– раздались гневные выкрики. – Это демон, принявший личину Руфа!
– Это чудовище!
– Убейте чудовище!!!
– Даже если ты Руф, я убью тебя, – сказал Килиан. – Отпусти ее.
– А я и не держу.
Уна стояла столбом, глядя на силуэт Руфа – темную безликую тень с длинным мечом в руке.
– С равнодушных небес, – заговорил он, и царица не сразу сообразила, что любимый голос продолжает песню, – и от самого края земли. Те, кого позабыли, и те, кого преданно ждали. И за этим столом мы впервые поймем, что почем…
Он отодвинулся от нее на несколько шагов, и были в этом движении и презрение, и тоска.
– Мы узнаем друг друга: и мысли, и души, и лица…
Коротко свистнула стрела, выбив фонтанчик пыли из каменной стены в нескольких ладонях от головы Руфа. Он неторопливо надел шлем. Замолчал. Им не нужно было слышать его.
Приближался к нему с обнаженным раллоденом Килиан.
Пятилась У на, которая даже не стала разбираться, что к чему. Впрочем, Уны больше не было. На самом деле отступала от него царица Газарры, Ирруана и Шэнна – Аммаласуна. А такой он не знал и, что нужно говорить ей, не представлял. Как не представлял, что можно сказать брату, готовому убить его во второй раз.
Руфу было горько.
Вторая стрела ударилась о панцирь Алакартай и отскочила от него.
– Теплый прием, – сказал он и сам удивился, как неприятно было губам шевелиться. Ему не хотелось больше говорить. Ему хотелось думать.
– Злой дух! – завопил лучник, чей выстрел попал в цель, но не поразил врага. – Он неуязвим!
– Именем Суфадонексы и Ягмы! – воззвал кто-то.
Руф повернулся к Килиану и Уне, замершим в нескольких шагах от него. Немигающие темные глаза уставились на царицу. .
– Мы по разные стороны, – глухо пророкотал голос из-под шлема. – Как жаль.
И он спрыгнул со стены.
Аммаласуна ахнула, прислушиваясь. Однако не было ни звука падения тела, ни крика, ни даже сдавленного вздоха. Ничего, что должно было быть слышно…
Килиан стоял белее полотна.
– Мы по разные стороны, – внезапно прошептала девушка. – И я это сделала своими руками.
– Руф!!! – закричала она в темноту ночи. – Руф! Прости! Вернись!
Люди внизу замерли, не понимая, что происходит с их повелительницей. Заколдовал он ее, что ли? Или на самом деле душа Кайнена являлась о чем-то предупредить. Но тени такими не бывают – ни в одной легенде не сказано, чтобы от теней стрелы отскакивали.
Ходячий мертвец…
Это всегда страшно и подлежит немедленному и окончательному умерщвлению.
Люди волновались и обсуждали, стоит ли идти отлавливать чудовищ прямо сейчас или не высовываться из-за стен. Спасибо, что никто не пострадал, чего уж самим напрашиваться на неприятности?
– Прости, – прошептала У на. – Я не стала слушать тебя, а ведь это действительно был ты. Я упустила единственный шанс, о котором столько просила.
Килиан подошел к ней и обнял за плечи. Она не стала уклоняться.
– Ты веришь ему?
– Что он Руф? Да.
– Нет, что чудовища добрее нас и хотят, мира.
– Нет, конечно. Это ведь Руф. Он всегда жил под другим небом.
С завтрашнего дня начинай готовиться к самой страшной войне, какую только можешь себе представить.
4
Аддон Кайнен никогда не думал, что старики могут быть такими выносливыми. Сперва он уговаривал Каббада не следовать за ним, утверждая, что прорицатель просто не выдержит бешеной гонки, однако спустя какое-то время следил только за тем, чтобы не отставать от своего друга.
Они загнали двух коней, как на крыльях несясь к Южному рубежу. И если у таленара хватало сил думать, то он думал именно о том, кто из них двоих более достоин называться великим воином. Каббад сидел на коне непозволительно свежий и бодрый, а Аддон держался из последних сил.
Когда на одной из коротких остановок он снял со своего рыжего иноходца попону, то ее пришлось выкручивать, настолько она пропиталась потом. Благородное животное качалось от усталости и закатывало глаза.
Им повезло, что на дороге встретился отряд эстиантов, идущий из Газарры. Узнав таленара, они безропотно дали ему свежих лошадей, а рыжего пообещали привести в цитадель в целости и сохранности. Кайнен был этому обстоятельству весьма рад, так как привязался к рыжему, которого несколько неосмотрительно назвал Ажда, тем самым намекая на его связь с огненноглазым Ажданиокой, прекраснейшим из бессмертных Рамора – повелителем пламени.
Они спешились у ворот Каина перед рассветом, и Аддон принялся рукоятью меча изо всех сил колотить в бронзовые ворота.
– Это еще что за демона принесло?! – спросил сверху грозный голос, отчетливо слышный в предрассветной тиши. – Сейчас отведаешь и стрел, и огня.
– Это я, таленар Кайнен! Открывай немедленно. В крепости засуетились и забегали, однако ворота долгое время оставались запертыми. Все решилось только с появлением встревоженного Килиана.
Когда же тяжелые створки наконец разошлись в стороны, взгляду изумленного Аддона предстала толпа вооруженных людей с факелами и – отчего-то – амулетами против ночных чудовищ, злых духов и прочей нечисти.
– Что у вас происходит? – сурово вопросил он.
– Видишь ли, отец…
Но тут, растолкав воинов, выбежала ему навстречу Уна
/без царского венца, без толпы слуг и воинов охраны, без этого непомерного количества украшений, прежняя милая девочка, которая сводила его с ума своими выходками/
и с радостным визгом повисла на шее.
На миг почудилось, что он перенесся в прошлое, что ничего страшного еще не случилось. Просто глава клана отлучался ненадолго и вот вернулся домой. И выйдет сейчас навстречу счастливая, сонная Либина, обнимет, обдаст теплом и запахом цветов и молока.
За это можно отдать все – жизнь, славу, будущее. Все. За один только день прежней жизни.
Трещал огонь в очаге. На столе источало соблазнительные ароматы жареное мясо, уложенное на простом глиняном блюде. Кувшин вина, несколько лепешек, зелень. Все это напоминало их дом, хотя домом давно уже не было.
Кайнен удивленно оглядывался: будто бы целая вечность пронеслась мимо него с тех пор, как он покинул Каин на нового хранителя Южного рубежа. А ведь и полного ритофо с тех пор не минуло. Но время исчисляется не текселями, не литалами, не лунами и не ритофо. Оно исчисляется тем, что ты испытал, что потерял, что понял.
И по такому исчислению он, таленар Великой Газарры, почти сравнялся с вечно живущими. Он был здесь со дня сотворения мира.
Древним и легендарным существом казался ему Аддон Кайнен, участвовавший в битве при Паднату и в Габаршамской резне. Сладким, но не менее далеким воспоминанием отзывалась в его душе неугасшая любовь к Либине. Ярким и волшебным сном представлялись серебряная ладья, диковинный сад Эр-воссы Глагирия и те вещи, которые он рассказывал.
Знакомые стены. Знакомые предметы. Отчего же он не узнает ничего?
Килиан, сын, обнял его при встрече, но не было радости в его объятии. Постарел эльо Кайнен – чуть ли не такой же взрослый и уставший, как отец. Попытался что-то объяснить, промычал невразумительное, махнул рукой и отправился на стены проверять посты.
Аддон смотрел на его сутулые плечи и чувствовал острую жалость, смешанную с ощущением невосполнимой потери. Этот Килиан вовсе не походил на того молодого задорного человека, которого он порывался постоянно воспитывать. Ему нечего было сказать, и он знал, что даже если выдавит из себя какие-то слова, то Килиан не услышит его за пустыми фразами.
Каббад бездумно жевал вяленый ракис. Его глаза ничего не выражали.
Уна сидела на ложе, подобрав под себя ноги и прижавшись к плечу Аддона щекой. Он не расспрашивал ее ни о чем – знал, что она сильная и сама все расскажет. Кто-кто, а его девочка ничего не утаит, какую бы боль это ей ни причинило.
– Он был здесь, – сказала У на почти спокойно.
– Кто? – спросил Каббад, хотя и так было ясно, кого имеет в виду царица. Но он боялся неправильно понять ее, боялся ошибиться.
– Руф приходил этой ночью, чтобы сказать, что те, кого мы называем чудовищами, порожденными чернотой ночного неба, на самом деле добрые и милые существа.
– Ты уверена, что это был Руф? – осторожно уточнил Аддон.
– Во всяком случае тот, кто еще недавно назывался Руфом Кайненом, – твердо ответила девушка. Тут выдержка изменила ей, и она залилась слезами. – Ах, отец, если бы ты видел его… Как хорошо, что ты его не видел!
– Что с ним?!
– Это уже не наш любимый Руф. Он… он сам сказал, я не поняла… в его жилах течет какая-то другая кровь. Он действительно умер и ожил, и теперь он не человек, а иное существо. Он все так же красив, но одновременно страшен: у него серо-синяя кожа, как клюв тисго. В свете факелов я увидела, что глаза сплошные – не то черные, не то фиолетовые, но разве в темноте разберешь? Очень темные губы… Ногти…
Но память, но голос, но слова!
Я не знаю, что мучительнее – пережить его смерть или это неожиданное появление в таком облике? Я так долго молила богов о возможности поговорить с ним, услышать от него, что он меня любит. Я приносила жертвы, я отправляла во все храмы богатые дары. А когда он оказался рядом, я почувствовала отвращение и не смогла его преодолеть.
А еще, отец, оказалось, что я даже не подозревала, насколько я изменилась. Где та девочка, что могла бы принять Руфа Кайнена любым – даже таким непохожим, совсем другим? Ее тоже нет, отец! Я – царица Аммаласуна, и я не имею права верить тому, кто не с моим народом.
Помнишь, вы с Каббадом твердили, что человек привыкает ко всему? Кажется, я привыкла быть страдающей царицей, и мне стало страшно, когда все могло измениться. Что если мне нужен уже не Руф, а только память о нем? Память, в которой он будет таким, каким я желаю его помнить… Как быстро я заменила живого человека бесплотной и безгласной тенью… Руф оказался по другую сторону крепостной стены.
Знаешь, что служит ему шлемом? Череп, такой, как на твоем кольце; такой, как тот, что хранится в храме Суфадонексы, – голова чудовища с огромными глазами, с шипами и выростами. Он облачен в панцирь и вооружен клинком, которого никто и никогда из людей еще не видел. Он не просто чужой, отец. Он – воин чужой армии. Враг.
Руф Кайнен, самый великий воин Каина, пришел в свой дом как посланник нашего жесточайшего врага. Он за них и, значит, против нас.
И я будто бы заново переживаю день его смерти. Он погиб еще раз, но теперь унес с собой не только наше с ним общее будущее, но и ту любовь, что хоть и мучила, но освещала мне путь и давала силы жить дальше…
Аддон обнял ее, стал гладить по плечам, пытаясь унять дрожь хрупкого тела. Уна сотрясалась от рыданий.
– Странные доспехи, длинный меч, жуткий шлем с черными блестящими глазами. Эти глаза выпивают душу. Я подумала… я подумала, отец, что смогла бы убить его такого, окажись мы друг против друга на поле боя. Что со мной?
– Тебе суждено, девочка, вынести чудовищную пытку – сделать окончательный выбор, – мягко сказал Каббад. – Никто не виноват, что так случилось, и нет страшнее этого приговора.
Случилось.
Произошло.
Ни боги, ни Судьба, ни люди не в силах изменить того, что было. А значит, наше будущее уже состоялось, ведь каждый его миг зависит от прошлых и настоящих поступков. Ты сделал шаг, произнес слово, и спустя время они отзовутся эхом.
Руф там, где ему велит быть сердце. Ты там, где велит тебе находиться твой долг. Не кори судьбу – мы сами выстроили мир, в котором живем. Мы строим его каждое мгновение.
– Страшен наш мир.
– Это мы такие. Он всего только наше отражение.
– Мы еще встретимся, – прошептала Уна. – Не знаю когда. Не знаю, где именно, но этот край будет светлым и счастливым. Он сам сказал мне об этом. И значит, где-то и когда-то будем существовать счастливые и светлые мы. Добрые, веселые, радостные, умеющие любить, прощать и понимать. Мы попытаемся полюбить друг друга еще раз, мы будем пытаться снова и снова, пока наша любовь не обретет себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Это чудовище!
– Убейте чудовище!!!
– Даже если ты Руф, я убью тебя, – сказал Килиан. – Отпусти ее.
– А я и не держу.
Уна стояла столбом, глядя на силуэт Руфа – темную безликую тень с длинным мечом в руке.
– С равнодушных небес, – заговорил он, и царица не сразу сообразила, что любимый голос продолжает песню, – и от самого края земли. Те, кого позабыли, и те, кого преданно ждали. И за этим столом мы впервые поймем, что почем…
Он отодвинулся от нее на несколько шагов, и были в этом движении и презрение, и тоска.
– Мы узнаем друг друга: и мысли, и души, и лица…
Коротко свистнула стрела, выбив фонтанчик пыли из каменной стены в нескольких ладонях от головы Руфа. Он неторопливо надел шлем. Замолчал. Им не нужно было слышать его.
Приближался к нему с обнаженным раллоденом Килиан.
Пятилась У на, которая даже не стала разбираться, что к чему. Впрочем, Уны больше не было. На самом деле отступала от него царица Газарры, Ирруана и Шэнна – Аммаласуна. А такой он не знал и, что нужно говорить ей, не представлял. Как не представлял, что можно сказать брату, готовому убить его во второй раз.
Руфу было горько.
Вторая стрела ударилась о панцирь Алакартай и отскочила от него.
– Теплый прием, – сказал он и сам удивился, как неприятно было губам шевелиться. Ему не хотелось больше говорить. Ему хотелось думать.
– Злой дух! – завопил лучник, чей выстрел попал в цель, но не поразил врага. – Он неуязвим!
– Именем Суфадонексы и Ягмы! – воззвал кто-то.
Руф повернулся к Килиану и Уне, замершим в нескольких шагах от него. Немигающие темные глаза уставились на царицу. .
– Мы по разные стороны, – глухо пророкотал голос из-под шлема. – Как жаль.
И он спрыгнул со стены.
Аммаласуна ахнула, прислушиваясь. Однако не было ни звука падения тела, ни крика, ни даже сдавленного вздоха. Ничего, что должно было быть слышно…
Килиан стоял белее полотна.
– Мы по разные стороны, – внезапно прошептала девушка. – И я это сделала своими руками.
– Руф!!! – закричала она в темноту ночи. – Руф! Прости! Вернись!
Люди внизу замерли, не понимая, что происходит с их повелительницей. Заколдовал он ее, что ли? Или на самом деле душа Кайнена являлась о чем-то предупредить. Но тени такими не бывают – ни в одной легенде не сказано, чтобы от теней стрелы отскакивали.
Ходячий мертвец…
Это всегда страшно и подлежит немедленному и окончательному умерщвлению.
Люди волновались и обсуждали, стоит ли идти отлавливать чудовищ прямо сейчас или не высовываться из-за стен. Спасибо, что никто не пострадал, чего уж самим напрашиваться на неприятности?
– Прости, – прошептала У на. – Я не стала слушать тебя, а ведь это действительно был ты. Я упустила единственный шанс, о котором столько просила.
Килиан подошел к ней и обнял за плечи. Она не стала уклоняться.
– Ты веришь ему?
– Что он Руф? Да.
– Нет, что чудовища добрее нас и хотят, мира.
– Нет, конечно. Это ведь Руф. Он всегда жил под другим небом.
С завтрашнего дня начинай готовиться к самой страшной войне, какую только можешь себе представить.
4
Аддон Кайнен никогда не думал, что старики могут быть такими выносливыми. Сперва он уговаривал Каббада не следовать за ним, утверждая, что прорицатель просто не выдержит бешеной гонки, однако спустя какое-то время следил только за тем, чтобы не отставать от своего друга.
Они загнали двух коней, как на крыльях несясь к Южному рубежу. И если у таленара хватало сил думать, то он думал именно о том, кто из них двоих более достоин называться великим воином. Каббад сидел на коне непозволительно свежий и бодрый, а Аддон держался из последних сил.
Когда на одной из коротких остановок он снял со своего рыжего иноходца попону, то ее пришлось выкручивать, настолько она пропиталась потом. Благородное животное качалось от усталости и закатывало глаза.
Им повезло, что на дороге встретился отряд эстиантов, идущий из Газарры. Узнав таленара, они безропотно дали ему свежих лошадей, а рыжего пообещали привести в цитадель в целости и сохранности. Кайнен был этому обстоятельству весьма рад, так как привязался к рыжему, которого несколько неосмотрительно назвал Ажда, тем самым намекая на его связь с огненноглазым Ажданиокой, прекраснейшим из бессмертных Рамора – повелителем пламени.
Они спешились у ворот Каина перед рассветом, и Аддон принялся рукоятью меча изо всех сил колотить в бронзовые ворота.
– Это еще что за демона принесло?! – спросил сверху грозный голос, отчетливо слышный в предрассветной тиши. – Сейчас отведаешь и стрел, и огня.
– Это я, таленар Кайнен! Открывай немедленно. В крепости засуетились и забегали, однако ворота долгое время оставались запертыми. Все решилось только с появлением встревоженного Килиана.
Когда же тяжелые створки наконец разошлись в стороны, взгляду изумленного Аддона предстала толпа вооруженных людей с факелами и – отчего-то – амулетами против ночных чудовищ, злых духов и прочей нечисти.
– Что у вас происходит? – сурово вопросил он.
– Видишь ли, отец…
Но тут, растолкав воинов, выбежала ему навстречу Уна
/без царского венца, без толпы слуг и воинов охраны, без этого непомерного количества украшений, прежняя милая девочка, которая сводила его с ума своими выходками/
и с радостным визгом повисла на шее.
На миг почудилось, что он перенесся в прошлое, что ничего страшного еще не случилось. Просто глава клана отлучался ненадолго и вот вернулся домой. И выйдет сейчас навстречу счастливая, сонная Либина, обнимет, обдаст теплом и запахом цветов и молока.
За это можно отдать все – жизнь, славу, будущее. Все. За один только день прежней жизни.
Трещал огонь в очаге. На столе источало соблазнительные ароматы жареное мясо, уложенное на простом глиняном блюде. Кувшин вина, несколько лепешек, зелень. Все это напоминало их дом, хотя домом давно уже не было.
Кайнен удивленно оглядывался: будто бы целая вечность пронеслась мимо него с тех пор, как он покинул Каин на нового хранителя Южного рубежа. А ведь и полного ритофо с тех пор не минуло. Но время исчисляется не текселями, не литалами, не лунами и не ритофо. Оно исчисляется тем, что ты испытал, что потерял, что понял.
И по такому исчислению он, таленар Великой Газарры, почти сравнялся с вечно живущими. Он был здесь со дня сотворения мира.
Древним и легендарным существом казался ему Аддон Кайнен, участвовавший в битве при Паднату и в Габаршамской резне. Сладким, но не менее далеким воспоминанием отзывалась в его душе неугасшая любовь к Либине. Ярким и волшебным сном представлялись серебряная ладья, диковинный сад Эр-воссы Глагирия и те вещи, которые он рассказывал.
Знакомые стены. Знакомые предметы. Отчего же он не узнает ничего?
Килиан, сын, обнял его при встрече, но не было радости в его объятии. Постарел эльо Кайнен – чуть ли не такой же взрослый и уставший, как отец. Попытался что-то объяснить, промычал невразумительное, махнул рукой и отправился на стены проверять посты.
Аддон смотрел на его сутулые плечи и чувствовал острую жалость, смешанную с ощущением невосполнимой потери. Этот Килиан вовсе не походил на того молодого задорного человека, которого он порывался постоянно воспитывать. Ему нечего было сказать, и он знал, что даже если выдавит из себя какие-то слова, то Килиан не услышит его за пустыми фразами.
Каббад бездумно жевал вяленый ракис. Его глаза ничего не выражали.
Уна сидела на ложе, подобрав под себя ноги и прижавшись к плечу Аддона щекой. Он не расспрашивал ее ни о чем – знал, что она сильная и сама все расскажет. Кто-кто, а его девочка ничего не утаит, какую бы боль это ей ни причинило.
– Он был здесь, – сказала У на почти спокойно.
– Кто? – спросил Каббад, хотя и так было ясно, кого имеет в виду царица. Но он боялся неправильно понять ее, боялся ошибиться.
– Руф приходил этой ночью, чтобы сказать, что те, кого мы называем чудовищами, порожденными чернотой ночного неба, на самом деле добрые и милые существа.
– Ты уверена, что это был Руф? – осторожно уточнил Аддон.
– Во всяком случае тот, кто еще недавно назывался Руфом Кайненом, – твердо ответила девушка. Тут выдержка изменила ей, и она залилась слезами. – Ах, отец, если бы ты видел его… Как хорошо, что ты его не видел!
– Что с ним?!
– Это уже не наш любимый Руф. Он… он сам сказал, я не поняла… в его жилах течет какая-то другая кровь. Он действительно умер и ожил, и теперь он не человек, а иное существо. Он все так же красив, но одновременно страшен: у него серо-синяя кожа, как клюв тисго. В свете факелов я увидела, что глаза сплошные – не то черные, не то фиолетовые, но разве в темноте разберешь? Очень темные губы… Ногти…
Но память, но голос, но слова!
Я не знаю, что мучительнее – пережить его смерть или это неожиданное появление в таком облике? Я так долго молила богов о возможности поговорить с ним, услышать от него, что он меня любит. Я приносила жертвы, я отправляла во все храмы богатые дары. А когда он оказался рядом, я почувствовала отвращение и не смогла его преодолеть.
А еще, отец, оказалось, что я даже не подозревала, насколько я изменилась. Где та девочка, что могла бы принять Руфа Кайнена любым – даже таким непохожим, совсем другим? Ее тоже нет, отец! Я – царица Аммаласуна, и я не имею права верить тому, кто не с моим народом.
Помнишь, вы с Каббадом твердили, что человек привыкает ко всему? Кажется, я привыкла быть страдающей царицей, и мне стало страшно, когда все могло измениться. Что если мне нужен уже не Руф, а только память о нем? Память, в которой он будет таким, каким я желаю его помнить… Как быстро я заменила живого человека бесплотной и безгласной тенью… Руф оказался по другую сторону крепостной стены.
Знаешь, что служит ему шлемом? Череп, такой, как на твоем кольце; такой, как тот, что хранится в храме Суфадонексы, – голова чудовища с огромными глазами, с шипами и выростами. Он облачен в панцирь и вооружен клинком, которого никто и никогда из людей еще не видел. Он не просто чужой, отец. Он – воин чужой армии. Враг.
Руф Кайнен, самый великий воин Каина, пришел в свой дом как посланник нашего жесточайшего врага. Он за них и, значит, против нас.
И я будто бы заново переживаю день его смерти. Он погиб еще раз, но теперь унес с собой не только наше с ним общее будущее, но и ту любовь, что хоть и мучила, но освещала мне путь и давала силы жить дальше…
Аддон обнял ее, стал гладить по плечам, пытаясь унять дрожь хрупкого тела. Уна сотрясалась от рыданий.
– Странные доспехи, длинный меч, жуткий шлем с черными блестящими глазами. Эти глаза выпивают душу. Я подумала… я подумала, отец, что смогла бы убить его такого, окажись мы друг против друга на поле боя. Что со мной?
– Тебе суждено, девочка, вынести чудовищную пытку – сделать окончательный выбор, – мягко сказал Каббад. – Никто не виноват, что так случилось, и нет страшнее этого приговора.
Случилось.
Произошло.
Ни боги, ни Судьба, ни люди не в силах изменить того, что было. А значит, наше будущее уже состоялось, ведь каждый его миг зависит от прошлых и настоящих поступков. Ты сделал шаг, произнес слово, и спустя время они отзовутся эхом.
Руф там, где ему велит быть сердце. Ты там, где велит тебе находиться твой долг. Не кори судьбу – мы сами выстроили мир, в котором живем. Мы строим его каждое мгновение.
– Страшен наш мир.
– Это мы такие. Он всего только наше отражение.
– Мы еще встретимся, – прошептала Уна. – Не знаю когда. Не знаю, где именно, но этот край будет светлым и счастливым. Он сам сказал мне об этом. И значит, где-то и когда-то будем существовать счастливые и светлые мы. Добрые, веселые, радостные, умеющие любить, прощать и понимать. Мы попытаемся полюбить друг друга еще раз, мы будем пытаться снова и снова, пока наша любовь не обретет себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52