Ты единственный из ныне живущих, кто способен понимать и нас, и своих бывших соплеменников. И ты сам принял это решение, Руф.
– И кто же я теперь?
– А кем ты был?
– Руфом Кайненом…
/Он прав – я не знаю, кем был. Храм Ягмы? Детство? Да полно, зачем притворяться? Смерть стерла эту память и не дала иной.
Уна… Да, я любил ее. Но любил так, как умел, а не как ей было нужно, и поэтому я не имею права говорить, что я был человеком, который любил. Хотя это, пожалуй, единственное, к чему я хотел бы вернуться.
Мать. Женщина, которая называла меня мальчик мой, – вот и все, что я о ней. знаю. И меня это не тревожит. И боли больше не причиняет.
Брат. Хм…
Аддон Кайнен. Безусловно, он заслуживает счастья. И я никогда не посмею – тем более после смерти Либины – заставлять его выбирать между мной и собственным сыном. Его сын существует во плоти, он настоящий, а не то чудовище, каким явлюсь к Аддону я, если вдруг явлюсь. Нет, ему будет легче думать, что я умер, нежели видеть, как я живу.
Вот и нет у меня Аддона.
Ни-че-го у меня нет./
Ты прав, великий Шигауханам. Я не знаю, кем был. Но ответ наверняка существует, если я все же вернулся в мир живых. Никто не рождается под этим небом просто так – это я твердо усвоил, – и, значит, есть во всем случившемся смысл и высокая цель, пусть даже я не помню об этом.
Я не стану тебя благодарить, бог, ибо за то, что ты со мной сделал, не благодарят. В каком-то смысле ты убил меня вернее и надежнее, чем мой бедный брат Килиан, вонзивший клинок мне в спину.
Но я не стану и проклинать тебя. Не из страха или трепета перед твоим могуществом, а потому, что дело уже сделано. И теперь мне придется учиться быть сыном и братом аухканов, как некогда в крепости Каин я учился быть Руфом Кайненом…
Что значит эта твоя мысль, бог?
– Я улыбаюсь, – отвечал Шигауханам. – Это ведь так называется, Руф? Подойди поближе, я расскажу тебе, зачем я пришел в этот мир. Тебе будет интересно.
3
Расколотые статуи ирруанских героев, бассейн с застоявшейся вонючей водой, в котором плавает кверху лицом раздутый посиневший труп со стрелой в груди, зарево пожара там, где когда-то возвышался царский дворец с расписными колоннами, напуганные и отчаявшиеся горожане мечутся между разрушенных и горящих домов…
На подворье маленького храма врывается всадник на взмыленном жеребце, и копыта коня выбивают звонкую дробь по каменным плитам.
– Таленар Аддон! – доложил запыхавшийся гонец. – Турнага схватили.
Турнаг, наместник покойного Баадера Айехорна в Ирруане, не признал наследницей погибшего его дочь от Сиринил из рода Кайненов и самовольно объявил себя орфом – правителем города.
Это случилось почти одновременно с прибытием Аддона Кайнена в Великую Газарру, к трону новой царицы Аммаласуны. Он едва успел принять из ее рук золотой раллоден таленара – верховного военачальника Газарры – и поприсутствовать при обрядах и жертвоприношениях, которые совершали в храмах всех почитаемых в государстве богов.
Конечно, самую щедрую жертву новоиспеченный таленар принес кровожадному Суфадонексе, хотя многочисленные сопровождающие отметили странное выражение лица Аддона – ни трепета, ни счастья, ни торжества, то есть чувств вполне понятных и объяснимых при данных обстоятельствах, а лишь какая-то веселая злость, азарт и… как будто что-то еще.
Это нечто не поддавалось объяснению. Кайнен вел себя так, словно бросал вызов всем богам Рамора; словно зашел в храм повидать старого и не самого доброго знакомого, но – как равный к равному.
И когда верховный жрец Суфадонексы, влиятельнейший человек по имени Сенакси, попросил (вернее, потребовал по привычке), чтобы военачальник пожертвовал храму бога войны свой знаменитый перстень – и даже пальцем потыкал в алый камень с затейливой резьбой, – то получил резкий отказ.
Человек вел себя в обители бога дерзко и непокорно. Но, глядя в глаза Аддона Кайнена, бывшего хранителя Южного рубежа, а ныне второго человека в Газарре, никто не осмелился сказать ему об этом.
Правда, это мог сделать прорицатель Каббад, которого царица Аммаласуна также пригласила в столицу. Аддон настоял на том, чтобы приглашение было принято, и со старым другом почти не расставался. Однако Каббад менее всего желал вмешиваться в отношения таленара и богов. Он ведь был очень плохим прорицателем.
Из храма Суфадонексы Аддон Кайнен направился к Северным воротам, за которыми уже выстроилось его победоносное войско. .
Три сотни милделинов в сверкающих шлемах, полностью закрывавших лицо железными масками; с прорезями для глаз, стояли первыми. Гребни на шлемах были сделаны из жестких грив нулаганов. Наручи и поножи топорников сверкали на солнце, а тяжелые секиры висели за спинами, поверх синих плащей.
За ними выстроились пять сотен дилорнов в легких доспехах из кожи с металлическими бляхами и с прямоугольными высокими щитами. Их шлемы с обоих боков были увенчаны алыми и голубыми перьями тисго. Короткие плащи из пятнистых шкур эфпалу отличали их от прочих солдат.
Пять сотен раллоденов в шлемах с черными гребнями и черных же плащах приветствовали таленара короткими ударами мечей о круглые серебристые щиты. Их доспехи были самыми дорогими, ибо сочетали в себе прочность панцирей милделинов и легкость кожаной амуниции дилорнов.
Конницей командовал бывший таленар Тислен – человек честный и открытый. Он, конечно, не был рад смещению с должности, но и зла на Кайнена не держал. К тому же Тислен всегда признавал несомненные таланты хранителя Южного рубежа, и поэтому царица Аммаласуна решилась оставить его служить под началом Аддона.
Эстианты всегда были гордостью газарратского войска. Три сотни всадников в золотых шлемах в виде оскаленных морд панон-теравалей и с белыми плюмажами, трепещущими на ветру, – прекрасное зрелище. У эстинатов не было четкого деления: среди них встречались и отменные лучники, и мастера фехтования.
Новая сотня колесничих была сформирована недавно, и молодой командир этого отряда откровенно волновался. По обыкновению, колеса шэннских колесниц снабжались длинными – в локоть – обоюдоострыми лезвиями, которые калечили всех оказавшихся в пределах достижимости. Однако на сей раз решили не рисковать, а посмотреть, удастся ли новой сотне четко взаимодействовать со всем войском. За спиной каждого колесничего стоял лучник-тезасиу с большим запасом длинных стрел.
Еще три сотни лучников должны были идти в пешем строю. Их почти не обременяли доспехи, зато у пояса висело по два колчана со стрелами и короткие мечи на случай, если враги прорвутся сквозь строй пехотинцев. Впрочем, в этой ситуации лучники чаще всего погибали: они были почти бесполезны в ближнем бою.
Царица Газарры и Ирруана – Аммаласуна приехала проводить своего таленара и напутствовать войска.
Аддон Кайнен впервые видел свою маленькую Уну в роскошных царских одеяниях и с венцом поверх каштановых волос, уложенных в замысловатую прическу. Прежде его девочка никогда не занималась этим, и он привык к тому, что буйный и непокорный водопад обрушивается до самых подколенок, заставляя ее немного отклонять назад голову.
Так было и на этот раз.
Только сейчас перед Кайненом стояла на сверкающей золотом и драгоценными эмалями колеснице не маленькая девочка, а гордая правительница, сознающая свою власть и величие.
– Мои доблестные воины! – крикнула она, когда замолкли приветственные вопли и звон оружия. – Великая Газарра давно уже является центром Рамора и самым могучим из всех известных нам государств. Пришло время потребовать у мира признания нашего верховенства. Мы приумножим славу наших предков и создадим нечто еще более величественное и прекрасное, чем они. И мы не станем смиренно просить у соседних правителей вступить в союз с Газаррой, дабы добиться большего процветания. Мы потребуем послушания! Мы придем и возьмем все, что нужно моему доброму народу, чтобы жить сытно и безбедно. Пусть же хранят вас боги-покровители Газарры. Я жду вас с победой и славой!
Ор стоял такой, что Кайнену казалось – его сейчас снесет с коня, словно порывом ураганного ветра.
Его девочка очень изменилась. Даже голос стал другим.
Он подъехал к колеснице и низко склонил голову.
– Перестань, отец, – попросила У на. – Тебя это все не касается и никогда не коснется. Да, прежней меня уже не будет: я ушла куда-то далеко вместе с мамой и Руфом и не хочу возвращаться, потому что нам с тобой нечего делать без них под этим небом. Но нынешние мы вполне можем сделать хоть что-нибудь, чтобы они нами гордились.
Ты знаешь, после смерти Руфа мир для меня поблек. Но если я все же осталась жива, то в этом есть .какой-то смысл, пусть даже я его и не угадываю. И если ты прав и вскоре начнется самая страшная война из всех, что знали люди, то я хочу встретить врага во всеоружии. Поезжай и привези мне голову ирруанского орфа вместе с его диадемой.
– Девочка моя, ты ли это?
– Привыкай, отец. Это необходимо, поверь мне.
– Боюсь, что так. – И Аддон нежно поцеловал свою дочь
/царицу/ .
Своего коня он развернул на север, а колесница Аммаласуны в сопровождении отряда эстиантов вернулась в Газарру.
Ни один из них не обернулся.
Ирруан сопротивлялся отчаянно, но недолго.
Мрачный, как грозовая туча, Кайнен взял город с такими маленькими потерями, что бывший таленар Тислен отказывался верить своим глазам. Однако верить все-таки приходилось.
Аддон берег солдат, как пальцы собственной правой руки. Он заставлял их маневрировать, совершать ложные вылазки, обстреливать из бираторов городские кварталы, чтобы горожане вынудили своего правителя сдаться, – и в конце концов добился своего. Но содеянное было ему явно не по душе.
Новый таленар впервые в жизни завоевывал, а не оборонял. И сознание того, что он проливает кровь таких же беззащитных стариков, женщин и детей, как и те, что по-прежнему ждут его в Каине, отравляло душу Аддона ядом.
Прорицатель Каббад неотлучно находился при Друге.
– Мне тошно, – пожаловался Кайнен, глядя, как течет неостановимый поток его солдат в широкую брешь, образовавшуюся на месте рухнувших ворот.
Он, как мог, старался остановить грабежи и убийства, но газарраты словно обезумели. Там, где проходили милделины, не оставалось живых; тезасиу и раллодены атаковали дворец орфа; душераздирающие крики неслись со всех сторон – горожане с упорством обреченных защищали дома, и довольно большой отряд ирруанцев засел в храме Улькабала, несколько десятков эстиантов преследовали бежавшего в отчаянии правителя Турнага; большой отряд копейщиков прошагал мимо своего командира по направлению к…
– Храм Эрби! – закричал Кайнен, будто из него вынимали сердце.
Он живо представил себе, что произойдет сейчас у входа в заброшенный храм, где трое кротких и беззащитных старичков обязательно будут защищать свою богиню.
Он нахлестывал коня, и бедное животное храпело под ним, не понимая причин внезапной ярости обычно спокойного хозяина. Конь не мог пробиться через плотную толпу воинов, и Кайнен принялся раздавать удары древком дротика. Он колотил солдат, он изрыгал проклятия, он был страшен – и они расступились перед ним, сообразив наконец, что таленара надо пропустить вперед.
/И дался же ему этот нищий храм. Тут одна пыль да трава – ни золота, ни драгоценной утвари, ни молодых и сильных пленников./
Кайнен в сопровождении изменившегося в лице Каббада ворвался во двор храма как раз в ту минуту, когда небольшая группка из пяти или шести раллоденов – только что из гущи сражения, со свежими отметинами, в потемневших от крови и грязи доспехах – пыталась пройти мимо старичка,
/О боги/ Это же тот самый, что подарил мне амулет. Денег еще брать не хотел… Я положил на блюдо для пожертвований, и там была только пыль… Его зовут У клак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52