Этот митхан – последний. С благоговением, ваш покорный слуга».
– Как к тебе попало это письмо, король?
– С неба упало, – ухмыльнулся варвар. – Да не гляди на меня волком, герцог. С неба. Я сегодня митхана подстрелил со скуки – гляжу, а к его лапе клочок этот примотан. Ну, я и развязал.
– А как он летел?
– На юг, естественно. На Бангалоры, если ты это имеешь в виду. Что, и теперь не можешь послать туда армию?
– Увы, король. Не могу и не пошлю.
– Я так и знал.
– Вот бы выяснить, кто отправил этого митхана, – протянул герцог задумчиво.
– А чего тут выяснять? Я уже дал своим воинам приказ отыскать того, у кого была хищная птица, – они все вверх дном перевернут, а виновника отыщут.
Словно в подтверждение его слов на лужайке перед дворцом раздался лихой свист.
– Вот и они! – обрадовался Даргейм. – Интересно, кого поймали?
Король и герцог свесились через перила. Внизу стояли четверо дюжих воинов Самааны и держали обмякшее, как мешок, тело пухлого, разряженного человека.
– Лысый волк! – выругался Даргейм. – Одни трупы! Пытать некого.
В Великом Роане был уже яркий солнечный день, а Аиойна еще нежилась в объятиях ночи. Дворец Чиванга был погружен в тишину и покой, когда внизу, у золотых ворот, раздался страшный грохот.
Один из токе, учитель Ирам-зат-ал-Имад, вышел на смотровую площадку надвратной башни и спросил у того, кто был внизу:
– За какой надобностью явился ты сюда? В этом году мы уже взяли ученика.
В ответ раздались странные звуки, похожие на пение рога, были они мелодичны и чарующи, а голос поющего – мощным и звучным.
– Не может быть, – прошептал токе.
Он щелкнул пальцами, и в воздухе разлилось ослепительное сияние бледно-голубого цвета. В нем стал виден тот, кто пришел этой ночью во дворец Чиванга не за тем, чтобы отвечать на вопросы перед золотыми, серебряными и железными воротами. Быстрым взглядом окинул ал-Имад черно-зеленый панцирь, изумрудные горящие глаза, двойной ряд шипов, идущий по всей спине. Он знал этого великолепного воина слишком хорошо и знал, что просто так тот не станет нарушать тишину и покой в обители своих преданных друзей.
– Здравствуй, Ульрих, – сказал он негромко. Но тот, кто был внизу, хорошо его расслышал.
– Погоди, я отворю ворота.
Спустя час в так называемой Морской комнате дворца Чиванга собрались все токе и их старшие ученики.
Морская комната была сделана как кусочек подводного мира. Здесь все было выполнено в голубых и бирюзовых тонах; со стен глядели оскаленные морды морских тварей; в углах громоздились толстые ветви кораллов; невероятных размеров перламутровые раковины играли роль фонтанов; потолок, похожий на гладкую поверхность воды, в которой снуют рыбешки и царственно парят прозрачные медузы, поддерживали колонны в виде жгутов спутанных водорослей и водяных растений. А пол был усыпан мелким чистым песком бело-золотого цвета.
– Давно я здесь не был, – негромко сказал тот, кого назвали Ульрихом.
Ученики токе не сводили глаз с великана, служившего в известной на весь обитаемый мир гвардии императора Великого Роана, и восхищались. Он был действительно могуч и к тому же красив неповторимой, невероятной красотой народа, который постепенно исчезал с лица этой планеты.
– Чем мы можем помочь тебе, Ульрих? – спросил ал-Имад. – Скажи только, чего ты желаешь, и мы все для тебя сделаем.
– Так много я не попрошу, – усмехнулся гвардеец. – Ты же знаешь закон Брагана, мудрый токе: никто из Агилольфингов и их слуг не должен превышать в своих деяниях меру человеческого могущества. Нам все должно даваться с таким же трудом, как и остальным жителям этого мира.
– Это мудрый закон, – склонил седую голову хозяин дворца Чиванга. – Мы учим наших детей и учеников тому же. То, что легко дается, дешево ценится. А они должны знать, что человеческая жизнь бесценна и каждая ее минута бесконечно дорога. Только тогда они смогут по-настоящему делать добро – не от того, что им это ничего не стоит, а потому, что они будут стремиться делать его, чего бы это им не стоило.
– Вот мы и зашли в тупик, – сказал Ульрих. – И немного нарушили установленные правила. Видишь ли, добрый ал-Имад, у нас нет времени выяснять это обычным способом, так ответь же, что ты знаешь о неком Эрлтоне? Мне сказали, он учился здесь, во дворце.
– О каком из них ты желаешь выслушать историю, Ульрих?
– А сколько их всего было?
– Двое. Два брата, младшие принцы Эстергома, потомки желтокожих эрлтонских владык.
– Они никогда не расставались друг с другом, – рассказывал ал-Имад. – И пришли искать знаний во дворце Чиванга тоже вдвоем. Две руки постучали в золотые ворота, два голоса одновременно отвечали на вопросы. Мы не стали разлучать их – впервые за все время существования этого места впустили во дворец двоих.
Они происходили из очень знатного рода, и в крови у них была способность к чародейству и магии. Оба хотели изменить мир в лучшую сторону, оба мечтали о царстве добра и справедливости на земле. Они учились у нас тридцать лет и постигли то, чего никто из предыдущих и последующих моих учеников постичь не смог.
Я гордился ими.
Чтобы как-то различать их, мы звали одного из братьев Эрлтон Серебряный, а второго Эрлтон Пересмешник.
– Почему Серебряный? – спросил Ульрих с нескрываемым интересом.
Хоть старик-токе и рассказывал неторопливо и обстоятельно, он не подгонял его, запоминая каждую мелочь. Кто знает, что может оказаться решающим?
– Серебряный, потому что его волосы были удивительного цвета – расплавленного серебра, не седые, а непостижимые, неописуемые. И поэтому он вообще любил серебро, ибо оно шло к его внешности чрезвычайно. Ну а Пересмешник, ты, верно, и сам понял, всех поддразнивал. И выходило это у него очень удачно и совсем не обидно. Нам даже нравилось.
– Что случилось с ними потом?
– На тридцатом году учения Серебряный Эрлтон отыскал в моей библиотеке запретный манускрипт. Он всегда интересовался, где можно добыть дополнительную силу и энергию, чтобы создать это самое царство добра. Вот его и потрясло то, что он прочитал.
– Насколько я знаю, у тебя не так много запретных манускриптов.
– Ты прав. Но ему «посчастливилось» найти нечто воистину ужасное. Он отыскал историю Отрубленной Головы!
– Только не это, – пробормотал Ульрих. – И потом… пусть он даже ее прочитал, что с того? Добыть-то голову почти невозможно.
– Я тоже так думал. Не перебивай меня.
– Прости, ал-Имад.
– Поняв, какая опасная идея зародилась у этого мальчишки, я подробно рассказал ему, отчего невозможно использовать Отрубленную Голову в благих целях, даже если бы он добыл ее – что тоже практически невыполнимо. И он со мной согласился. Когда срок их ученичества истек, оба брата отправились в мир, чтобы нести свет и добро.
– Прости, я все же прерву тебя еще раз. Как давно это было?
– Чуть больше трех с половиной веков тому назад.
– Они ушли вместе?
– Как ни странно, нет. Теперь я думаю, что их взгляды стали сильно различаться уже тогда, но я об этом ничего не знал, иначе силой оставил бы во дворце Чиванга Эрлтона Серебряного еще на какое-то время. Впрочем, ты знаешь наши правила. Мы никого не удерживаем, и молодые люди вольны сами решать свою судьбу. Эрлтон Пересмешник двинулся на Алгер. Ему всегда нравились тамошние люди, а потом для него, выходца с Ходевена, это была редчайшая возможность посмотреть на совершенно другой, яркий, интересный мир.
– А его брат?
– Тот уехал на Бангалоры. Цель у него была прекрасная и возвышенная – создать что-то вроде университета или такой вот обители ученых и магов, как дворец Чиванга, и таким образом нести знания людям. Он намеревался пригласить в эту обитель лекарей и художников, поэтов и астрономов, всех, кому есть что делать в этой жизни. Я был очень рад за него и благословил избранный им путь. Право слово, тогда Пересмешник представлялся мне куда более легковесным.
Но теперь я в этом не так уверен.
Мы редко общаемся с внешним миром, нам он чужд. И потому я только недавно узнал, что на Бангалорах по сей день нет никакой обители, никакого дворца наук и искусств, а только какой-то загадочный, таинственный Орден Черной Змеи, в существовании которого многие тоже сомневаются. Хочу надеяться, что его действительно нет в природе, а если и есть, то Эрлтон к этому абсолютно непричастен.
Ульрих хотел было сказать старику, что тот таким примитивным способом пытается успокоить и заглушить голос собственной совести, а подобные попытки никогда не дают нужного результата, но затем передумал. Это могло бы сильно разочаровать токе и их учеников, ранить в самое сердце и надолго, если не навсегда отвернуть от детей рода человеческого, которым они сделали столько добра. Пусть творят его и впредь, а с отступниками должны сражаться настоящие воины.
Ал-Имад кротко смотрел на исполина Ульриха, глаза его были полны непролитых старческих слез. Сознание собственной вины всегда тягостно, особенно если речь идет о таких мудрецах.
– Не переживай, добрый токе. Всего не предусмотришь. И Господь, случается, не может уследить за всеми. Да и нужно ли это?
– Я понимаю. Но меня не покидает чувство, что я чего-то не рассказал бедному мальчику, не предостерег, не удержал вовремя от опрометчивого поступка. Он был таким чистым, так мечтал о счастье для всех. Где же я допустил ошибку? Или я ошибся, когда решил, что Пересмешник не заслуживает такого же внимания? Нет, нет, поверь, я любил его, всех, кто сюда попадает, уже нельзя не любить. Однако мне казалось, что он чересчур полон жизни – жизнерадостность била из него фонтаном. Я думал, что из него вышел хороший человек, но не более. Эрлтон Серебряный – вот кто был настоящим ученым и мыслителем. Где же я ошибся, Ульрих?!
– Я постараюсь все исправить, – пообещал тот вместо ответа. – Только скажи еще вот что: мог ли он все-таки отыскать эту Отрубленную Голову?
– Не знаю, – ответил токе. – Во всяком случае, спустя пятьдесят лет после того, как оба брата покинули дворец Чиванга, вот здесь и здесь, – его худая рука скользнула по поверхности глобуса, указав на две точки, – наблюдались процессы подводной вулканической деятельности. И огромный пласт дна поднялся на несколько локтей. Возможно, что на отдельных участках смещения были еще значительнее. Тут уж дело случая: Отрубленная Голова могла быть погребена под толщей лавы, а могла оказаться на отмели.
– Ты не представляешь, как ты мне помог! А теперь я отправлюсь в обратный путь.
– Жаль, – сказал ал-Имад. – Жаль, что не погостишь, не поговоришь со мной ни о чем. Мы столько лет не виделись.
– Обещаю, – ответил Ульрих, – что вскоре навещу тебя и останусь надолго. А сейчас прощай!
– Прощай!
Гвардеец быстрым шагом вышел из Морской комнаты и двинулся извилистыми переходами по направлению к выходу.
– Может, гостя следовало бы проводить? – спросил один из учеников.
– Он этого не любит, – мягко улыбнулся токе. – И никогда не любил. Его нужно только встречать. Не бойтесь, он не заблудится.
– Это один из бывших учеников дворца Чиванга? – задал вопрос другой.
– Что вы, дети мои! Что вы! Нет, это не мой ученик. Но я скажу вам по секрету, что иметь такого учителя – это высшее счастье, которое только может выпасть на долю любого существа.
Человек в серебряной маске проснулся нескоро. Он медленно открыл глаза и полежал некоторое время не двигаясь. Затем он осторожно шевельнул рукой, напряг мускулы, провел пальцами по бедру. И вздрогнул, когда ощутил шелковистую, упругую молодую кожу.
Эрлтон поднимался медленно, но уже чувствовал, что все эти предосторожности излишни. Тело кипело и бурлило от переполнявшей его энергии, он испытывал забытые ощущения силы, бодрости и почти всемогущества. Но так же хорошо он понимал, что до всемогущества еще очень и очень далеко, и ему предстоит многое сделать, чтобы хотя бы вернуть утраченное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– Как к тебе попало это письмо, король?
– С неба упало, – ухмыльнулся варвар. – Да не гляди на меня волком, герцог. С неба. Я сегодня митхана подстрелил со скуки – гляжу, а к его лапе клочок этот примотан. Ну, я и развязал.
– А как он летел?
– На юг, естественно. На Бангалоры, если ты это имеешь в виду. Что, и теперь не можешь послать туда армию?
– Увы, король. Не могу и не пошлю.
– Я так и знал.
– Вот бы выяснить, кто отправил этого митхана, – протянул герцог задумчиво.
– А чего тут выяснять? Я уже дал своим воинам приказ отыскать того, у кого была хищная птица, – они все вверх дном перевернут, а виновника отыщут.
Словно в подтверждение его слов на лужайке перед дворцом раздался лихой свист.
– Вот и они! – обрадовался Даргейм. – Интересно, кого поймали?
Король и герцог свесились через перила. Внизу стояли четверо дюжих воинов Самааны и держали обмякшее, как мешок, тело пухлого, разряженного человека.
– Лысый волк! – выругался Даргейм. – Одни трупы! Пытать некого.
В Великом Роане был уже яркий солнечный день, а Аиойна еще нежилась в объятиях ночи. Дворец Чиванга был погружен в тишину и покой, когда внизу, у золотых ворот, раздался страшный грохот.
Один из токе, учитель Ирам-зат-ал-Имад, вышел на смотровую площадку надвратной башни и спросил у того, кто был внизу:
– За какой надобностью явился ты сюда? В этом году мы уже взяли ученика.
В ответ раздались странные звуки, похожие на пение рога, были они мелодичны и чарующи, а голос поющего – мощным и звучным.
– Не может быть, – прошептал токе.
Он щелкнул пальцами, и в воздухе разлилось ослепительное сияние бледно-голубого цвета. В нем стал виден тот, кто пришел этой ночью во дворец Чиванга не за тем, чтобы отвечать на вопросы перед золотыми, серебряными и железными воротами. Быстрым взглядом окинул ал-Имад черно-зеленый панцирь, изумрудные горящие глаза, двойной ряд шипов, идущий по всей спине. Он знал этого великолепного воина слишком хорошо и знал, что просто так тот не станет нарушать тишину и покой в обители своих преданных друзей.
– Здравствуй, Ульрих, – сказал он негромко. Но тот, кто был внизу, хорошо его расслышал.
– Погоди, я отворю ворота.
Спустя час в так называемой Морской комнате дворца Чиванга собрались все токе и их старшие ученики.
Морская комната была сделана как кусочек подводного мира. Здесь все было выполнено в голубых и бирюзовых тонах; со стен глядели оскаленные морды морских тварей; в углах громоздились толстые ветви кораллов; невероятных размеров перламутровые раковины играли роль фонтанов; потолок, похожий на гладкую поверхность воды, в которой снуют рыбешки и царственно парят прозрачные медузы, поддерживали колонны в виде жгутов спутанных водорослей и водяных растений. А пол был усыпан мелким чистым песком бело-золотого цвета.
– Давно я здесь не был, – негромко сказал тот, кого назвали Ульрихом.
Ученики токе не сводили глаз с великана, служившего в известной на весь обитаемый мир гвардии императора Великого Роана, и восхищались. Он был действительно могуч и к тому же красив неповторимой, невероятной красотой народа, который постепенно исчезал с лица этой планеты.
– Чем мы можем помочь тебе, Ульрих? – спросил ал-Имад. – Скажи только, чего ты желаешь, и мы все для тебя сделаем.
– Так много я не попрошу, – усмехнулся гвардеец. – Ты же знаешь закон Брагана, мудрый токе: никто из Агилольфингов и их слуг не должен превышать в своих деяниях меру человеческого могущества. Нам все должно даваться с таким же трудом, как и остальным жителям этого мира.
– Это мудрый закон, – склонил седую голову хозяин дворца Чиванга. – Мы учим наших детей и учеников тому же. То, что легко дается, дешево ценится. А они должны знать, что человеческая жизнь бесценна и каждая ее минута бесконечно дорога. Только тогда они смогут по-настоящему делать добро – не от того, что им это ничего не стоит, а потому, что они будут стремиться делать его, чего бы это им не стоило.
– Вот мы и зашли в тупик, – сказал Ульрих. – И немного нарушили установленные правила. Видишь ли, добрый ал-Имад, у нас нет времени выяснять это обычным способом, так ответь же, что ты знаешь о неком Эрлтоне? Мне сказали, он учился здесь, во дворце.
– О каком из них ты желаешь выслушать историю, Ульрих?
– А сколько их всего было?
– Двое. Два брата, младшие принцы Эстергома, потомки желтокожих эрлтонских владык.
– Они никогда не расставались друг с другом, – рассказывал ал-Имад. – И пришли искать знаний во дворце Чиванга тоже вдвоем. Две руки постучали в золотые ворота, два голоса одновременно отвечали на вопросы. Мы не стали разлучать их – впервые за все время существования этого места впустили во дворец двоих.
Они происходили из очень знатного рода, и в крови у них была способность к чародейству и магии. Оба хотели изменить мир в лучшую сторону, оба мечтали о царстве добра и справедливости на земле. Они учились у нас тридцать лет и постигли то, чего никто из предыдущих и последующих моих учеников постичь не смог.
Я гордился ими.
Чтобы как-то различать их, мы звали одного из братьев Эрлтон Серебряный, а второго Эрлтон Пересмешник.
– Почему Серебряный? – спросил Ульрих с нескрываемым интересом.
Хоть старик-токе и рассказывал неторопливо и обстоятельно, он не подгонял его, запоминая каждую мелочь. Кто знает, что может оказаться решающим?
– Серебряный, потому что его волосы были удивительного цвета – расплавленного серебра, не седые, а непостижимые, неописуемые. И поэтому он вообще любил серебро, ибо оно шло к его внешности чрезвычайно. Ну а Пересмешник, ты, верно, и сам понял, всех поддразнивал. И выходило это у него очень удачно и совсем не обидно. Нам даже нравилось.
– Что случилось с ними потом?
– На тридцатом году учения Серебряный Эрлтон отыскал в моей библиотеке запретный манускрипт. Он всегда интересовался, где можно добыть дополнительную силу и энергию, чтобы создать это самое царство добра. Вот его и потрясло то, что он прочитал.
– Насколько я знаю, у тебя не так много запретных манускриптов.
– Ты прав. Но ему «посчастливилось» найти нечто воистину ужасное. Он отыскал историю Отрубленной Головы!
– Только не это, – пробормотал Ульрих. – И потом… пусть он даже ее прочитал, что с того? Добыть-то голову почти невозможно.
– Я тоже так думал. Не перебивай меня.
– Прости, ал-Имад.
– Поняв, какая опасная идея зародилась у этого мальчишки, я подробно рассказал ему, отчего невозможно использовать Отрубленную Голову в благих целях, даже если бы он добыл ее – что тоже практически невыполнимо. И он со мной согласился. Когда срок их ученичества истек, оба брата отправились в мир, чтобы нести свет и добро.
– Прости, я все же прерву тебя еще раз. Как давно это было?
– Чуть больше трех с половиной веков тому назад.
– Они ушли вместе?
– Как ни странно, нет. Теперь я думаю, что их взгляды стали сильно различаться уже тогда, но я об этом ничего не знал, иначе силой оставил бы во дворце Чиванга Эрлтона Серебряного еще на какое-то время. Впрочем, ты знаешь наши правила. Мы никого не удерживаем, и молодые люди вольны сами решать свою судьбу. Эрлтон Пересмешник двинулся на Алгер. Ему всегда нравились тамошние люди, а потом для него, выходца с Ходевена, это была редчайшая возможность посмотреть на совершенно другой, яркий, интересный мир.
– А его брат?
– Тот уехал на Бангалоры. Цель у него была прекрасная и возвышенная – создать что-то вроде университета или такой вот обители ученых и магов, как дворец Чиванга, и таким образом нести знания людям. Он намеревался пригласить в эту обитель лекарей и художников, поэтов и астрономов, всех, кому есть что делать в этой жизни. Я был очень рад за него и благословил избранный им путь. Право слово, тогда Пересмешник представлялся мне куда более легковесным.
Но теперь я в этом не так уверен.
Мы редко общаемся с внешним миром, нам он чужд. И потому я только недавно узнал, что на Бангалорах по сей день нет никакой обители, никакого дворца наук и искусств, а только какой-то загадочный, таинственный Орден Черной Змеи, в существовании которого многие тоже сомневаются. Хочу надеяться, что его действительно нет в природе, а если и есть, то Эрлтон к этому абсолютно непричастен.
Ульрих хотел было сказать старику, что тот таким примитивным способом пытается успокоить и заглушить голос собственной совести, а подобные попытки никогда не дают нужного результата, но затем передумал. Это могло бы сильно разочаровать токе и их учеников, ранить в самое сердце и надолго, если не навсегда отвернуть от детей рода человеческого, которым они сделали столько добра. Пусть творят его и впредь, а с отступниками должны сражаться настоящие воины.
Ал-Имад кротко смотрел на исполина Ульриха, глаза его были полны непролитых старческих слез. Сознание собственной вины всегда тягостно, особенно если речь идет о таких мудрецах.
– Не переживай, добрый токе. Всего не предусмотришь. И Господь, случается, не может уследить за всеми. Да и нужно ли это?
– Я понимаю. Но меня не покидает чувство, что я чего-то не рассказал бедному мальчику, не предостерег, не удержал вовремя от опрометчивого поступка. Он был таким чистым, так мечтал о счастье для всех. Где же я допустил ошибку? Или я ошибся, когда решил, что Пересмешник не заслуживает такого же внимания? Нет, нет, поверь, я любил его, всех, кто сюда попадает, уже нельзя не любить. Однако мне казалось, что он чересчур полон жизни – жизнерадостность била из него фонтаном. Я думал, что из него вышел хороший человек, но не более. Эрлтон Серебряный – вот кто был настоящим ученым и мыслителем. Где же я ошибся, Ульрих?!
– Я постараюсь все исправить, – пообещал тот вместо ответа. – Только скажи еще вот что: мог ли он все-таки отыскать эту Отрубленную Голову?
– Не знаю, – ответил токе. – Во всяком случае, спустя пятьдесят лет после того, как оба брата покинули дворец Чиванга, вот здесь и здесь, – его худая рука скользнула по поверхности глобуса, указав на две точки, – наблюдались процессы подводной вулканической деятельности. И огромный пласт дна поднялся на несколько локтей. Возможно, что на отдельных участках смещения были еще значительнее. Тут уж дело случая: Отрубленная Голова могла быть погребена под толщей лавы, а могла оказаться на отмели.
– Ты не представляешь, как ты мне помог! А теперь я отправлюсь в обратный путь.
– Жаль, – сказал ал-Имад. – Жаль, что не погостишь, не поговоришь со мной ни о чем. Мы столько лет не виделись.
– Обещаю, – ответил Ульрих, – что вскоре навещу тебя и останусь надолго. А сейчас прощай!
– Прощай!
Гвардеец быстрым шагом вышел из Морской комнаты и двинулся извилистыми переходами по направлению к выходу.
– Может, гостя следовало бы проводить? – спросил один из учеников.
– Он этого не любит, – мягко улыбнулся токе. – И никогда не любил. Его нужно только встречать. Не бойтесь, он не заблудится.
– Это один из бывших учеников дворца Чиванга? – задал вопрос другой.
– Что вы, дети мои! Что вы! Нет, это не мой ученик. Но я скажу вам по секрету, что иметь такого учителя – это высшее счастье, которое только может выпасть на долю любого существа.
Человек в серебряной маске проснулся нескоро. Он медленно открыл глаза и полежал некоторое время не двигаясь. Затем он осторожно шевельнул рукой, напряг мускулы, провел пальцами по бедру. И вздрогнул, когда ощутил шелковистую, упругую молодую кожу.
Эрлтон поднимался медленно, но уже чувствовал, что все эти предосторожности излишни. Тело кипело и бурлило от переполнявшей его энергии, он испытывал забытые ощущения силы, бодрости и почти всемогущества. Но так же хорошо он понимал, что до всемогущества еще очень и очень далеко, и ему предстоит многое сделать, чтобы хотя бы вернуть утраченное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74