Казалось, палчелоры совершенно забыли о том, что только что осаждали Каин, и сломя голову ринулись в какое-то другое сражение. Но кто был их врагом?
– Не могу понять, – продолжал Каббад настойчиво. – Они орут так, словно их пытают. Будто бы они смертельно напуганы чем-то или кем-то…
– Теоретически, – медленно произнес Аддон, наблюдая за тем, как стройные ряды воинов Каина неотвратимо приближаются к противнику, – даже армия Ардалы могла высадиться с кораблей в тылу нашего врага. – Он прищурился, вглядываясь в силуэты всадников, и ему показалось, что он видит и белого коня Килиана, и рыжего коня Руфа. – Но мне действительно непонятно, отчего они так голосят. И тут ты прав. От этого воя как-то не по себе. Что скажешь, Каббад?
/Если бы я мог сказать все, что предвижу, сколько боли я причинил бы тебе, друг Аддон. Да и не поймешь ты многого. Я и сам не понимаю и не помню… Одна надежда – мы вынесем это, как вынесли все остальное, потому что человек способен на невозможное.. Оттого-то боги приходят и уходят в небытие, а род человеческий остается./
– Нам предстоит столкнуться с чем-то необычным, – ответил прорицатель после долгой паузы. – Не спрашивай, с чем. Ты и сам догадываешься, просто не хочешь признаваться ни себе, ни окружающим.
Никогда еще наши враги не вели себя столь безрассудно, необъяснимо и нелепо. Тому наверняка есть причина. И боюсь, что сия причина не понравится и нам.
8
Победа давалась им в руки до такой степени легко, что у Килиана стали зарождаться неприятные подозрения.
После стольких дней кровопролитных боев; после того, как Суфадонекса вероломно и безжалостно уступил их жизни своему грозному брату; после того, как Ягма гостеприимно распахнул перед ними врата, ведущие в его мрачное царство, – все переменилось в считанные литалы.
В лагере варваров царили паника и хаос.
Что-то происходило там, далеко впереди, где дорога резко поднималась в гору и начинался лес. Где скалы были прорезаны глубокими ущельями и где пели хрустальные водопады. Там, у самой границы с территорией Шэнна, разыгрывалась кровавая трагедия.
Милделины медленно, но неотвратимо шагали впереди маленького войска Каина. Надежно защищенные бронзовыми нагрудниками, поножами и наручами, вооруженные двуручными топорами, в причудливых шлемах, делавших их похожими скорее на кровожадных демонов, нежели на обычных людей, – они сметали всех, кто оказывался у них на пути.
Подвижные, стремительные эстианты зачастую выгоняли на них перепуганных варваров, и топорники крушили врага, в слепой ярости похожие на степной пожар. За ними точно так же не оставалось ничего живого.
Большинство воинов Омагры были застигнуты врасплох. Вопящие, окровавленные, потерявшие ориентацию в пространстве, они метались по разоренному лагерю, среди упавших шатров и брыкающихся и ревущих дензага-ед лагов, между перевернутых барабанов и затоптанных в землю остатков еды… Топорники рубили их, не обращая внимания на то, что враги почти не сопротивлялись. Им было не до благородства, жалости и не до человеколюбия. Только утопив противника в его же крови, они могли гарантировать своему городу победу, а значит, жизнь.
Копейщики-дилорны защищали им спины. Ведь милделины тяжелы и неповоротливы, а их шлемы хоть прочны и надежны, но затрудняют видимость, и топорник не знает, что делается по сторонам. Эта армия шагает только вперед.
Ловкие же копейщики, конечно, не выдерживают прямой атаки колесниц или меченосцев-раллоденов, которых мощные милделины выкашивают будто траву, – зато справляются с конниками и охраняют топорников и лучников.
Справа и слева от милделинов постоянно находились раллодены Руфа Кайнена. Их доспехи были не так тяжелы, как у топорников, но и не такие легкие, как у дилорнов. В левой руке каждый меченосец держал круглый бронзовый щит, а вот клинки у них были железные, обоюдоострые – краса и гордость газарратских кузнецов. Эти мечи ценились на вес золота во всех городах-государствах Рамора, но купить их было очень сложно. Почти все оружие, выкованное газарратскими умельцами, отправляли в царские оружейные. Да и железо было труднодоступно.
Раллодены не щадили никого: они добивали раненых, атаковали с тыла, а один раз – им очень повезло – незамеченными подкрались к целому отряду палчелорских лучников, которые обстреливали кого-то с лихорадочной поспешностью, почти не целясь и пуская стрелы в одну сторону чуть ли не наугад. Меченосцы истребили их в считанные тексели: ведь лучник ничего не может поделать с пехотой или конницей в ближнем бою. Они, конечно, выхватили ножи и даже попытались сопротивляться, но какой жалкой оказалась эта попытка.
Несколько эстиантов подожгли повозки, стоявшие на западной стороне варварского лагеря. Огонь занялся мгновенно, и острые языки пламени при полном безветрии копьями вонзались в белое, изможденное небо.
Войско Каина продвигалось довольно медленно, зато позади оставалась их земля, полностью свободная от захватчиков.
Руф подъехал к Килиану и наклонился к самому уху брата:
– Там, впереди, что-то странное. Не стоит вести туда наших людей.
– Почему?
– Если там сражаются наши союзники, то рано или поздно они подойдут к стенам Каина. Если же это кто-то неведомый, то нельзя рисковать бойцами. Они и так измучены донельзя.
Килиан огляделся.
Вокруг виднелись следы кровавого побоища: тела, тела, тела – одни убитые палчелоры. Руф прав, больше никого не видно. И молодой Кайнен внезапно вспомнил разоренное стойбище палчелоров.
Там тоже были только тела погибших варваров – и больше никаких следов.
Один из раллоденов прикончил последнего оставшегося в живых хиштру и одним махом перерубил кол с насаженным на него красноглазым черепом.
Оскалившееся в свирепой ухмылке воплощение Даданху покатилось под ноги какому-то из топорников. Милделин занес свое оружие, но другой воин удержал его за плечо:
– Погоди, разрубить всегда успеешь. Давай отнесем его Каббаду.
Милделин согласно кивнул. Они подняли с земли какой-то меховой мешок, отряхнули с него пыль и небрежно затолкали жуткую свою добычу внутрь. Даже такая ноша казалась утомленным воинам чересчур тяжелой, и они пристроили поклажу на коня.
– Что это? – спросил кто-то из копейщиков, тревожно оглядываясь.
– Крики смолкли, – буркнул раллоден – седобородый, со свежим рубцом через всю правую половину лица. – Кажется, нашествию конец.
Он тут же сгорбился, обмяк.
– Не расслабляйтесь, – скомандовал Руф жестко. – Стать в кольцо, держать оборону.
– Посреди пустого-то лагеря? – изумился Килиан, но солдаты уже выполняли приказ командира. Они точно знали, что он всегда прав.
– Скажи своим эстиантам разделиться на две группы и прочесать западную и восточную часть долины. Если найдут живого палчелора, пусть возьмут в плен, а не добивают. Нам нужен свидетель происшедшего.
Килиан признал, что Руф снова оказался дальновиднее и разумнее, и слово в слово повторил его распоряжение своим конникам. Те поспешили исполнять.
– Сам-то ты как? – неожиданно спросил Руф.
– Держусь пока, – честно отвечал Килиан.
– Я бы не хотел, чтобы наши солдаты прежде времени испугались, а поэтому предлагаю проехаться вперед только вдвоем.
– Это слишком опасно. Нужно взять с собой еще кого-нибудь.
– Там полегла целая орда палчелоров, – сухо и отрывисто бросил Руф через плечо. – Наши жалкие отряды не смогут противостоять этому неизвестному противнику, если он все еще там.
– А вдруг это союзник? – неуверенно предположил Килиан.
– Где он в таком случае? – И Руф развернул коня на юг. – Там нет людей, иначе бы мы их услышали и увидели. Поедем, брат, посмотрим, что случилось.
– А Омагра, куда делся Омагра?
– И это узнаем.
Сообщив бойцам, что их командиры отправляются на разведку, и посоветовав перейти в тень уцелевших шатров, двое всадников тронулись в путь.
Спустя несколько текселей Килиан возблагодарил богов, что не стал противоречить Руфу и согласился с его предложением.
То, что творилось на южной стороне лагеря варваров, не поддавалось ни осмыслению, ни описанию. Здесь валялись выпотрошенные, разодранные, До неузнаваемости изувеченные тела, будто все демоны Даданху обрели плоть и восстали против несчастных людей.
Да, на войне убивают, и часто смерть бывает тяжелой и мучительной. Да, на войне калечат. И то и другое Килиан не раз проделывал с другими и не раз видел сам. Умирали его друзья и подчиненные. Погибали его враги. Но такого ему встречать не приходилось, за исключением страшной картины, которая только что предстала его взгляду в стойбище палчелоров.
Оторванные, вырванные с мясом человеческие конечности: скрюченные пальцы, лохмотья кожи и одежды; лужи загустевшей уже крови, пропитавшей сухую землю; перевернутая и раздавленная утварь; безголовые тела и головы, валяющиеся без туловищ; глаза, широко раскрытые глаза погибших палчелоров, в которых застыл смертельный ужас /так не может напугать враг, наскочивший на тебя в горячке и суматохе боя, – все происходит слишком быстро и неожиданно/ ; гладко срезанные куски плоти /словно одних людей кто-то рвал на части, а других рубил мечом, но меч такой остроты никогда не принадлежал смертным/ ; распахнутые в безмолвном крике рты; посиневшие лица, на губах – пена, словно эти отравлены; искромсанные куски темного мяса – то ли бывший человек, то ли животное…
Шатер Омагры покосился, но все же стоял. В плотных шкурах, из которых он был сшит, зияло отверстие – длинный разрез, словно сделанный исполинским раллоденом. Но ни Килиан, ни Руф не знали такого великана, который бы мог носить меч подобных размеров. Молодые люди внимательно разглядывали прореху: сидя на коне, можно было дотянуться клинком до верхней части шатра, но как тогда достать одним движением до самой земли?
То, что осталось от Омагры, все еще давало возможность узнать в нем варварского вождя.
Это была верхняя треть туловища. Золотой ошейник на толстой шее, пальцы, унизанные дорогими перстнями (у кого они были отняты совсем недавно?), искаженное мукой, побелевшее лицо с выкатившимися глазами, валяющийся в стороне островерхий головной убор – меха, золото, шлифованные камни. Символ верховной власти палчелоров. Правая рука все еще сжимала раллоден, лезвие которого было покрыто странной синеватой липкой жидкостью.
– Мне плохо, – признался Килиан. – Аж оторопь берет. Давай убираться отсюда поскорее и подальше. Я ничего не понимаю, но мне страшно. Нужно немедленно рассказать все отцу и Каббаду: дела, похоже, еще серьезнее, чем нам представлялось.
Руф спешился, зашел в шатер и поднял с земли островерхую шапку. Протянул добычу Килиану:
– Это стоит захватить с собой. И меч тоже. Мертвые пальцы не разжимались. Килиан предусмотрительно отвернулся, зная, что брат всегда найдет выход из положения. Раздался тихий свист раллодена, глухой стук. Затем голос Руфа:
– Так должна выглядеть кровь демона.
– Хотя бы заверни… это… в какую-нибудь ткань, – попросил Килиан.
– Нельзя, – отвечал молодой человек, привязывая меч Омагры со все еще висящей на нем, обрубленной у основания ладони кистью у себя за спиной. – Эта странная жидкость может впитаться в материю, и Каббаду будет сложно разобраться, что это такое.
/И моя прелестная, нежная У на любит человека, который способен отрубить руку изувеченному мертвецу только ради того, чтобы добыть его меч? И ехать с чужой кистью за плечами – и ему не страшно, не противно! О боги! Он прекрасный воин, но порой мне кажется, что он чересчур хорош, слишком хладнокровен – как не дано обыкновенному человеку. Он умен как безумец./
И Килиан похолодел от того, что он подумал сейчас о любимом брате. Захотелось загладить вину, пусть Руф о ней и не догадывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Не могу понять, – продолжал Каббад настойчиво. – Они орут так, словно их пытают. Будто бы они смертельно напуганы чем-то или кем-то…
– Теоретически, – медленно произнес Аддон, наблюдая за тем, как стройные ряды воинов Каина неотвратимо приближаются к противнику, – даже армия Ардалы могла высадиться с кораблей в тылу нашего врага. – Он прищурился, вглядываясь в силуэты всадников, и ему показалось, что он видит и белого коня Килиана, и рыжего коня Руфа. – Но мне действительно непонятно, отчего они так голосят. И тут ты прав. От этого воя как-то не по себе. Что скажешь, Каббад?
/Если бы я мог сказать все, что предвижу, сколько боли я причинил бы тебе, друг Аддон. Да и не поймешь ты многого. Я и сам не понимаю и не помню… Одна надежда – мы вынесем это, как вынесли все остальное, потому что человек способен на невозможное.. Оттого-то боги приходят и уходят в небытие, а род человеческий остается./
– Нам предстоит столкнуться с чем-то необычным, – ответил прорицатель после долгой паузы. – Не спрашивай, с чем. Ты и сам догадываешься, просто не хочешь признаваться ни себе, ни окружающим.
Никогда еще наши враги не вели себя столь безрассудно, необъяснимо и нелепо. Тому наверняка есть причина. И боюсь, что сия причина не понравится и нам.
8
Победа давалась им в руки до такой степени легко, что у Килиана стали зарождаться неприятные подозрения.
После стольких дней кровопролитных боев; после того, как Суфадонекса вероломно и безжалостно уступил их жизни своему грозному брату; после того, как Ягма гостеприимно распахнул перед ними врата, ведущие в его мрачное царство, – все переменилось в считанные литалы.
В лагере варваров царили паника и хаос.
Что-то происходило там, далеко впереди, где дорога резко поднималась в гору и начинался лес. Где скалы были прорезаны глубокими ущельями и где пели хрустальные водопады. Там, у самой границы с территорией Шэнна, разыгрывалась кровавая трагедия.
Милделины медленно, но неотвратимо шагали впереди маленького войска Каина. Надежно защищенные бронзовыми нагрудниками, поножами и наручами, вооруженные двуручными топорами, в причудливых шлемах, делавших их похожими скорее на кровожадных демонов, нежели на обычных людей, – они сметали всех, кто оказывался у них на пути.
Подвижные, стремительные эстианты зачастую выгоняли на них перепуганных варваров, и топорники крушили врага, в слепой ярости похожие на степной пожар. За ними точно так же не оставалось ничего живого.
Большинство воинов Омагры были застигнуты врасплох. Вопящие, окровавленные, потерявшие ориентацию в пространстве, они метались по разоренному лагерю, среди упавших шатров и брыкающихся и ревущих дензага-ед лагов, между перевернутых барабанов и затоптанных в землю остатков еды… Топорники рубили их, не обращая внимания на то, что враги почти не сопротивлялись. Им было не до благородства, жалости и не до человеколюбия. Только утопив противника в его же крови, они могли гарантировать своему городу победу, а значит, жизнь.
Копейщики-дилорны защищали им спины. Ведь милделины тяжелы и неповоротливы, а их шлемы хоть прочны и надежны, но затрудняют видимость, и топорник не знает, что делается по сторонам. Эта армия шагает только вперед.
Ловкие же копейщики, конечно, не выдерживают прямой атаки колесниц или меченосцев-раллоденов, которых мощные милделины выкашивают будто траву, – зато справляются с конниками и охраняют топорников и лучников.
Справа и слева от милделинов постоянно находились раллодены Руфа Кайнена. Их доспехи были не так тяжелы, как у топорников, но и не такие легкие, как у дилорнов. В левой руке каждый меченосец держал круглый бронзовый щит, а вот клинки у них были железные, обоюдоострые – краса и гордость газарратских кузнецов. Эти мечи ценились на вес золота во всех городах-государствах Рамора, но купить их было очень сложно. Почти все оружие, выкованное газарратскими умельцами, отправляли в царские оружейные. Да и железо было труднодоступно.
Раллодены не щадили никого: они добивали раненых, атаковали с тыла, а один раз – им очень повезло – незамеченными подкрались к целому отряду палчелорских лучников, которые обстреливали кого-то с лихорадочной поспешностью, почти не целясь и пуская стрелы в одну сторону чуть ли не наугад. Меченосцы истребили их в считанные тексели: ведь лучник ничего не может поделать с пехотой или конницей в ближнем бою. Они, конечно, выхватили ножи и даже попытались сопротивляться, но какой жалкой оказалась эта попытка.
Несколько эстиантов подожгли повозки, стоявшие на западной стороне варварского лагеря. Огонь занялся мгновенно, и острые языки пламени при полном безветрии копьями вонзались в белое, изможденное небо.
Войско Каина продвигалось довольно медленно, зато позади оставалась их земля, полностью свободная от захватчиков.
Руф подъехал к Килиану и наклонился к самому уху брата:
– Там, впереди, что-то странное. Не стоит вести туда наших людей.
– Почему?
– Если там сражаются наши союзники, то рано или поздно они подойдут к стенам Каина. Если же это кто-то неведомый, то нельзя рисковать бойцами. Они и так измучены донельзя.
Килиан огляделся.
Вокруг виднелись следы кровавого побоища: тела, тела, тела – одни убитые палчелоры. Руф прав, больше никого не видно. И молодой Кайнен внезапно вспомнил разоренное стойбище палчелоров.
Там тоже были только тела погибших варваров – и больше никаких следов.
Один из раллоденов прикончил последнего оставшегося в живых хиштру и одним махом перерубил кол с насаженным на него красноглазым черепом.
Оскалившееся в свирепой ухмылке воплощение Даданху покатилось под ноги какому-то из топорников. Милделин занес свое оружие, но другой воин удержал его за плечо:
– Погоди, разрубить всегда успеешь. Давай отнесем его Каббаду.
Милделин согласно кивнул. Они подняли с земли какой-то меховой мешок, отряхнули с него пыль и небрежно затолкали жуткую свою добычу внутрь. Даже такая ноша казалась утомленным воинам чересчур тяжелой, и они пристроили поклажу на коня.
– Что это? – спросил кто-то из копейщиков, тревожно оглядываясь.
– Крики смолкли, – буркнул раллоден – седобородый, со свежим рубцом через всю правую половину лица. – Кажется, нашествию конец.
Он тут же сгорбился, обмяк.
– Не расслабляйтесь, – скомандовал Руф жестко. – Стать в кольцо, держать оборону.
– Посреди пустого-то лагеря? – изумился Килиан, но солдаты уже выполняли приказ командира. Они точно знали, что он всегда прав.
– Скажи своим эстиантам разделиться на две группы и прочесать западную и восточную часть долины. Если найдут живого палчелора, пусть возьмут в плен, а не добивают. Нам нужен свидетель происшедшего.
Килиан признал, что Руф снова оказался дальновиднее и разумнее, и слово в слово повторил его распоряжение своим конникам. Те поспешили исполнять.
– Сам-то ты как? – неожиданно спросил Руф.
– Держусь пока, – честно отвечал Килиан.
– Я бы не хотел, чтобы наши солдаты прежде времени испугались, а поэтому предлагаю проехаться вперед только вдвоем.
– Это слишком опасно. Нужно взять с собой еще кого-нибудь.
– Там полегла целая орда палчелоров, – сухо и отрывисто бросил Руф через плечо. – Наши жалкие отряды не смогут противостоять этому неизвестному противнику, если он все еще там.
– А вдруг это союзник? – неуверенно предположил Килиан.
– Где он в таком случае? – И Руф развернул коня на юг. – Там нет людей, иначе бы мы их услышали и увидели. Поедем, брат, посмотрим, что случилось.
– А Омагра, куда делся Омагра?
– И это узнаем.
Сообщив бойцам, что их командиры отправляются на разведку, и посоветовав перейти в тень уцелевших шатров, двое всадников тронулись в путь.
Спустя несколько текселей Килиан возблагодарил богов, что не стал противоречить Руфу и согласился с его предложением.
То, что творилось на южной стороне лагеря варваров, не поддавалось ни осмыслению, ни описанию. Здесь валялись выпотрошенные, разодранные, До неузнаваемости изувеченные тела, будто все демоны Даданху обрели плоть и восстали против несчастных людей.
Да, на войне убивают, и часто смерть бывает тяжелой и мучительной. Да, на войне калечат. И то и другое Килиан не раз проделывал с другими и не раз видел сам. Умирали его друзья и подчиненные. Погибали его враги. Но такого ему встречать не приходилось, за исключением страшной картины, которая только что предстала его взгляду в стойбище палчелоров.
Оторванные, вырванные с мясом человеческие конечности: скрюченные пальцы, лохмотья кожи и одежды; лужи загустевшей уже крови, пропитавшей сухую землю; перевернутая и раздавленная утварь; безголовые тела и головы, валяющиеся без туловищ; глаза, широко раскрытые глаза погибших палчелоров, в которых застыл смертельный ужас /так не может напугать враг, наскочивший на тебя в горячке и суматохе боя, – все происходит слишком быстро и неожиданно/ ; гладко срезанные куски плоти /словно одних людей кто-то рвал на части, а других рубил мечом, но меч такой остроты никогда не принадлежал смертным/ ; распахнутые в безмолвном крике рты; посиневшие лица, на губах – пена, словно эти отравлены; искромсанные куски темного мяса – то ли бывший человек, то ли животное…
Шатер Омагры покосился, но все же стоял. В плотных шкурах, из которых он был сшит, зияло отверстие – длинный разрез, словно сделанный исполинским раллоденом. Но ни Килиан, ни Руф не знали такого великана, который бы мог носить меч подобных размеров. Молодые люди внимательно разглядывали прореху: сидя на коне, можно было дотянуться клинком до верхней части шатра, но как тогда достать одним движением до самой земли?
То, что осталось от Омагры, все еще давало возможность узнать в нем варварского вождя.
Это была верхняя треть туловища. Золотой ошейник на толстой шее, пальцы, унизанные дорогими перстнями (у кого они были отняты совсем недавно?), искаженное мукой, побелевшее лицо с выкатившимися глазами, валяющийся в стороне островерхий головной убор – меха, золото, шлифованные камни. Символ верховной власти палчелоров. Правая рука все еще сжимала раллоден, лезвие которого было покрыто странной синеватой липкой жидкостью.
– Мне плохо, – признался Килиан. – Аж оторопь берет. Давай убираться отсюда поскорее и подальше. Я ничего не понимаю, но мне страшно. Нужно немедленно рассказать все отцу и Каббаду: дела, похоже, еще серьезнее, чем нам представлялось.
Руф спешился, зашел в шатер и поднял с земли островерхую шапку. Протянул добычу Килиану:
– Это стоит захватить с собой. И меч тоже. Мертвые пальцы не разжимались. Килиан предусмотрительно отвернулся, зная, что брат всегда найдет выход из положения. Раздался тихий свист раллодена, глухой стук. Затем голос Руфа:
– Так должна выглядеть кровь демона.
– Хотя бы заверни… это… в какую-нибудь ткань, – попросил Килиан.
– Нельзя, – отвечал молодой человек, привязывая меч Омагры со все еще висящей на нем, обрубленной у основания ладони кистью у себя за спиной. – Эта странная жидкость может впитаться в материю, и Каббаду будет сложно разобраться, что это такое.
/И моя прелестная, нежная У на любит человека, который способен отрубить руку изувеченному мертвецу только ради того, чтобы добыть его меч? И ехать с чужой кистью за плечами – и ему не страшно, не противно! О боги! Он прекрасный воин, но порой мне кажется, что он чересчур хорош, слишком хладнокровен – как не дано обыкновенному человеку. Он умен как безумец./
И Килиан похолодел от того, что он подумал сейчас о любимом брате. Захотелось загладить вину, пусть Руф о ней и не догадывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52