Рано, - твердо сказал Константин, устраиваясь в кресле.
- Что - рано? - испуганно спросил Гуткин. - Считаешь, меня еще доставать будут?
- Рано сейчас. Двенадцать часов. А я раньше пяти не принимаю.
- Так бы и говорил! - разозлился Гуткин. - А то пугаешь, пугаешь!
- Зачем позвал?
- Есть, есть Бог! - в который раз восторженно осознал божье присутствие Гуткин. Счастьем для него было, повторяя и повторяя, рассказывать, как Бог его спас. - Ты представляешь, когда мы подняли и понесли гроб, я вдруг почувствовал, что у меня расшнуровался левый ботинок. И не отойдешь - неудобно ведь, не качнешься - гроб на плече, так и тащился до могилы, боясь наступить на шнурок. Умучился- страсть. Как только гроб поставили, я сразу - за спину Бена и нагнулся, чтобы незаметно шнурки завязать. Тут и рвануло. Сто килограммов Бена мне на спину, и я руками в землю. Я треск своих ломающихся костей слышал, Лара. Меня поначалу за покойника приняли, когда "скорая помощь" трупы разбирать стала. Я весь в кровище, кости наружу, сверху вдрызг изуродованный мертвый Бен... Потом я заорал. От боли, от страха, от счастья, что живой, - не знаю.
- Повезло, - согласился с ним Константин.
- Кто мне шнурки развязал, Лара?
- Бог, что ли? В таком разе он скоро тебе башмаки чистить будет!
- Не кощунствуй, - строго предупредил Гуткин.
- Когда о деле говорить начнешь?
- Сейчас, сейчас, - пообещал Гуткин, прикрыл глаза, помолчал и, непроизвольно раздувая ноздри своего большого носа, в ненависти почти заорал: - Нельзя, нельзя допустить, чтобы эти суки остались безнаказанными!
- Кто эти суки, Боб? - быстро спросил Константин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62