ты велик, но не всемогущ. Ни один из нас не может быть уверен в том, что бессмертие и сила защитят его. И потому говорю тебе: я, Садраксиюшти, один раз уже согласилась сохранить людям и богам Рамора жизнь, и сожалею об этом. Но на сей раз я не стану ждать. Я вмешаюсь тогда, когда сочту нужным. Ибо я не желаю наблюдать смерть того, кого бесконечно любила бы, если бы все еще умела любить…
ГЛАВА 9
1
– Ты великий полководец, друг мой, – восхищенно сказал Каббад.
Они с Аддоном бродили по полю недавнего сражения, состоявшегося в одном конном переходе от Шэнна.
Полки Шэнна уже ожидали их, и таленару пришлось перестраивать свои отряды на ходу. Он знал, что армия нынешнего противника славна своими колесницами и бросает их в бой против пехоты и конницы, а сверкающие лезвия длинных ножей, укрепленные на колесах, сокрушают все живое, что попадает в их бешеное кружение.
Увидев, что шэннские колесничие вот-вот сорвутся с места, бывший таленар Тислен с перекошенным от ужаса лицом прискакал к Аддону, умоляя побыстрее выставить заслон дилорнов, как делали все военачальники без исключения. Однако Кайнен – невозможно спокойный и хладнокровный – приказал вытащить вперед бираторы и отдал воинам распоряжение покинуть орудия, как только колесницы подкатятся слишком близко.
Во второй ряд он поставил тезасиу, которым было ведено поджечь стрелы и пускать их не столько в противника, сколько в землю. Трава после недавнего зноя была все еще суха, и Аддон рассчитывал, что огонь быстро распространится по равнине.
Не встретив сопротивления конницы или пехоты, разогнавшиеся колесничие уже не могли сдержать мчащихся лошадей, когда в их лавину ударил смертоносный каменный дождь. А как только инженеры бираторов оказались в зоне досягаемости стрел, которые пускали лучники, стоявшие на колесницах, они – как и было приказано – покинули свои места, бросив бираторы посреди равнины. И вот тут оказалось, что объехать неожиданное препятствие не удастся, потому что колесничим нужно либо крушить своих же (для маневра пространства не было), либо врезаться на всем скаку в камнеметы, которые были расставлены так, что между ними не могла протиснуться пара коней.
В создавшейся давке и неразберихе, когда возницы пытались сдержать лошадей, развернуть их, выстроить новую линию атаки, в шуме и криках раненых и умирающих, испуганных и растерявшихся людей, командиры не могли отдать новые приказания. Даже отступить было сложно. А тут как раз тезасиу стали осыпать врага горящими стрелами.
Многие колесничие и лучники были убиты, оставшиеся без возниц лошади в панике метались по полю, попадали под ножи, ржали, вставали на дыбы, крушили колесницы…
Вспыхнула трава, и взбешенные животные помчались обратно, к замершему на месте войску Шэнна, которое не ожидало такой скорой и ужасной развязки.
Пехотинцы рассыпались по равнине, но многим из них не удалось избежать столкновения с неуправляемыми колесницами, и они были затоптаны копытами, рассечены лезвиями, раздавлены, искалечены, смяты.
И когда жалкие остатки шэннского войска попытались снова собраться вместе, на них двинулись грозные, закованные в железо и бронзу милделины и раллодены.
Они стучали о щиты мечами и топорами, и этот мерный стук сбивал дыхание, заставляя сердца шэннанцев наполниться ужасом и отчаянием.
Впереди газарратов бежал огонь, а они следовали за ним второй стеной. И если от огня можно было скрыться, то спастись от топорников и мечников Аддона Кайнена было невозможно.
Таленар старался не смотреть на поле боя: последние несколько лун он только и видел, что искаженные мукой лица умирающих и – что еще хуже – искалеченных, израненных, обожженных, насаженных на копья, с перебитыми хребтами, ослепленных, истекающих кровью… Ему казалось, их взгляды всегда будут преследовать его. Эти несчастные слились в одного поверженного воина, и ему было страшно закрывать глаза: он боялся, что этот воин станет приходить в его сны.
Помня о том, как бесславно пал Ирруан и сколько защитников крепости было убито во время осады, Шэнн в тот же день открыл ворота перед таленаром Аддоном и безоговорочно признал своей царицей великую Аммаласуну из рода Айехорнов. Поставив наместником Уны командира Тислена, Кайнен объявил краткий отдых в покоренном городе, строго предупредив, что разбой и грабежи будут караться самым жестоким образом.
– Ты великий полководец, – повторил Каббад.
– Я велик, потому что сумел за короткое время убить множество воинов, вся вина которых заключалась в том, что они защищали свой дом и своих родных.
– Посмотри на это иначе: ты велик тем, что сохранил множество жизней наших солдат. Они славят тебя и призывают богов даровать тебе счастье и благополучие. И я их понимаю и поддерживаю.
– Получил письмо от Уны перед самой битвой. Даже некогда было тебе сказать, – глядя в небо, обронил Кайнен. – Девочка отправляется на Южный рубеж. Там снова объявились эти…
– Как она? – спросил Каббад.
– Любит, тоскует, не может пережить потерю Руфа. Кажется, хочет увидеть Килиана и понять, что дальше. Беда в том, что она становится все более безжалостной и бесчувственной.
– Что еще? – спросил Каббад.
– Ей снится тень Руфа.
– Это плохо, – сказал прорицатель, помрачнев.
– А мне вот Либина не снится, – горько молвил Аддон. – Сколько ни прошу ее явиться в мои сны, сколько ни зову. Не снится. Уна счастливая хотя бы тень, хотя бы краешек тени. Я и на это согласен…
– Тебе же сказали, она в хорошем месте и ждет тебя. Не гневи богов, не требуй большего.
– Я всего лишь любящий человек, Каббад. Разве боги могут понять, как мне больно и страшно? Как мне холодно и пусто без нее в этом мире. Разве наша Уна могла бы стать такой непреклонной, останься Либина в мире живых? Она бы утешила нашу девочку, она бы показала ей другой смысл жизни. Что царский венец, когда моя маленькая крошка несчастна? Она просит, чтобы я помог ей справиться с горем, а я… Что я? Я не знаю, как ей помочь, Каббад. Кто бы мне подсказал, как жить дальше.
– Ты знаешь, Аддон, я очень плохой прорицатель, но я настоятельно советую тебе: собирайся, отправляй войска в Каин, скачи туда как ветер. Я поеду с тобой. Что-то должно случиться в нашей крепости, что-то должно произойти в ближайшее время – и это меня тревожит.
– Что ты видишь? – испугался Кайнен.
– Тень Руфа, друг мой. Совсем не бесплотную тень нашего Руфа…
А что до богов – то и они могут страдать. И это тем более страшно, что их страдание тянется целую вечность.
Они окружили ее со всех сторон, не давая пройти.
– Зачем ты здесь? – спросил горбоносый. – Это наш мир, сколько можно повторять?
– Не становись у меня на пути, двурукий. Я не готова любить вас, в отличие от моего брата и мужа.
И бронированный хвост сокрушил скалу, осыпав всех брызгами острых мелких обломков.
– Здесь нет места таким тварям, – сказал воин. – Мы уничтожили вас в прошлый раз, мы сотрем вас с лица земли и в этот.
– Посмотрим, козявка, – щелкнула она клыками. – Меня нельзя обмануть и предать. И я люблю убивать. Это единственное, в чем я нахожу утешение и радость. Поэтому лучше не угрожайте детенышу, ибо я не стану ждать. На сей раз я не буду наблюдать со стороны, и вмешаюсь в эту битву. Угадайте, чью сторону я приму?
– Пустые угрозы – признак слабости, – сказал каменный исполин. – Что ты можешь сделать мне или моему брату Улькабалу?
/Клубящийся пар над фиолетовым океаном, и морское божество далекого мира – гигантское существо с тысячами щупалец, – корчится в обжигающей воде. В бессильной ярости оно вздымает и обрушивает валы. размером с горы, заливает далекие берега, волнует бездну, но все это не причиняет ни малейшего вреда великой Садраксиюшти. /
– Я подогрею его водичку, – шипит она. – Только прикоснитесь к детенышу.
– Войны не избежать, – говорит горбоносый. – Люди умеют только воевать, убивать и умирать. Все остальное получается у них очень плохо.
– Твое царство увеличивается, когда уменьшаются царства земных владык, маленький Ягма. – Садраксиюшти распахивает необъятные крылья. – Ты сделаешь все, чтобы война разразилась. Но запомни, я приду за тобой. Я приду за всеми вами.
– Мы будем ждать, – говорит Тетареоф… …Слепой юноша стоит на самом краю отвесной скалы, нависающей над ущельем. Внезапно он изо всех сил размахивается и швыряет что-то в бездну.
Крохотные раскрашенные палочки перепуганной стайкой летят вниз…
2
Управитель Микхи чувствовал себя неловко. Ослепительная красавица в золотом венце на каштановых кудрях была его царицей. Но она не переставала быть и маленькой Уной, которой он перевязывал полотном разбитые коленки, помогал прибирать осколки кувшинов, кормил сладостями втайне – от Аддона и Либины и рассказывал самые интересные и страшные легенды.
Он по-прежнему любил ее, но разве мог простой управитель крепости Каин бросаться с объятиями и поцелуями к великой царице Газарры, Ирруана и Шэнна?
Во главе стройных рядов воинов стоял Килиан в сверкающих доспехах и великолепном шлеме с высоким алым гребнем.
Аммаласуна подошла к брату и слабо улыбнулась:
– Здравствуй, эльо Кайнен.
– Приветствую тебя, царица. – Он снял шлем и склонил голову.
И она увидела, что за ухом у него вьется непокорная седая прядь. Почти такая же, как у нее. И появилась почти тогда же.
Она положила на склоненную голову узкую легкую ладонь:
– Пойдем в комнаты.
Проходя мимо Микхи, Уна наклонилась к старику и крепко расцеловала его.
– Я обязательно приду поговорить с тобой, как только закончу все дела с Килианом. Хорошо? И он закивал, смешно тряся белой бородой. Когда Килиан и У на остались вдвоем, в комнате повисло тяжелое молчание. Девушка нервно теребила край своего тонкого зеленого хонедима с вышитыми золотыми птицами. Она избегала встречаться взглядом с человеком, которого большую часть своей жизни привыкла считать братом, и ей от этого было неуютно и неловко. Конечно, теперь ее царский сан служил надежным щитом, и если разговор не получится, то она вправе прервать его в любой момент.
Эльо Кайнен не посмеет противиться воле своей госпожи.
Но ей так хотелось достичь понимания, восстановить хотя бы малую толику их былой близости, доверия, взаимной честности. Ей необходимо было узнать правду, чтобы наконец прекратить терзаться неразрешимым вопросом: что произошло в тот страшный день между ее братом и возлюбленным?
Собравшись с силами, царица подняла глаза на молодого человека и пристально смотрела несколько мгновений. Он отвернулся, побледнел.
– Зачем ты приехала? Я же писал, что здесь опасно.
– Здесь всегда было опасно. Да и в Газарре не так уж тихо. Может быть, там еще страшнее. Здесь мы должны были защищаться от внешнего врага, зато никогда не боялись, что в чашу с вином нам подсыплют яд. А в моем дворце только об этом и думаешь… Все изменилось в моей жизни.
– Все изменилось, – эхом откликнулся Килиан. – Все изменилось в крепости Каин и в моей жизни. Нету прежнего Южного рубежа, каким ты его помнишь.
– Нет и прежней меня. Думаю, не ошибусь, если скажу, что там, над обрывом Улсалус, погиб не только Руф Кайнен, но и милый мальчик Килиан, которого мы все так любили. Так что и самого Килиана Кайнена, каким я его знала, тоже нет.
Нет мамы, и нет нашего отца – главы клана и самого лучшего защитника Южного рубежа.
– Это уже твоя вина. Ты сделала из отца завоевателя, – тихо, но непреклонно сказал молодой человек.
– У меня нет иного выхода. Мне нужно огромное войско, чтобы отразить нашествие чудовищ, но некогда вести долгие переговоры с другими царями. Да и смысла в этом мало. А нашествие будет: я знаю.
Я вот за чем приехала, Килиан, я хочу знать: это ты убил его?
– Тебе будет легче, если я отвечу «да»?
– Нет. Это будет ужасно и невыносимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
ГЛАВА 9
1
– Ты великий полководец, друг мой, – восхищенно сказал Каббад.
Они с Аддоном бродили по полю недавнего сражения, состоявшегося в одном конном переходе от Шэнна.
Полки Шэнна уже ожидали их, и таленару пришлось перестраивать свои отряды на ходу. Он знал, что армия нынешнего противника славна своими колесницами и бросает их в бой против пехоты и конницы, а сверкающие лезвия длинных ножей, укрепленные на колесах, сокрушают все живое, что попадает в их бешеное кружение.
Увидев, что шэннские колесничие вот-вот сорвутся с места, бывший таленар Тислен с перекошенным от ужаса лицом прискакал к Аддону, умоляя побыстрее выставить заслон дилорнов, как делали все военачальники без исключения. Однако Кайнен – невозможно спокойный и хладнокровный – приказал вытащить вперед бираторы и отдал воинам распоряжение покинуть орудия, как только колесницы подкатятся слишком близко.
Во второй ряд он поставил тезасиу, которым было ведено поджечь стрелы и пускать их не столько в противника, сколько в землю. Трава после недавнего зноя была все еще суха, и Аддон рассчитывал, что огонь быстро распространится по равнине.
Не встретив сопротивления конницы или пехоты, разогнавшиеся колесничие уже не могли сдержать мчащихся лошадей, когда в их лавину ударил смертоносный каменный дождь. А как только инженеры бираторов оказались в зоне досягаемости стрел, которые пускали лучники, стоявшие на колесницах, они – как и было приказано – покинули свои места, бросив бираторы посреди равнины. И вот тут оказалось, что объехать неожиданное препятствие не удастся, потому что колесничим нужно либо крушить своих же (для маневра пространства не было), либо врезаться на всем скаку в камнеметы, которые были расставлены так, что между ними не могла протиснуться пара коней.
В создавшейся давке и неразберихе, когда возницы пытались сдержать лошадей, развернуть их, выстроить новую линию атаки, в шуме и криках раненых и умирающих, испуганных и растерявшихся людей, командиры не могли отдать новые приказания. Даже отступить было сложно. А тут как раз тезасиу стали осыпать врага горящими стрелами.
Многие колесничие и лучники были убиты, оставшиеся без возниц лошади в панике метались по полю, попадали под ножи, ржали, вставали на дыбы, крушили колесницы…
Вспыхнула трава, и взбешенные животные помчались обратно, к замершему на месте войску Шэнна, которое не ожидало такой скорой и ужасной развязки.
Пехотинцы рассыпались по равнине, но многим из них не удалось избежать столкновения с неуправляемыми колесницами, и они были затоптаны копытами, рассечены лезвиями, раздавлены, искалечены, смяты.
И когда жалкие остатки шэннского войска попытались снова собраться вместе, на них двинулись грозные, закованные в железо и бронзу милделины и раллодены.
Они стучали о щиты мечами и топорами, и этот мерный стук сбивал дыхание, заставляя сердца шэннанцев наполниться ужасом и отчаянием.
Впереди газарратов бежал огонь, а они следовали за ним второй стеной. И если от огня можно было скрыться, то спастись от топорников и мечников Аддона Кайнена было невозможно.
Таленар старался не смотреть на поле боя: последние несколько лун он только и видел, что искаженные мукой лица умирающих и – что еще хуже – искалеченных, израненных, обожженных, насаженных на копья, с перебитыми хребтами, ослепленных, истекающих кровью… Ему казалось, их взгляды всегда будут преследовать его. Эти несчастные слились в одного поверженного воина, и ему было страшно закрывать глаза: он боялся, что этот воин станет приходить в его сны.
Помня о том, как бесславно пал Ирруан и сколько защитников крепости было убито во время осады, Шэнн в тот же день открыл ворота перед таленаром Аддоном и безоговорочно признал своей царицей великую Аммаласуну из рода Айехорнов. Поставив наместником Уны командира Тислена, Кайнен объявил краткий отдых в покоренном городе, строго предупредив, что разбой и грабежи будут караться самым жестоким образом.
– Ты великий полководец, – повторил Каббад.
– Я велик, потому что сумел за короткое время убить множество воинов, вся вина которых заключалась в том, что они защищали свой дом и своих родных.
– Посмотри на это иначе: ты велик тем, что сохранил множество жизней наших солдат. Они славят тебя и призывают богов даровать тебе счастье и благополучие. И я их понимаю и поддерживаю.
– Получил письмо от Уны перед самой битвой. Даже некогда было тебе сказать, – глядя в небо, обронил Кайнен. – Девочка отправляется на Южный рубеж. Там снова объявились эти…
– Как она? – спросил Каббад.
– Любит, тоскует, не может пережить потерю Руфа. Кажется, хочет увидеть Килиана и понять, что дальше. Беда в том, что она становится все более безжалостной и бесчувственной.
– Что еще? – спросил Каббад.
– Ей снится тень Руфа.
– Это плохо, – сказал прорицатель, помрачнев.
– А мне вот Либина не снится, – горько молвил Аддон. – Сколько ни прошу ее явиться в мои сны, сколько ни зову. Не снится. Уна счастливая хотя бы тень, хотя бы краешек тени. Я и на это согласен…
– Тебе же сказали, она в хорошем месте и ждет тебя. Не гневи богов, не требуй большего.
– Я всего лишь любящий человек, Каббад. Разве боги могут понять, как мне больно и страшно? Как мне холодно и пусто без нее в этом мире. Разве наша Уна могла бы стать такой непреклонной, останься Либина в мире живых? Она бы утешила нашу девочку, она бы показала ей другой смысл жизни. Что царский венец, когда моя маленькая крошка несчастна? Она просит, чтобы я помог ей справиться с горем, а я… Что я? Я не знаю, как ей помочь, Каббад. Кто бы мне подсказал, как жить дальше.
– Ты знаешь, Аддон, я очень плохой прорицатель, но я настоятельно советую тебе: собирайся, отправляй войска в Каин, скачи туда как ветер. Я поеду с тобой. Что-то должно случиться в нашей крепости, что-то должно произойти в ближайшее время – и это меня тревожит.
– Что ты видишь? – испугался Кайнен.
– Тень Руфа, друг мой. Совсем не бесплотную тень нашего Руфа…
А что до богов – то и они могут страдать. И это тем более страшно, что их страдание тянется целую вечность.
Они окружили ее со всех сторон, не давая пройти.
– Зачем ты здесь? – спросил горбоносый. – Это наш мир, сколько можно повторять?
– Не становись у меня на пути, двурукий. Я не готова любить вас, в отличие от моего брата и мужа.
И бронированный хвост сокрушил скалу, осыпав всех брызгами острых мелких обломков.
– Здесь нет места таким тварям, – сказал воин. – Мы уничтожили вас в прошлый раз, мы сотрем вас с лица земли и в этот.
– Посмотрим, козявка, – щелкнула она клыками. – Меня нельзя обмануть и предать. И я люблю убивать. Это единственное, в чем я нахожу утешение и радость. Поэтому лучше не угрожайте детенышу, ибо я не стану ждать. На сей раз я не буду наблюдать со стороны, и вмешаюсь в эту битву. Угадайте, чью сторону я приму?
– Пустые угрозы – признак слабости, – сказал каменный исполин. – Что ты можешь сделать мне или моему брату Улькабалу?
/Клубящийся пар над фиолетовым океаном, и морское божество далекого мира – гигантское существо с тысячами щупалец, – корчится в обжигающей воде. В бессильной ярости оно вздымает и обрушивает валы. размером с горы, заливает далекие берега, волнует бездну, но все это не причиняет ни малейшего вреда великой Садраксиюшти. /
– Я подогрею его водичку, – шипит она. – Только прикоснитесь к детенышу.
– Войны не избежать, – говорит горбоносый. – Люди умеют только воевать, убивать и умирать. Все остальное получается у них очень плохо.
– Твое царство увеличивается, когда уменьшаются царства земных владык, маленький Ягма. – Садраксиюшти распахивает необъятные крылья. – Ты сделаешь все, чтобы война разразилась. Но запомни, я приду за тобой. Я приду за всеми вами.
– Мы будем ждать, – говорит Тетареоф… …Слепой юноша стоит на самом краю отвесной скалы, нависающей над ущельем. Внезапно он изо всех сил размахивается и швыряет что-то в бездну.
Крохотные раскрашенные палочки перепуганной стайкой летят вниз…
2
Управитель Микхи чувствовал себя неловко. Ослепительная красавица в золотом венце на каштановых кудрях была его царицей. Но она не переставала быть и маленькой Уной, которой он перевязывал полотном разбитые коленки, помогал прибирать осколки кувшинов, кормил сладостями втайне – от Аддона и Либины и рассказывал самые интересные и страшные легенды.
Он по-прежнему любил ее, но разве мог простой управитель крепости Каин бросаться с объятиями и поцелуями к великой царице Газарры, Ирруана и Шэнна?
Во главе стройных рядов воинов стоял Килиан в сверкающих доспехах и великолепном шлеме с высоким алым гребнем.
Аммаласуна подошла к брату и слабо улыбнулась:
– Здравствуй, эльо Кайнен.
– Приветствую тебя, царица. – Он снял шлем и склонил голову.
И она увидела, что за ухом у него вьется непокорная седая прядь. Почти такая же, как у нее. И появилась почти тогда же.
Она положила на склоненную голову узкую легкую ладонь:
– Пойдем в комнаты.
Проходя мимо Микхи, Уна наклонилась к старику и крепко расцеловала его.
– Я обязательно приду поговорить с тобой, как только закончу все дела с Килианом. Хорошо? И он закивал, смешно тряся белой бородой. Когда Килиан и У на остались вдвоем, в комнате повисло тяжелое молчание. Девушка нервно теребила край своего тонкого зеленого хонедима с вышитыми золотыми птицами. Она избегала встречаться взглядом с человеком, которого большую часть своей жизни привыкла считать братом, и ей от этого было неуютно и неловко. Конечно, теперь ее царский сан служил надежным щитом, и если разговор не получится, то она вправе прервать его в любой момент.
Эльо Кайнен не посмеет противиться воле своей госпожи.
Но ей так хотелось достичь понимания, восстановить хотя бы малую толику их былой близости, доверия, взаимной честности. Ей необходимо было узнать правду, чтобы наконец прекратить терзаться неразрешимым вопросом: что произошло в тот страшный день между ее братом и возлюбленным?
Собравшись с силами, царица подняла глаза на молодого человека и пристально смотрела несколько мгновений. Он отвернулся, побледнел.
– Зачем ты приехала? Я же писал, что здесь опасно.
– Здесь всегда было опасно. Да и в Газарре не так уж тихо. Может быть, там еще страшнее. Здесь мы должны были защищаться от внешнего врага, зато никогда не боялись, что в чашу с вином нам подсыплют яд. А в моем дворце только об этом и думаешь… Все изменилось в моей жизни.
– Все изменилось, – эхом откликнулся Килиан. – Все изменилось в крепости Каин и в моей жизни. Нету прежнего Южного рубежа, каким ты его помнишь.
– Нет и прежней меня. Думаю, не ошибусь, если скажу, что там, над обрывом Улсалус, погиб не только Руф Кайнен, но и милый мальчик Килиан, которого мы все так любили. Так что и самого Килиана Кайнена, каким я его знала, тоже нет.
Нет мамы, и нет нашего отца – главы клана и самого лучшего защитника Южного рубежа.
– Это уже твоя вина. Ты сделала из отца завоевателя, – тихо, но непреклонно сказал молодой человек.
– У меня нет иного выхода. Мне нужно огромное войско, чтобы отразить нашествие чудовищ, но некогда вести долгие переговоры с другими царями. Да и смысла в этом мало. А нашествие будет: я знаю.
Я вот за чем приехала, Килиан, я хочу знать: это ты убил его?
– Тебе будет легче, если я отвечу «да»?
– Нет. Это будет ужасно и невыносимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52