И мои инстинкты приказывали мне не рыпаться. Рано или поздно Бенедикт вывернет руль своего «Ягуара» на подъездную аллею после напряженного трудового дня. Когда он войдет в дом, я его прирежу, возьму ключи и поеду любоваться закатом.
Такой у меня был план.
Другого пока нет.
Я все еще в ожидании.
Решив остаться, я переключил внимание на другие вопросы, не имеющие ничего общего с побегом. Прежде всего я попытался найти сегодняшний выпуск «Таймс». Безуспешно. Газета, должно быть, исчезла вмести с «Крайслером» Хиллари.
Так что я сварил себе кофе и сварганил небольшой завтрак: яичницу с ветчиной и позаимствовал у хозяйки сдобную булочку. За завтраком я решил послушать радио.
В новостях последнего часа был репортаж о событиях прошлой ночи. Да еще какой репортаж.
Смысл его сводился к следующему: прошлой ночью ближе к утру сгорело два дома в квартале Авалон-Хиллз Лос-Анджелеса. Трагедия унесла четыре жизни. В одном доме погибло сразу трое. Семья из шести человек, проживавшая в другом доме, в это время отдыхала за городом, так что единственной жертвой пожара стала престарелая мать владельца дома. По словам репортера, на место трагедии выехала следственно-оперативная группа. Прорабатывается версия об умышленном поджоге.
И ни слова о двух оставшихся в живых детях.
Ни слова об убийстве.
Ни слова о нас.
Сначала я подумал, что дети, может быть, ничего не рассказали Но такого не могло быть. Иначе откуда репортер мог узнать о погибших? Без подачи подростков никто бы так сразу не стал утверждать, что прошлой ночью в обоих домах были люди.
Ведь Том с компанией не оставили тел Такого просто не могло быть Хотя сам при этом и не присутствовал, я твердо знал, что тела они увезли. Так что детишки все рассказали, это однозначно Вероятно, разболтали все, что видели. Копы, должно быть, предпочли пока не предавать правду огласке. Может, решили, что, если обыватели узнают о банде психопатов, вламывающихся в дома и устраивающих там зверскую резню, начнется паника? А может, хотят придержать факты до того момента, когда нас поймают.
Или, может, детям не поверили. А кто поверит в невероятную историю о том, что в таком респектабельном районе Лос-Анджелеса орудует шайка полуголых бритых мужиков с ножами, копьями, топорами и саблями? Копы могли даже подумать, что дети все это выдумали в свое оправдание. Может, считают, что именно дети подожгли эти дома.
Если копы уже успели обшарить пепелища и не нашли ни одного трупа, они вообще могли зайти в тупик.
С другой стороны, они могли поверить каждому слову детей, а средствам массовой информации сообщить искаженную версию событий с целью защиты свидетелей. Кто станет объявлять во всеуслышание о том, что есть свидетели массового убийства. Тем более когда убийцы разгуливают на свободе. Кто хочет сохранить жизнь свидетелям, такого не сделает.
Как знать? Все возможно.
Впрочем, я все же сделал из выпуска новостей два действительно важных вывода. Во-первых, в них не призывали остерегаться лысых маньяков. Во-вторых, имени девочки не сообщали.
Хотя из них я и не узнал, как ее зовут, но и мои дружки были не в лучшем положении.
Время от времени я прерываю запись этих мемуаров, чтобы послушать различные радио— и телестанции. Но вместо того, чтобы обрастать новыми подробностями по мере поступления новой информации (куда же подевались пронырливые репортеры?), репортажи становятся все короче и короче. Странно и очень подозрительно. Впечатление такое, словно по каким-то причинам историю эту решили спустить на тормозах.
Всего несколько минут назад в пятичасовом выпуске новостей канала KNBC сообщили только о том, что в паре домов в фешенебельном районе Авалон-Хиллз произошел пожар, в результате которого погибло четверо.
Что ж, спасибо и за то, что совсем не упоминаются ни мальчишка, ни девчонка. И за то, что ни слова о кровавой бойне или о банде беспощадных головорезов.
Это хорошо, но одновременно и плохо.
У меня все еще есть шанс добраться до девчонки первым.
Если Бенедикт когда-нибудь вернется с его чертовой работы!
Я решил посидеть здесь до девяти. Если к тому времени он не появится, что ж, видно, не судьба. Тогда «адьёз» этому дому. Пойду вызывать такси.
А пока что компанию мне составит мистер «Сони». Это мой магнитофон. Вернее, не мой, а их, Западонов. Сегодня я задал ему работенку своими словесными экскурсами в далекое и не столь далекое прошлое. Это и мои мемуары и мое признание — неприукрашенная правда о моих кровавых подвигах.
Вы могли бы спросить, зачем я это делаю.
А кто вы, слушатель? Полицейский? Секретарь суда, стенографирующий показания для прокурора? Может, вы — это Том или Митч, или все парни сразу, на коллективном прослушивании записи в гараже Тома? Может, вы — это я. Может, никто и никогда не услышит этих кассет. Или вы — никто?
Если же вы кто-то — а вы должны им быть, иначе бы вы не слушали, — то вы могли бы спросить себя, зачем я вообще делаю эти записи.
Почему я все это рассказываю?
Почему, почему, почему?
А почему нет «Крайслера» Хиллари?
Почему я споткнулся об эту гребаную корягу, когда девчонка была почти у меня в руках?
И еще тысячи «почему?».
Глупые вопросы? Что ж, тогда вопрос по существу: почему мои товарищи «краллы» уехали и бросили меня?
Ага! Может, в этом и есть объяснение?
Если моей жизни грош цена, то почему их собственные должны стоить дороже?
Может, таким образом я пытаюсь защитить себя и своих близких. Спрячу где-нибудь эти записи, потом дам им понять, что в случае репрессий с их стороны кассеты попадут в руки полиции.
В кино такое на каждом шагу.
А, катись все к чертям собачьим! Слушайте полный список членов. Вот он — клуб, секретное общество, наша банда, «краллы» — имена всех, кто когда-либо был одним из нас:
Том Бэкстер — наш бесстрашный лидер.
Чарльз Сарнофф — Кусок.
Джеймс Митчелл — Митч.
Терренс Уоткинс — Ковбой.
Брайан Фишер — Пескарь.
Клемент Кэлхун.
Лоуренс Роудс — Прах.
Билл Петерсон (покойный).
Дэйл Престон (покойный).
Фрэнк Остин (покойный) — Техасец.
Тони Мейджер (покойный) — Рядовой.
Саймон Квёрт (ваш покорный слуга).
Вот мы. В полном составе, как на поверке, живые и мертвые.
Похоже, не так уж и мало из нас скопытилось за это время. Но остальные парни хоть куда. Милые и испорченные.
О-го-го.
Я, кажется, что-то услышал.
И это автомобиль!
У этого зверя мощный движок. Рычит, словно настоящий ягуар.
Гм. Тишина.
Слышите? Хлопнула дверца. Это Бенедикт, голову даю на отсечение Для хохмы оставлю магнитофон включенным Может, запишется что-нибудь веселенькое и забавное. Тсс.
Послышались шаги. В дверь вставили ключ.
Оставайтесь на нашей волне, ребята.
— О, вы, должно быть, Бенедикт?
— Да, а что?
— Дорис. Дорис Найт. Хиллари говорила, что вы должны быть с минуты на минуту.
— Да? А где же она?
— О, в данный момент у нее небольшие неприятности.
— Неприятности?
— Ну, знаете, она выскочила в туалетик.
— А. Да-да. Что ж.
— Я забежала немножко поболтать. Совсем недавно в этом квартале, и я сказала себе: «Милая, тебе следует обойти своих новых соседей и познакомиться». И вот я здесь. Хиллари мне как раз рассказывала о проблемах с машиной. Какой ужас.
— Да. Ее должны были отремонтировать еще вчера... Хиллари... у нее точно такая же блузка, как эта.
— Да ну? Она покупала свою в «Нордстомсе»?
— И сумочка точно... Что здесь происходит? Это ее сумочка. Хиллари! Хил-ла-ри!
— Это ее сумочка, Бенедикт. И блузка тоже ее. И юбка. Все ее. Ради Бога, это даже ее волосы! Держи!
— А-а-а-а-а-а! А-а-а!
— Эй, заткнись!
— А-а-а-а-а-а!
— Саймон говорит тебе «заткнись». И Сэмюэль Кольт присоединяется к его просьбе.
— Угу!
— Тсс.
— Угу.
— Так-то лучше. А сейчас подними волосы и принеси сюда... Спасибо. Теперь становись на колени.
— П... по... пожалуйста!
— Саймон говорит: «Становись на колени».
— Не стреляйте в меня. Пожа-алуйста-а!
— О, этого я делать не буду. Слишком шумно. И, по правде, совсем никакого удовольствия. Я сделаю это вот этой маленькой штучкой.
— Нет, нет! Бросьте это... Не надо! Я все сделаю. Пожааа... Иаааа!.. Бвааааа!.. Ииииии!.. Уаауааа!.. О!
Черт, придется переодеваться.

Часть III
Защита свидетелей
Глава 14
Проснулась Джоуди в своей спальне. Впрочем, постель была не разостлана. Она лежала поверх покрывала в шортах и блузке — ночнушка куда-то подевалась. Теплые солнечные зайчики скользили по ногам. Комната была залита золотистым светом, в котором плавали пылинки.
Судя по всему, время шло к вечеру.
Неожиданно в сознании всплыл образ Ивлин, взлетающей к потолку в темном коридоре.
Чтобы оборвать воспоминания, Джоуди быстро села. И застонала от шквала острой и тупой боли. Болело все.
«По крайней мере, жива», — подумала она.
С этой мыслью она сорвалась с обрыва и полетела в пропасть красочных образов кровавой резни, наводнивших ее воображение.
Пытаясь справиться с наваждением, она спустила ноги с кровати. Когда они коснулись пола, Джоуди поморщилась от боли. Только теперь она увидела, что под белыми носками были бинты, и, чтобы снять тяжесть с ног, откинулась на матрац Боль отозвалась в ягодицах. Не сильная, но какая-то особенная, от которой в горле появился комок и заслезились глаза.
Когда боль утихла, Джоуди глубоко вдохнула и вытерла глаза.
— Неважный из тебя получится инженер, — сказала ей медсестра «неотложки». Медсестра, правда, оказалась медбратом. Он сильно напомнил ей мистера Роджерса. Причем Фреда, а не какого-нибудь Роя или Уилла. Фреда Роджерса, проведшего беззаботное детство в тихом квартале. По крайней мере, вид у него был именно такой, и еще он говорил нараспев.
— Неважный кто? — переспросила она. — Инженер?
— Посмотри, какая ты безнадежная развалина, — широко улыбнулся ей медбрат.
— А, — слегка улыбнулась в ответ Джоуди.
Но это, конечно, было уже немного позднее. До этого в палату заходил врач. Во внешности врача, напротив, не было ничего забавного или вальяжного. Он напомнил Джоуди мистера Грина, ее учителя обществоведения.
— Давайте осмотрим ваши повреждения, барышня, — произнес он угрюмо, переведя сердитый взгляд с диаграммы прямо ей в глаза.
Надо раздеваться. Папа услужливо удалился, проковыляв за ширму.
— Теперь посмотрим, — промолвил хмурый доктор, — что тут у нас. — Но затем вовсе не ограничился простым разглядыванием ее ран. Он начал пальпировать все тело: тыкал пальцем, щупал, нажимал, бормоча при этом: «Ага. Ага. Гм. Больно, когда я так делаю? Ага. Да. Гм». И наконец объявил: — Так, жить будешь. Можно сказать, ничего серьезного: стандартный набор банальных порезов, царапин и синяков. Мне надо переговорить с твоим отцом. Тем временем мед-брат Гамбол сделает тебе перевязку, после чего ты можешь идти домой.
Едва захлопнулись двери за доктором, как вошел медбрат Гамбол, который оказался довольно привлекательным, хотя и напоминал Джоуди мистера Роджерса. Красивый и молодой. Этого оказалось достаточным, чтобы она покраснела до корней волос.
— О, не смущайся, милашка. Все это я уже видел, если ты понимаешь, что я имею в виду. Хотя ты сегодня и первый мой пациент, достаточно одного взгляда, чтобы сказать, что инженер из тебя неважный, — промолвил он.
— Кто? Инженер?
— Потому что ты такая безнадежная развалина.
Затем он взял в руки антисептик и бинты. Сначала он обработал ее раны спереди. Затем она перевернулась и подставила ему спину. Ноги он оставил напоследок.
Говорил он без умолку.
Джоуди почти ничего не помнила из сказанного, но запомнилось, что это было что-то веселое и довольно нескладное. Приятный парень, но чудак.
Среди всего прочего он сказал что-то вроде: «Следующий раз, когда попадешь в Грин-Бэй, не забудь надеть побольше щитков».
— Па, а что такое «грин-бэй»? — спросила она отца по дороге домой. Отец сидел за рулем, а она с Энди — на заднем сиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60