Никогда охранники не относились к своим хозяевам так бережно и с таким теплом. Арианна буквально чувствовала, как они хранят ее, словно добрые духи постоянно находятся рядом.
Прекрасно знать, что тебя хранят добрые духи.
Она собирала цветы на зеленой лужайке у ручья, когда ее кто-то тихонько окликнул:
– Ваше прекрасное величество, можно преподнести вам жемчужину для вашего букета?
Арианна удивленно подняла глаза и увидела перед собой шута, который держал в руках обворожительный цветок причудливой формы, какого она никогда прежде не встречала. Он был похож на звезду ярко-лилового цвета с бледными сиреневыми и розовыми прожилками.
– Чудо как хорош, – улыбнулась девушка. – А где вы его нашли, Ортон?
– Открою вам маленькую тайну, – шут присел рядом с ней на траву и вручил ей цветок, – я его не искал. А самым нахальным образом стащил у нашего садовника, из оранжереи. Этот ценитель высокого сперва хотел подарить цветок императору, потом вам, а потом просто не решился его срезать. Тем не менее срок жизни этого крошечного чуда подходит к концу, и мы рискуем так никогда и не полюбоваться его прелестью. Поэтому я немного запутал доброго старика, отправив его одновременно в пять или шесть мест, а сам, пользуясь случаем, сорвал цветок и поспешил на поиски. Мне повезло. Вы встретились почти сразу – а это добрый знак.
– Как он называется? – спросила Арианна, недоумевая, отчего краснеют ее щеки. Она прилагала титанические усилия к тому, чтобы не обращать на это внимания, но смущалась все сильнее и сильнее.
– Его еще никак не называют, – улыбнулся Ортон-шут, – но я бы внес свое предложение в ученый диспут. Ему имя «Арианна» – он настолько же прекрасен, насколько и вы.
– Разве можно говорить мне такие вещи? – робко сказала императрица.
– А почему бы и не сказать чистую правду? Вот если бы вы были просто хорошенькой или уж вовсе дурнушкой, я бы понял, отчего вы запрещаете мне говорить комплименты – они бы смахивали на лесть или грубую ложь. Но вы прекраснее, чем можно выразить словами, и я не чувствую за собой никакой, ну ровным счетом никакой вины.
– А где Его величество? – задала Арианна каверзный вопрос. Она уже успела отчаянно соскучиться по своему супругу и не могла дождаться вечера.
Если шут был свободен, значит, император не нуждается в его услугах, и она может попытаться отыскать его во дворце.
– Не знаю, – усмехнулся шут. – Я сбежал.
– Но почему?
– Устал, Ваше обворожительное величество. Очень устал передразнивать государя.
Арианна подумала, что надо бы запретить шуту называть ее прекрасной и обворожительной, но она по сути своей не была кокеткой, и поскольку слова Ортона были ей только приятны, то она не осмелилась кривить душой и изображать гнев или недовольство там, где его и в помине не было. Похоже, что шут это заметил и оценил ее тонкость и сдержанность. Во всяком случае, в его удивительных синих глазах отразилось необычное выражение, более всего похожее на одобрение.
Но невозможно помыслить, чтобы шут одобрял или порицал свою госпожу. И Арианна не допустила этой мысли.
– Вы правда устаете, Ортон? – спросила она после недолгой паузы. – Объясните мне отчего. Я столько слышала историй об императоре и его близнеце-шуте, столько всяких вариантов этого предания, что поневоле становится интересно, что здесь правда, а что вымысел. Что на самом деле чувствует зеркало государя Великого Роана?
– О! Это страшный вопрос, Ваше величество. На него невозможно ответить, и не отвечать тоже нельзя. Скажите, если не сочтете мой вопрос оскорблением, вы видели своего отца во время официальных приемов?
– Конечно, и много раз. А почему вас это интересует?
– Вам нравилось, как он себя ведет? – продолжал шут, не отвечая ей.
– Нет. Очень часто мне бывало просто страшно, – честно сказала Арианна. – Он становился жестоким, категоричным. Нет, он мне не нравился. Когда человек чувствует неограниченную власть в своих руках, он меняется. Вы это хотели сказать?
– Да, Ваше мудрое величество. И когда десятки иноземных государей кланяются нашему императору, его лицо постепенно меняется. Сперва он ведет себя как нормальный человек, но потом… Потом появляется жесткая складка у губ, свидетельствующая о том, что он доволен и полон презрения к «низшим», вздергивается подбородок, а глаза становятся тусклыми и ленивыми. Сдвигаются брови, выражая чувство собственной значимости, и рот кривится в нелепой усмешке…
– Это неправда! – воскликнула императрица горячо. – Ортон вовсе не такой.
– Мы все такие, дай нам только волю. Я такой, и вы, Арианна. Человеку очень трудно не поддаваться искушению, если его искушают всем миром. Поэтому я и приставлен зеркалом к государю. Не забывайте к тому же, что если Ортон не такой, то есть другие.
– А они…
– А они, кто больше, кто меньше, тоже подвержены этой болезни. И если бы вы знали, Ваше величество, как неприятно смотреть на собственное лицо, изуродованное целой гаммой чувств, которые могли бы стать и моими, сложись судьба иначе. Закон о шуте, введенный Браганом, – не просто мудрый закон. Но и единственно спасительный. Иначе наши государи за семь веков такого бы наворотили сгоряча…
– Возможно, – не стала спорить девушка. – Будь у короля Лотэра власть Агилольфингов, мир бы утонул в крови.
Она увидела тревожный взгляд шута и продолжила с печальной улыбкой:
– Тойлер Майнинген в меньшей степени был мне отцом и в большей – королем. Королем грозным, часто несправедливым и жестоким. Он никогда не был добр ни к моей матери, ни ко мне, ни к младшей сестре. Возможно, он любил бы своего сына, но ты должен знать, что мой брат умер в раннем детстве. И от этого удара отец так никогда и не оправился.
Арианна была так захвачена собственными воспоминаниями, что не заметила, как вдруг перешла с шутом на «ты». По своему положению он и не должен был рассчитывать на большее, но Ортон был слишком не похож на обычного шута, и молодая императрица относилась к нему особенно. Сейчас ее обращение было выражением дружеских чувств, а не пренебрежения повелителя к подданному.
– Император Морон Четвертый, – молвил внезапно Ортон, – был человеком справедливым, но перенесшим много горя и страданий. Его шут должен был бороться с мрачностью и тоской, а это всегда нелегко.
– А ты?
– А мне повезло. Государь искренне счастлив, и мне приятно быть зеркалом счастливого человека. За это я должен благодарить Ваше величество.
– Не называй меня так, – попросила Арианна. – Я теряюсь от такого обращения. Ты удивительный человек, и мне кажется, что мой титул отдаляет нас друг от друга, а мне бы этого не хотелось. Мне нужен такой друг, как ты, Ортон.
Шут склонился, целуя ей руку, все еще сжимавшую букет, словно соглашаясь с ее просьбой, а Арианна внезапно подумала: «Господи! Что я такое говорю!»
Но ничем не выдала своих мыслей.
Аббон сидел спиной к двери за тяжелым столом и через огромное увеличительное стекло, оправленное в бронзу, разглядывал лоскут зеленого шелка. У стекла была длинная тяжелая ручка в виде древесного ствола, обвитого змеиными кольцами.
– А, Аластер, граф, добрый день, – сказал он, не отрываясь от созерцания находки.
– Ты видишь не оборачиваясь? – полюбопытствовал Аластер.
– Мог бы сказать, что я почти всемогущ, но сейчас передо мной стоит стеклянная колба, и вы в ней отражаетесь во всем своем великолепии. У вас очень красивый плащ, граф. Он вам к лицу.
– Вы очень любезны, – легко поклонился Шовелен. – Это подарок племянника, и мне вдвойне приятно слышать похвалу.
– А что ты скажешь о небезызвестном зеленом плаще? – спросил герцог Дембийский, устраиваясь поудобнее на крышке сундука. Остальные сидения в комнате мага казались ему слишком ненадежными при его огромном росте.
– Что же можно о нем сказать… – протянул Аббон. – Прежде всего, я изложу простые соображения. Ткань слишком дорогая, чтобы заподозрить в покушавшемся кого-то из слуг.
– Он мог взять на время одежду своего господина, – предположил граф.
– Сомневаюсь, слишком рискованно. Подобный проступок мог быть обнаружен, а убийца всегда стремится замести следы. Не уверен, что покушение на государя доверили бы какому-нибудь деревенскому мяснику.
– Чтобы совершить убийство такого рода, нужно все тщательно продумать. Да и что было нужно этому человеку? Сходство, конечно, но сходство относительное. Ведь издали не видно ткани, а необходимо лишь подчеркнуть цвет и силуэт. Я совершенно уверен в том, что любой в данном случае воспользуется собственной одеждой. Я бы, например, взял новую, в которой меня никто еще не видел.
– Кстати, вы обратили внимание, какой насыщенный, яркий и необычный цвет у этого лоскута?
– Интересно, учел ли это Сивард? – как бы между прочим поинтересовался Аластер.
– Учел, учел, – послышалось от двери.
Одноглазый поспешно вошел в комнату, раскланиваясь и одновременно пытаясь продемонстрировать свой сегодняшний наряд цвета чистого золота. Повязка на его глазу искрилась, как маленький кусочек солнца.
– Ну, Аббон, что ты видел?
– Нет, хитрец. Сейчас твоя очередь. А я послушаю и добавлю, если будет что добавить, конечно.
– Значит, так. С собой я взял маленький кусочек от этого кусочка, своих людей отправил расспрашивать слуг, лакеев – челядь все знает о своих господах, даже если и не подает виду. Платят-то за молчание, а не за разговоры.
А я рассудил так же, как и Аббон. Для такого дела одежду возьмут неодеванную. Если это кто-то из гостей, то тут слуги нам предоставят информацию, а если здешние… Словом, объехал я самолично все дорогие лавки Роана. Ну и работенка, доложу я вам, господа. В первой же лавке мне сказали, что подобной ткани у них нет и не было; во второй – то же самое. А вот в третьей меня ждал небольшой успех. Владелец оказался человеком обстоятельным и очень подробно объяснил мне, почему у него нет ткани такого оттенка. Оказывается, зеленые красители получают несколькими способами, но этот цвет добывают из каких-то хитрых раковин, которые водятся только в море Джая. Ныряльщики там тоже какие-то особенные, и раковины эти испокон веков поставляют одному только красильщику, некому Самаве. Сам он родом с острова Науру, и потому к нему особенное отношение.
Понятное дело, я отправился во всей красе к этому Самаве и наделал такого переполоху, что самому совестно. Однако же в течение пяти минут старик дал мне два адреса тех торговцев, которым он продавал ткани, окрашенные подобным образом.
Один из них оказался толстым недотепой – как он только ведет свои дела? – владеющим огромной лавкой прямо на рыночной площади. У него эта ткань стоит очень дорого, и приказчик уверяет, что ее никто не покупал. Я заставил пройдоху перемерять при мне весь рулон и сверить с записями, но все сошлось. Правда, не хватило ткани на ширину ладони, но после соответствующего собеседования один из продавцов признался, что отхватил ее на ленту своей невесте. Я ему верю, тем более что на плащ для взрослого человека того куска недостаточно.
– Не томи душу, Сивард! – обратился к нему Аббон. – Мне уже ясно, что ты побывал и по второму адресу, так делись же новостями.
– С тобой неинтересно, Аббон. Все-то ты знаешь. Да, вторая лавочка потрясла мое воображение. Представьте себе, господа, драгоценные ткани немыслимой стоимости продаются в такой хибарке, что и в голову не придет их там искать. Это нужно знать наверняка. И тогда я решил, что у хозяина лавчонки должны быть постоянные покупатели, тем более что товар у него очень редкий.
– И что сказал хозяин?
– Вот здесь и начинаются наши неприятности. Хозяин лавочки, если верить его безутешной жене, вышел из дому дня три или четыре тому назад и пропал бесследно.
– Интересно, интересно, – оживился Шовелен.
– А мне было не так уж и интересно смотреть, как рыдает эта вполне очаровательная для своих лет дама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74