Но еще невыносимей каждый день думать, ты или не ты? Я ненавижу тебя за неизвестность, наверное, больше, чем за убийство.
– Кажется, ты не сомневаешься в моей вине. Уна уронила голову, но тут же подняла ее и смело взглянула на брата:
– Вообще-то, почти не сомневаюсь.
– И ты никогда не простишь меня?
– Я уже простила. Помнишь, мама говорила, что простить – значит понять. И мне кажется, я понимаю, отчего ты это сделал, если все-таки это сделал ты. Отчасти я и сама побуждала тебя к устранению соперника: ведь это я твердила, что желала бы любить тебя, но не могу, потому что на свете есть Руф. Именно я жаловалась тебе, что он не отвечает мне взаимностью, что он вообще ничего не говорит, – и что тебе было делать? У тебя не было даже надежды на то, чтобы стать свидетелем нашего счастья. Возможно, ты спасал не только себя, но и меня.
А он все равно не принадлежал нашему миру, он был другой. И любовь его была иной, и злость, и радость. Я не перестаю его любить, но горе сделало меня старше и мудрее. И я знаю, что мы все равно не были бы вместе здесь, под нашим небом. Потому что на самом деле это небо было мое, твое, мамино, но не Руфа.
Мне все время чудится, что он видел иные сны, ходил по другой траве и слышал пение птиц, которых мы не знаем. Помнишь, раковины-фальчопсы?..
Килиан покивал в знак согласия.
– Он видел их раньше. Я уверена в этом. Странно, правда? Будто я постепенно схожу с ума. Я не хочу мучить отца расспросами, но если Сиринил родила меня, то кто такой – Руф Кайнен? Я спрашивала о нем в храме Ягмы: там никогда не слышали об этом человеке. – Он отрубил руку Омагры, – глухо произнес Килиан. – И она висела у него за спиной, вцепившись в этот проклятый раллоден, и все время грозила мне. Я вытащил свой клинок и подождал – он должен был знать, что происходит, ведь он даже грелы чувствовал. А здесь, а тогда… Он хотел этого, Уна. Я не оправдываюсь, потому что мне нет правдания. Я тоже любил его, и, Ягма меня поцелуй, я люблю его сейчас.
Он не оставляет меня. Я разговариваю с ним и прошу, чтобы он понял. Он приходит в мои сны – темная, безликая тень, вооруженная каким-то страшным мечом, но я уверен, что это Руф. И я бегу за ним, тяну руки, кричу и просыпаюсь от собственного крика…
Согласись, любимая! Ведь если бы не таблички, ты бы поверила мне!
Но я хотел, чтобы ты запомнила его любящим. Таким, каким он не мог быть в жизни, а мог остаться только в смерти.
Я не жалею, что сделал это. Ты можешь казнить меня как убийцу Руфа Кайнена, но даже в смертный час я стану повторять, что не сожалею о содеянном.
Однако мне плохо без него.
– Темная безликая тень, – тихо повторила Уна. – С длинным мечом, какого не было никогда. Я вижу его на фоне ярко-желтого диска луны, и ее тошнотворный свет выворачивает мне душу. Вернись ко мне, – прошу я. И понимаю, что прошу невозможного. Мы отныне по разные стороны…
– Вернись ко мне, – прошептал Килиан. – Полюби меня. Ради тебя я могу все. Полюби…
– Мы по разные стороны, – скорбно ответила она. – Ты убил меня из-за того, что рука Омагры грозила тебе. Ты убил меня и взамен – вместо жизни и судьбы – принес мне недописанную песню. Если ты хотя бы завершил ее… Что там дальше, Килиан?!
– Не знаю, – сказал он сухо. – Честно говоря, я пытался досказать, что дальше, но у меня не его голос и не его сердце. Я родился под нашим небом, а он под каким-то своим. Ты сама это сказала.
3
Здесь все было знакомым и одновременно чужим.
Здесь жила Либина и Аддон Кайнен, здесь смеялась Уна и хохотал здоровяк Килиан; здесь колотила Олькоя его неугомонная сварливая жена, учился владеть топором молодой рыжий воин по имени Рюг…
На этих стенах умирали защитники Каина и Южного рубежа.
В этом маленьком святилище совершал обряды самый плохой на свете прорицатель Каббад.
В этих подвалах хранил запасы на случай осады дотошный старик Микхи, который помнил все раморские легенды.
Здесь обитали те, кого Он защищал, кому был верен и предан.
И отсюда же пришли те, кто убил беззащитного Вувахона и залил его кровью маленькие яркие «хоффриххи».
Здесь тренировали убийц, готовых уничтожать все живое только потому, что оно выглядело иначе, было непохожим, говорило на ином языке или вообще не говорило, а потому не могло произнести ни слова в свое оправдание.
Здесь жили глухие, которые никого не только не слышали, но и не хотели слышать.
Он шел к ним, чтобы докричаться.
Руф Кайнен делал это не для себя и даже не для них, а только ради крошки Вувахона.
/ – Никто не хочет даже попытаться, потому что это очень трудно, иногда – почти невозможно. И это может стоить жизни… Когда-нибудь среди людей появятся те, кто станет стремиться разговаривать с душами в надежде на то, что души потом смогут докричаться до своих людей.
– Смертники.
– Избранники, – возразил Вувахон.
– Нет, смертники./
Но в нем умер человек, и посему он не был уверен, кому суждено стать смертником: тому, кого не захотят слушать, или тому, кто не захочет слышать.
Стояла чудесная ночь.
Руф легко карабкался на неприступные стены Каина, цепляясь крюками, которые выскакивали из пазов на запястьях его доспехов, и помогая ногами: подошвы его обуви были покрыты мелкими острыми шипами и совершенно не скользили.
Он хотел увидеть Аддона или Каббада, потому что эти двое представлялись ему самыми мудрыми и достойными из всех людей, которых он узнал на своем недолгом веку. Жаль, что нет на свете Либины, вот кто умел выслушать и посочувствовать. Внезапно Руф подумал, что Вувахон был правее, чем ему представлялось. Ведь если была в его жизни такая Либина и такой Аддон, если ходят по земле прорицатель, любящий людей больше, чем богов, которым служит, и старый управитель Микхи, потерявший и сына, и внука; и если был Хималь – совсем еще мальчик, не пожалевший себя во имя других, – то, верно, род человеческий заслуживает уважения.
Он должен рассказать людям правду об аухканах, должен объяснить, что земля, где оба народа станут жить в мире и согласии, будет прекрасной. Он обязан это сделать, как бы ни хотелось ему вытащить Арзубакан и посеять целое поле боли среди тех, чьи соплеменники подняли руку на крощечного пряху.
Он перемахнул через широкий каменный зубец и чуть было не натолкнулся на сгорбленную человеческую фигуру. Она была такой маленькой, такой незаметной. Сперва он решил, что встретил ребенка.
Не желая вызывать переполох своим появлением, Руф замер, прижавшись к холодной стене.
– Руф, – произнес мелодичный девичий голос. Он вздрогнул. Это была Уна. Но как она могла увидеть и узнать его ночью, в кромешной тьме – ведь луна была затянута тучами.
– Руф, мне плохо без тебя.
В ее голосе было столько печали и горя, что он сделал бесшумный шаг навстречу – обнять, защитить, успокоить.
– Если бы я знала, что ты хотел написать в этой песне. «Мы вернемся с полей, на которых давно полегли. Возвратимся из тьмы, где до этого долго блуждали». Когда? Когда ты вернешься? Сколько мне еще ждать? Это единственное, ради чего я живу, единственное, на что надеюсь.
Знаешь, любимый, я совершенно по-детски мечтаю, что ты однажды выйдешь из темноты и скажешь: «Я пришел». И я смогу обнять тебя и поцеловать. Поэтому я так часто и охотно остаюсь в темноте. Ведь ты же обещал. Во всяком случае так я себе это придумала. Руф! – простонала она. – Возвращайся скорее, мне невыносимо жить без тебя.
И, покорный этому молящему призыву, он сделал еще один шаг и произнес:
– Я пришел.
– Кто здесь? – громко и резко спросила она. И поскольку ответа не было, повелительно молвила: – Я царица Аммаласуна. Отвечай немедленно, кто ты.
– Царица? – изумился Руф. – А царь Баадер?
/О чем это я? Нет, не такой я представлял нашу первую встречу. А может, так и лучше – слишком многое нужно объяснять./
– Неужели это и на самом деле ты? – недоверчиво сказала девушка. – Голос твой, но уставший. Такой, будто ты не говорил долгие ритофо.
– Я на самом деле давно не пользовался голосом, – признал Руф. – Но ты не сказала, почему ты – царица? Что произошло в Каине после…
Он чуть было не обмолвился «после моей смерти», но решил не причинять Уне боль.
– После того, как Килиан убил тебя? – уточнила девушка.
– Ты знаешь это – и ты здесь?
– Я подозревала, – сказала она. – А напрямую спросила только сегодня. И он ответил. Мне жаль его, хотя он убил нас обоих. Я умерла в тот день, когда тебя не стало, Руф. Смешно, если тебя нет и ты ничего не слышишь, а только чудишься мне в какой-нибудь нелепой и обычной тени, и я снова говорю сама с собой, как и все это время. Смешно и грустно. Я ведь так давно мечтаю хотя бы еще разок увидеть твои глаза. Гадаю – какого они будут цвета на сей раз…
– Я здесь на самом деле. Я не снюсь тебе, и ты меня не придумала. Кажется, со дня моей смерти произошло слишком много странного и необъяснимого. Расскажи мне все.
– Оказалось, что я дочь Сиринил и царя Баадера. Мне рассказала об этом мама в день своей смерти, но я не слишком серьезно отнеслась к ее словам. Я не представляла себе Баадера в роли собственного отца. Мне казалось, мы всегда будем жить в Каине, а то, что происходит в Газарре, – нас не касается. Когда тебя не стало, умерла жена Баадера и его новорожденный сын. Царь приехал за мной в Каин, чтобы объявить наследницей. И в день возвращения в Газарру был убит своим шурином. А я стала царицей.
Отец – Аддон – теперь таленар и недавно захватил для меня Ирруан и Шэнн. А потом двинет нашу армию на Ардалу. Потому что скоро начнется война с чудовищами, и нам нужно будет могущественное войско, чтобы им противостоять. Но не об этом я мечтала говорить с тобой…
Руф! Ты здесь?
– Да…
– Ты призрак?
– Не совсем…
– Ты вернулся из царства Ягмы?
– Я там не был. Меня оживили те, кого ты называешь чудовищами…
В этот миг У на двинулась навстречу любимому, но тут порыв ветра разогнал тучи, и ослепительно желтая луна внезапно осветила все пространство стены.
Руф Кайнен, прежде чем заговорить с У ной, снял шлем-Алакартай, чтобы голос его не искажался, и девушка, протягивающая к нему руки, увидела перед собой страшное серо-синее лицо с блестящими глазами без белков, обрамленное черными волосами.
Он был прекрасен и страшен одновременно.
Уна издала вопль. И было непонятно, чего в нем больше – отвращения, ужаса или отчаяния.
– Кто ты? – закричала она.
– Это я, я. Просто теперь у меня голубая кровь…
Внизу затопотали по камням ноги бегущих стражников. Вспыхнули огненные точки факелов. Люди все прибывали и прибывали, разбуженные и напуганные криком Уны. – Я хотел поговорить.
– Прочь, демон! – Она взмахнула руками, отгоняя его. – Уйди!
– Уна!
– Оставь меня.
– Я должен сказать тебе, что аухканы не чудовища, они добрые. Они добрее нас.
– Исчезни-иии! – взвизгнула она. – Помогите! На помощь!
– Что с тобой? Ты никогда такой не была! Уна…
– Стреляй в него! – раздалось снизу.
– Ты что?! В царицу попадешь!
– Оставь ее, ублюдок!
– Я тебя искрошу! – прорычал Килиан, поднимаясь по узким ступенькам. – Если хоть волос упадет с ее головы…
– И тебе не надоело убивать меня? – насмешливо спросил Руф. – Не подходите! – громко скомандовал он, и воины замерли, услышав такой знакомый голос. – Иначе беды не миновать. Мне нужно всего несколько текселей твоего царского времени…
– Чего ты хочешь? – У на клацала зубами от ужаса.
– Я хотел ответить, чем закончилась песня. Я хотел, чтобы не было войны, но у вас здесь все изменилось. Ты другая. Аддон захватывает мирные города только для того, чтобы воевать с теми, кто хочет жить с вами в мире! Ты знаешь, что Килиан убил меня, но это тебя не смущает. А мой брат готов и во второй раз поднять на меня руку. Может, мне снова повернуться спиной, чтобы ему было удобнее? Вы неприятны мне, люди. Я не знаю, как заставить вас услышать меня…
– Смерть! Смерть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Кажется, ты не сомневаешься в моей вине. Уна уронила голову, но тут же подняла ее и смело взглянула на брата:
– Вообще-то, почти не сомневаюсь.
– И ты никогда не простишь меня?
– Я уже простила. Помнишь, мама говорила, что простить – значит понять. И мне кажется, я понимаю, отчего ты это сделал, если все-таки это сделал ты. Отчасти я и сама побуждала тебя к устранению соперника: ведь это я твердила, что желала бы любить тебя, но не могу, потому что на свете есть Руф. Именно я жаловалась тебе, что он не отвечает мне взаимностью, что он вообще ничего не говорит, – и что тебе было делать? У тебя не было даже надежды на то, чтобы стать свидетелем нашего счастья. Возможно, ты спасал не только себя, но и меня.
А он все равно не принадлежал нашему миру, он был другой. И любовь его была иной, и злость, и радость. Я не перестаю его любить, но горе сделало меня старше и мудрее. И я знаю, что мы все равно не были бы вместе здесь, под нашим небом. Потому что на самом деле это небо было мое, твое, мамино, но не Руфа.
Мне все время чудится, что он видел иные сны, ходил по другой траве и слышал пение птиц, которых мы не знаем. Помнишь, раковины-фальчопсы?..
Килиан покивал в знак согласия.
– Он видел их раньше. Я уверена в этом. Странно, правда? Будто я постепенно схожу с ума. Я не хочу мучить отца расспросами, но если Сиринил родила меня, то кто такой – Руф Кайнен? Я спрашивала о нем в храме Ягмы: там никогда не слышали об этом человеке. – Он отрубил руку Омагры, – глухо произнес Килиан. – И она висела у него за спиной, вцепившись в этот проклятый раллоден, и все время грозила мне. Я вытащил свой клинок и подождал – он должен был знать, что происходит, ведь он даже грелы чувствовал. А здесь, а тогда… Он хотел этого, Уна. Я не оправдываюсь, потому что мне нет правдания. Я тоже любил его, и, Ягма меня поцелуй, я люблю его сейчас.
Он не оставляет меня. Я разговариваю с ним и прошу, чтобы он понял. Он приходит в мои сны – темная, безликая тень, вооруженная каким-то страшным мечом, но я уверен, что это Руф. И я бегу за ним, тяну руки, кричу и просыпаюсь от собственного крика…
Согласись, любимая! Ведь если бы не таблички, ты бы поверила мне!
Но я хотел, чтобы ты запомнила его любящим. Таким, каким он не мог быть в жизни, а мог остаться только в смерти.
Я не жалею, что сделал это. Ты можешь казнить меня как убийцу Руфа Кайнена, но даже в смертный час я стану повторять, что не сожалею о содеянном.
Однако мне плохо без него.
– Темная безликая тень, – тихо повторила Уна. – С длинным мечом, какого не было никогда. Я вижу его на фоне ярко-желтого диска луны, и ее тошнотворный свет выворачивает мне душу. Вернись ко мне, – прошу я. И понимаю, что прошу невозможного. Мы отныне по разные стороны…
– Вернись ко мне, – прошептал Килиан. – Полюби меня. Ради тебя я могу все. Полюби…
– Мы по разные стороны, – скорбно ответила она. – Ты убил меня из-за того, что рука Омагры грозила тебе. Ты убил меня и взамен – вместо жизни и судьбы – принес мне недописанную песню. Если ты хотя бы завершил ее… Что там дальше, Килиан?!
– Не знаю, – сказал он сухо. – Честно говоря, я пытался досказать, что дальше, но у меня не его голос и не его сердце. Я родился под нашим небом, а он под каким-то своим. Ты сама это сказала.
3
Здесь все было знакомым и одновременно чужим.
Здесь жила Либина и Аддон Кайнен, здесь смеялась Уна и хохотал здоровяк Килиан; здесь колотила Олькоя его неугомонная сварливая жена, учился владеть топором молодой рыжий воин по имени Рюг…
На этих стенах умирали защитники Каина и Южного рубежа.
В этом маленьком святилище совершал обряды самый плохой на свете прорицатель Каббад.
В этих подвалах хранил запасы на случай осады дотошный старик Микхи, который помнил все раморские легенды.
Здесь обитали те, кого Он защищал, кому был верен и предан.
И отсюда же пришли те, кто убил беззащитного Вувахона и залил его кровью маленькие яркие «хоффриххи».
Здесь тренировали убийц, готовых уничтожать все живое только потому, что оно выглядело иначе, было непохожим, говорило на ином языке или вообще не говорило, а потому не могло произнести ни слова в свое оправдание.
Здесь жили глухие, которые никого не только не слышали, но и не хотели слышать.
Он шел к ним, чтобы докричаться.
Руф Кайнен делал это не для себя и даже не для них, а только ради крошки Вувахона.
/ – Никто не хочет даже попытаться, потому что это очень трудно, иногда – почти невозможно. И это может стоить жизни… Когда-нибудь среди людей появятся те, кто станет стремиться разговаривать с душами в надежде на то, что души потом смогут докричаться до своих людей.
– Смертники.
– Избранники, – возразил Вувахон.
– Нет, смертники./
Но в нем умер человек, и посему он не был уверен, кому суждено стать смертником: тому, кого не захотят слушать, или тому, кто не захочет слышать.
Стояла чудесная ночь.
Руф легко карабкался на неприступные стены Каина, цепляясь крюками, которые выскакивали из пазов на запястьях его доспехов, и помогая ногами: подошвы его обуви были покрыты мелкими острыми шипами и совершенно не скользили.
Он хотел увидеть Аддона или Каббада, потому что эти двое представлялись ему самыми мудрыми и достойными из всех людей, которых он узнал на своем недолгом веку. Жаль, что нет на свете Либины, вот кто умел выслушать и посочувствовать. Внезапно Руф подумал, что Вувахон был правее, чем ему представлялось. Ведь если была в его жизни такая Либина и такой Аддон, если ходят по земле прорицатель, любящий людей больше, чем богов, которым служит, и старый управитель Микхи, потерявший и сына, и внука; и если был Хималь – совсем еще мальчик, не пожалевший себя во имя других, – то, верно, род человеческий заслуживает уважения.
Он должен рассказать людям правду об аухканах, должен объяснить, что земля, где оба народа станут жить в мире и согласии, будет прекрасной. Он обязан это сделать, как бы ни хотелось ему вытащить Арзубакан и посеять целое поле боли среди тех, чьи соплеменники подняли руку на крощечного пряху.
Он перемахнул через широкий каменный зубец и чуть было не натолкнулся на сгорбленную человеческую фигуру. Она была такой маленькой, такой незаметной. Сперва он решил, что встретил ребенка.
Не желая вызывать переполох своим появлением, Руф замер, прижавшись к холодной стене.
– Руф, – произнес мелодичный девичий голос. Он вздрогнул. Это была Уна. Но как она могла увидеть и узнать его ночью, в кромешной тьме – ведь луна была затянута тучами.
– Руф, мне плохо без тебя.
В ее голосе было столько печали и горя, что он сделал бесшумный шаг навстречу – обнять, защитить, успокоить.
– Если бы я знала, что ты хотел написать в этой песне. «Мы вернемся с полей, на которых давно полегли. Возвратимся из тьмы, где до этого долго блуждали». Когда? Когда ты вернешься? Сколько мне еще ждать? Это единственное, ради чего я живу, единственное, на что надеюсь.
Знаешь, любимый, я совершенно по-детски мечтаю, что ты однажды выйдешь из темноты и скажешь: «Я пришел». И я смогу обнять тебя и поцеловать. Поэтому я так часто и охотно остаюсь в темноте. Ведь ты же обещал. Во всяком случае так я себе это придумала. Руф! – простонала она. – Возвращайся скорее, мне невыносимо жить без тебя.
И, покорный этому молящему призыву, он сделал еще один шаг и произнес:
– Я пришел.
– Кто здесь? – громко и резко спросила она. И поскольку ответа не было, повелительно молвила: – Я царица Аммаласуна. Отвечай немедленно, кто ты.
– Царица? – изумился Руф. – А царь Баадер?
/О чем это я? Нет, не такой я представлял нашу первую встречу. А может, так и лучше – слишком многое нужно объяснять./
– Неужели это и на самом деле ты? – недоверчиво сказала девушка. – Голос твой, но уставший. Такой, будто ты не говорил долгие ритофо.
– Я на самом деле давно не пользовался голосом, – признал Руф. – Но ты не сказала, почему ты – царица? Что произошло в Каине после…
Он чуть было не обмолвился «после моей смерти», но решил не причинять Уне боль.
– После того, как Килиан убил тебя? – уточнила девушка.
– Ты знаешь это – и ты здесь?
– Я подозревала, – сказала она. – А напрямую спросила только сегодня. И он ответил. Мне жаль его, хотя он убил нас обоих. Я умерла в тот день, когда тебя не стало, Руф. Смешно, если тебя нет и ты ничего не слышишь, а только чудишься мне в какой-нибудь нелепой и обычной тени, и я снова говорю сама с собой, как и все это время. Смешно и грустно. Я ведь так давно мечтаю хотя бы еще разок увидеть твои глаза. Гадаю – какого они будут цвета на сей раз…
– Я здесь на самом деле. Я не снюсь тебе, и ты меня не придумала. Кажется, со дня моей смерти произошло слишком много странного и необъяснимого. Расскажи мне все.
– Оказалось, что я дочь Сиринил и царя Баадера. Мне рассказала об этом мама в день своей смерти, но я не слишком серьезно отнеслась к ее словам. Я не представляла себе Баадера в роли собственного отца. Мне казалось, мы всегда будем жить в Каине, а то, что происходит в Газарре, – нас не касается. Когда тебя не стало, умерла жена Баадера и его новорожденный сын. Царь приехал за мной в Каин, чтобы объявить наследницей. И в день возвращения в Газарру был убит своим шурином. А я стала царицей.
Отец – Аддон – теперь таленар и недавно захватил для меня Ирруан и Шэнн. А потом двинет нашу армию на Ардалу. Потому что скоро начнется война с чудовищами, и нам нужно будет могущественное войско, чтобы им противостоять. Но не об этом я мечтала говорить с тобой…
Руф! Ты здесь?
– Да…
– Ты призрак?
– Не совсем…
– Ты вернулся из царства Ягмы?
– Я там не был. Меня оживили те, кого ты называешь чудовищами…
В этот миг У на двинулась навстречу любимому, но тут порыв ветра разогнал тучи, и ослепительно желтая луна внезапно осветила все пространство стены.
Руф Кайнен, прежде чем заговорить с У ной, снял шлем-Алакартай, чтобы голос его не искажался, и девушка, протягивающая к нему руки, увидела перед собой страшное серо-синее лицо с блестящими глазами без белков, обрамленное черными волосами.
Он был прекрасен и страшен одновременно.
Уна издала вопль. И было непонятно, чего в нем больше – отвращения, ужаса или отчаяния.
– Кто ты? – закричала она.
– Это я, я. Просто теперь у меня голубая кровь…
Внизу затопотали по камням ноги бегущих стражников. Вспыхнули огненные точки факелов. Люди все прибывали и прибывали, разбуженные и напуганные криком Уны. – Я хотел поговорить.
– Прочь, демон! – Она взмахнула руками, отгоняя его. – Уйди!
– Уна!
– Оставь меня.
– Я должен сказать тебе, что аухканы не чудовища, они добрые. Они добрее нас.
– Исчезни-иии! – взвизгнула она. – Помогите! На помощь!
– Что с тобой? Ты никогда такой не была! Уна…
– Стреляй в него! – раздалось снизу.
– Ты что?! В царицу попадешь!
– Оставь ее, ублюдок!
– Я тебя искрошу! – прорычал Килиан, поднимаясь по узким ступенькам. – Если хоть волос упадет с ее головы…
– И тебе не надоело убивать меня? – насмешливо спросил Руф. – Не подходите! – громко скомандовал он, и воины замерли, услышав такой знакомый голос. – Иначе беды не миновать. Мне нужно всего несколько текселей твоего царского времени…
– Чего ты хочешь? – У на клацала зубами от ужаса.
– Я хотел ответить, чем закончилась песня. Я хотел, чтобы не было войны, но у вас здесь все изменилось. Ты другая. Аддон захватывает мирные города только для того, чтобы воевать с теми, кто хочет жить с вами в мире! Ты знаешь, что Килиан убил меня, но это тебя не смущает. А мой брат готов и во второй раз поднять на меня руку. Может, мне снова повернуться спиной, чтобы ему было удобнее? Вы неприятны мне, люди. Я не знаю, как заставить вас услышать меня…
– Смерть! Смерть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52