– Это ты размахнулся, – махнул рукой Аластер. – Корабль так быстро не доберется. Да и по горам тоже дорога не близкая. Короче, я все больше и больше склоняюсь к этому варианту.
– А о последствиях ты подумал?
– По-моему, все возможные последствия случились раньше причин. У нас остался последний близнец – и никакой надежды двинуться дальше в расследовании, если мы его еще затянем. Что-то мне подсказывает, что времени у нас ох как мало.
– Прав ты, прав, всегда прав – был, есть и будешь. Но страшно мне.
– А тебе-то чего? – удивился он.
– Наверное, по привычке. Ну что же, ваша светлость. Давайте мне половину вашего душевного камня и одну вторую часть ответственности за все, что воспоследует нашей авантюре, и я вас благословляю. Пускай твой гвардеец обернется как можно быстрее.
– Вот и ладно, – кивнул Аластер. – А теперь плесни мне, пожалуй, твоего приворотного. Только покрепче. Отпразднуем событие.
– Я чего-то не понял, – проскрипел маг. – Ты не собираешься пойти отдать приказ?
– Нет. Собственно говоря, он уже в пути.
– Нет, ну ты негодяй, ну ты хищник! Явиться ко мне посреди ночи, чтобы оповестить, что все уже свершилось! Бог знает, что это за должность. Нет, нет, не убеждайте меня, брошу все и уйду в отшельники, пусть там меньше интересного, зато тихо-мирно и посреди ночи не будят!
Аластер улыбался, глядя на мечущегося по своей опочивальне Аббона.
Вот маг остановился, нацедил себе из кувшина полный стакан какой-то прозрачной жидкости, выпил залпом. Охнул, крякнул. Подобрел.
– Вот, выпей.
– Успокоился?
– Куда же я денусь?
– Прости, Аббон. Просто мне больше не к кому пойти и не с кем поговорить так, чтобы меня до конца поняли.
– Чего уж. Прощаю. А когда вернется твой посланец?
– С твоей помощью уже завтра.
К торжественному обеду в честь отбытия иностранных государей Арианна готовилась очень тщательно.
Сперва она долго нежилась в бассейне с теплой водой, пахнущей, словно летний луг, целым букетом цветочных сладких ароматов. Затем ее растирали розовым маслом на мраморной скамье, отчего ее юное тело приобрело еще большую свежесть и упругость. Затем служанки принесли ей бледно-сиреневый наряд: платье, расшитое серебром, аметистами и александритами, и накидку на полтона темнее, подбитую серебристо-сиреневым мехом. В уши ей вдели длинные аметистовые серьги в форме виноградных гроздьев с хризолитовыми и изумрудными листочками. На шею повесили аграф, сделанный из платины и александритов. Он был сплетен из тончайших металлических нитей, словно кружево, и потому выглядел невесомым. Однако Арианна была поражена тем, каким тяжелым он оказался на самом деле.
Волосы императрице уложили наподобие диковинного цветка, скрепив их шпильками и заколками с аметистовыми и жемчужными навершиями.
Наконец, Алейя и Ульрика возложили ей на голову корону
Поскольку выход был торжественным, то Арианне пришлось дожидаться, пока за ней явится целая гвардия пажей, придворных и телохранителей, чтобы сопроводить ее в парадный обеденный зал, где уже собрались многочисленные гости. По правде говоря, они давно надоели девушке: большинство королей и князей она знала еще в девичестве, встречаясь с ними изредка при дворе короля Лотэра. И как раз там они были на своем месте: такие же резкие, шумные, агрессивные. В Великом Роане они чувствовали себя не в своей тарелке, и неспроста: здешний двор был во много крат изысканней и утонченней, и нужно было обладать незаурядным умом, вкусом и иметь свой собственный стиль, чтобы оставаться на высоте. Однако иностранные государи все равно любили наезжать в гости к своему могущественному соседу. Им и не снилась подобная роскошь, и поскольку они не могли ее завоевать, то хотя бы пользовались ею вовсю. Но приглашали их не так уж и часто, да и долгое отсутствие монарха всегда пагубно сказывается на его положении в собственной стране, на прочности и непоколебимости его трона.
Ортон появился в зале на несколько минут раньше императрицы и уже успел занять свое место за центральным столом. Шут устроился подле него и тут же принялся накладывать себе в тарелку горы всякой снеди, мотивируя тем, что, пока голубушка-императрица выйдет к столу, он и помереть с голоду успеет.
Церемониймейстер объявил громогласно:
– Ее величество императрица Великого Роана, владычица Эйды, Ашкелона и Анамура, принцесса Лотэра – Арианна!
И она вышла в зал, стараясь ступать легко и красиво. Ей хотелось напоследок произвести особенное впечатление на всех этих мужчин, облеченных властью, чтобы они запомнили ее прекрасной, чарующей, молодой. Чтобы они знали, что в короне империи не случается фальшивых драгоценностей и что ее император достоин самого лучшего.
Арианна переступила через порог и словно натолкнулась на незримую стену.
Она увидела Ортона.
Нет, не просто увидела императора, сидящего в своем кресле с высокой спинкой, украшенной все тем же изображением дракона, она увидела не человека, который мог быть, а мог и не быть ее супругом, не человека в короне и мантии – она увидела Ортона. Она знала, что это ее любимый муж, так же ясно, так же неопровержимо, как если бы они находились наедине. Она почувствовала его издалека и теперь изнывала от ужаса.
Ей казалось, что взгляды всех присутствующих обращены к ней и каждый наверняка понял, что она знает эту страшную тайну. Вечность пронеслась мимо потрясенной императрицы, а она все еще не могла заставить себя сделать следующий шаг.
На самом же деле прошло всего несколько секунд, и, естественно, никто и ничего не заметил.
– Арианна, – вывел государыню из задумчивости голос баронессы Кадоган. – Что с тобой?
– Ничего, – быстро шепнула она и двинулась вперед решительным шагом.
Все гости поднялись навстречу ей, встал со своего места и Ортон. Ни жива ни мертва, Арианна села за стол и разрешила сесть гостям. Алейя Кадоган оказалась по левую руку от государыни.
– Так что с тобой все-таки произошло? – спросила она, когда обед начался и все принялись орудовать вилками и ножами, не обращая внимания друг на друга. – Ты и не ешь ничего?
Девушка с отвращением глянула на лежащий перед ней кусок мяса. Ей было страшно, есть не то что не хотелось, но и думать об этом было неприятно. Руки ее стали ледяными, она то и дело вздрагивала, когда кто-то обращался к ней. Особенно если заговаривал ее обожаемый Ортон. Арианна чувствовала необходимость поделиться своим открытием, она понимала, что это уже не ее тайна. И открыть эту тайну пусть даже самой близкой, самой преданной подруге она не решилась.
– Нет, ничего, – сказала быстро. – Просто я, кажется, объелась сладким вчера, и аппетита вовсе нет. Не обращай внимания.
– Постараюсь, – вздохнула Алейя. – Если получится.
Короли разъезжались по одному.
Из парадных ворот дворца выезжали вереницы экипажей и колонны всадников – кто двигался по направлению к порту Майн, кто предпочитал добираться домой по суше.
Король Самааны Даргейм Вальрус должен был отбывать к себе на родину в числе последних и время, остававшееся до отъезда, проводил в отведенных ему апартаментах. Во всяком случае, именно так полагал герцог Дембийский, пока огромный северный варвар не отыскал его на террасе.
– Добрый день, Ваше величество, – немного удивленно молвил Аластер. – Что привело вас сюда? Могу ли я быть чем-то вам полезен?
– Можешь, – коротко ответил Даргейм. – Только оставь эти длинные придворные речи, мы с тобой воины, герцог. И я прекрасно вижу, что ты лучше, сильнее, ловчее, опытнее. Я варвар, и нечего рядить меня в слащавые корольки вроде Лодовика Альворанского.
– Прости, король. Я не хотел тебя обидеть.
– Так-то лучше, – хмыкнул владыка Самааны. – Послушай, я человек прямой и грубый. Если что не так, не держи зла, но мой друг, очень хороший друг, всегда говорил, что тебе можно доверять. И еще он говорил, что если кто и знает все обо всем – то это ты.
– Лестное мнение, – улыбнулся Аластер. – А кто так обо мне думает?
– Ортон, – отвечал король, и в голосе его внезапно зазвучали мягкие и грустные ноты. Вот уж чего бы никто никогда не сказал об этом диком и свирепом человеке.
– Мне приятно, что император так обо мне отзывается, – осторожно заметил герцог, понимая, что ради комплиментов Вальрус искать бы его не стал.
– Отзывался, – поправил его варвар.
Он глядел на Аластера так тоскливо, как смотрят псы, потерявшие своих хозяев, как старики, пережившие своих детей. И этот горький, стылый взгляд был тем более страшен, что никак не вязался с несокрушимой мощью и дикостью короля Самааны. Тот стоял перед Аластером, выпрямившись, расправив плечи, и, надо признать, был всего на полголовы ниже исполина-герцога. Аластер некстати подумал, что варвар должен себя чувствовать непривычно, глядя на кого-то снизу вверх: при его росте подобный вариант был практически исключен.
– У меня мало времени, – снова заговорил Даргейм. – Когда мне просто не хватало моего друга, я молчал, потому что думал, что так надо. Мало ли что бывает. Но сегодня ночью мне приснился сон – а мои сны сбываются, герцог. Они снятся мне так редко, что я, пожалуй, могу и не признать, что это сон, когда вижу его. Сегодня мне снился друг Ортон. И он сказал, чтобы я больше не ждал его: он не сможет проститься со мной, потому что его уже нет в мире живых. Что скажешь, герцог?
Аластер задумался. Последние события показали, что гораздо больше людей в империи догадываются о тайне близнецов, чем он мог себе предположить. Но догадывались лишь искренне преданные и любящие, и потому они свято хранили эту тайну. Оскорблять недоверием такого человека было бы непростительно, и герцог решился.
– Это так, Даргейм. Его уже нет. Его убили. Варвар молча смотрел на него широко открытыми глазами, и на лице его не отражалось ничего. Мужчина не имеет права выдавать сокровенные чувства. Но даже мужчина не может скрыть боль души, если она плещется на дне его светлых, таких, вроде бы, безразличных глаз. Не от Аластера, во всяком случае.
– Я могу спросить, кто это сделал?
– Мы не можем найти настоящего убийцу, – ответил герцог честно. – Мы уже добрались до наемников, выполнивших это поручение, нашли подручных. Но мы не знаем, кто именно направлял ту руку, которая поразила Ортона.
– А вы догадываетесь, кто это может быть?
– Все следы ведут на Бангалорский архипелаг. Но дальше – мы не можем обрушивать силу нашего гнева на всех подряд, чтобы среди сотен невинных жертв оказался убийца. А если мы промахнемся?
– Знаю, – неожиданно согласился Даргейм.
Аластер опешил. Он-то ожидал долгой словесной баталии с этим неукротимым человеком, который должен был стремиться покарать всех и каждого за смерть своего Друга.
– Мне Ортон это все подробно разъяснил. Правда, я не понял и половины, – откровенно признался король, – но это не так уж важно. Важно, что Ортон не хотел бы, чтобы я объявил войну Бангалорам и вырезал там всех до единого, хотя, видит Бог, они этого заслуживают.
Герцог Дембийский подумал, что, кажется, несчастному близнецу так и не удалось ничего объяснить своему Другу.
– Это хорошо, что ты был честен со мной, – одобрил Даргейм, протягивая Аластеру свою грубую, мозолистую лапищу. – Тогда я тебе кое-что покажу и подробно объясню. Я сам думал заняться этим делом, но если Ортон любил тебя и ты оказался именно таким, как он о тебе говорил, что ж, я поделюсь с тобой. Вот, смотри, что у меня есть.
И он подал Аластеру клочок пергамента, все время норовивший скрутиться в трубочку.
«Господин и повелитель, архонт мой, – было коряво нацарапано на нем самыми мелкими буквами, какие только были доступны человеческому глазу. – Как я уже и докладывал, император жив и сегодня присутствовал на обеде. Я видел его лично три раза после того, как завершился турнир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74