Ее отделяла от площадки решетчатая металлическая дверь, но навесного замка, как ни странно, не оказалось. Дверь была приоткрыта, и конец лесенки терялся в темноте.
Настя, ломая ногти, неловко дернула на себя решетку, ступила на лестницу и, подвернув ногу, упала лицом вперед, в темноту и прохладу подвала.
* * *
— Прикольно...
— Ладно тебе...
— Чего делать-то будем?
Голоса звучали в полной темноте. Настя почувствовала, что лежит с закрытыми глазами на чем-то жестком и холодном. Открыла глаза и увидела прямо над головой желтую лампочку под железным сетчатым колпачком.
— О, смотри. Очухалась.
Настя повернула голову на голос и увидела девчонку, с виду ее ровесницу.
— Как дела? — спросила девчонка, растягивая слова.
Настя хотела ответить, но из горла вырвалось только сипение.
— Смотри, как ее колотит, блин. Отходняк, блин, гляди, совсем плохая.
Настя больше не пыталась заговорить. Ей было худо. Очень худо. Ее била дрожь, она слышала, как пятки выбивают мелкую дробь, тошнило, в глазах мелькали золотистые точечки, и Насте все время казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Или вообще умрет. Жизнь ее буквально висела на ниточке. Настя даже видела эту ниточку. Тоненькую и слабенькую. Одно неловкое движение — и все.
— Эй, слышь? Может, вмазать тебе? А? Ты как? Живая? — спросила девчонка.
— Да ладно тебе, — тихо возразил парень, которого Настя пока не видела. — Погоди. Чего вмазывать-то. Какого, блин, хера ты ее сюда притащила?
— Притащила... А бабульки? А? — послышался шорох. — А? Что скажешь? Двинулся сейчас ты на что? Халявы тут тебе, между прочим, не будет. Будешь пахать у меня, как мальчик.
— Да пошла ты, сука. Не тренди.
— Эй, — снова обратилась к Насте девчонка и потрясла ее за плечо. — Ожила? Давай догонись, подруга. Готово там у тебя? — спросила она уже тише, обращаясь к приятелю.
Настя снова услышала возню. Кто-то взял ее за руку, начал тереть, шлепать, она почувствовала легкий укол, почти безболезненный, и все тело стало наполняться блаженным теплом.
— Что это? — спросила она, хотя все поняла. Чего-то ей вкололи. Ну и что? Зачем было пугать — по телевидению, по радио, в школе? Вкололи, и ничего. Нормально все.
— Что надо, — ответила девчонка. — Меня Любой зовут. А тебя?
— Лодкой ее зовут, а не Любой, — вмешался парень.
Настя повернула голову и увидела паренька лет двенадцати, в «кенгурухе» с надписью NIRVANA, спортивных штанах, чистенького такого, стриженого, светловолосого мальчика с румянцем во всю щеку.
Люба, или Лодка, как назвал ее паренек, совсем не походила на обитательницу подвалов. Короткая кожаная юбочка, черные колготы, черные же стильные ботиночки, вполне приличная кофточка. Волосы черные, до плеч.
— А что вы здесь делаете? — спросила Настя первое, что пришло в голову.
— Толстый! — крикнула Люба парню. — Ты что здесь делаешь?
— Оттягиваюсь, — важно ответил Толстый, никак не соответствующий своей кличке. — А ты? — он посмотрел на Настю.
— Я? Я вроде бы тоже.
— Где это тебя так разрисовали? — Люба смотрела на покрытые синяками Настины руки. Рукава рубашки были закатаны, и миру открывалось довольно неприятное зрелище.
— Где? — Настя потрясла головой. Голова не болела. — Так, случайно. А вы кто?
— А ты кто? — спросил в свою очередь Толстый.
— Настя.
— О, прикол! Ништяк! Все сказано! Настя! Очень приятно!
— Заткнись, пидор! — резко оборвала его Люба.
— Иди на хуй, — лениво огрызнулся Толстый.
— Ночевать-то есть где? — спросила Люба.
— Есть.
— Далеко?
— А мы где?
— Отлично, — Люба похлопала ее по плечу. — Молодец. Наш человек. Удолбалась в умат. С родителями живешь?
Настя хотела было сказать правду, но что-то ее остановило. Хватит с нее вчерашней истории.
— Да, — просто сказала она.
— Ништяк. И как они? Ничего? Ну, я в смысле кайфа?
— Ничего, — ответила Настя, не совсем понимая, о чем идет речь.
— А деньги тебе нужны?
— Деньги?
Настя с трудом поддерживала нить беседы. Ей было очень хорошо, впервые за последние ужасные сутки она полностью расслабилась, не нужно было притворяться, играть, контролировать себя, следить за каждым жестом и словом. Хотелось говорить, рассказывать, она вспомнила массу замечательных, жутко смешных историй, и в то же время можно было и не говорить — такой покой воцарился в душе. О чем это она? О деньгах? Что-то не похоже, чтобы у Любы были деньги.
— Деньги? — Настя полезла в карман. — Да у меня этих денег...
Однако, кроме ключей и смятого паспорта, недавно полученного, но уже имевшего более чем несвежий вид, в карманах ничего не было. Она вспомнила вдруг, что была у нее еще и сумочка, маленькая такая... Забыла... Где-то забыла...
— Не ищи, — вдруг сказала Люба. — У тебя было немного, я взяла. Вмазку-то на халяву никто не даст. Сама знаешь.
— А сколько там было? — спросила Настя. Она не помнила, оставляла деньги этим бандитам или нет. Если нет, то тысяча должна была остаться. Хотя кто сейчас ей скажет — были у нее доллары, не были. Конечно, у бандитов все.
О том, что с ней произошло ночью в бандитском притоне, Настя помнила весьма смутно, и ей хотелось об этом скорее забыть. Уж очень страшными были воспоминания.
— Все твои деньги ушли. Извини. Жизнь тебе спасали. Без нас кеды бы уже отбросила. На лестнице.
— А что вы тут делаете-то? Живете? — спросила Настя. О деньгах ей говорить не хотелось.
— Ага, — ответил Толстый. — Делать нам больше не хрен, жить тут. Счас придут хозяева, мы и свалим.
— А кто хозяева?
— Инвалид один. Увидишь. Работу закончит и придет, — сказала Люба. — Так деньги-то нужны?
— А что, у тебя их много?
— Просто работу хочу тебе предложить. Ты сегодня что собираешься делать?
— Сегодня? Домой, наверное...
На самом деле ей никуда не хотелось ехать. В кармане ни копейки, значит, надо как-то крутиться, добираться ночью до Приморской. Она почему-то думала, что сейчас ночь. Да и чувствовала она себя какой-то расслабленной. Посидеть бы еще или вот полежать.
— Отмыть тебя нужно, — деловито заметила Люба. — А там, глядишь, и в люди выйдешь.
Глава 12
— Да, — продолжила Люба. — Время еще детское. Может, и сегодня заработаем. Ну, я-то точно, а вот ты... Что с тобой делать?
— А что со мной такое?
— Надо тебя одеть, почистить. С такими синяками. Хотя... Может, оно и к лучшему. — Люба с интересом разглядывала Настю, как покупатель товар в магазине. — Получше тебе?
— Все нормально.
В это время кто-то застучал по железу. Три удара, потом еще три.
— О, Инвалид явился. — Любка вскочила. — Толстый, открой.
— А кто это — Инвалид? — спросила Настя.
— Сейчас увидишь. Он тебя и определит.
Толстый, выйдя из круга, куда падал свет лампочки, исчез в темноте. «А что?» — думала Настя. Полная свобода. Инвалид определит. А что еще ей делать? Пусть, пусть определит, посмотрим, что из этого получится. Что еще ей остается? В крайнем случае, всегда можно домой свалить. В любое время. Ведь ее никто не ждет, никто за нее не волнуется.
У нее не было ни сил, ни желания сопротивляться чему бы то ни было, даже словесно. Тем более что эти ребята вызывали у Насти симпатию. Ей было занятно, чем закончится сегодняшняя встреча. Да и правда, ведь они ее действительно спасли. Хорошие люди.
Лязгнуло железо, раздались громкие шаги, и в круг света вошел Толстый. Он улыбался.
— Вся банда приперлась, блин.
Из-за его спины появился такой же маленький, но в сравнении с Толстым немощный, худой, с бледным, истощенным лицом паренек. Одет он был в какие-то отвратительные обноски. Трикотажная серенькая кофточка, домашние тапочки, брючки, словно появившиеся откуда-то из тьмы веков.
Он окинул быстрым взглядом компанию, сидящую на толстых трубах парового отопления, только теперь Настя поняла, где они расположились, и сказал голосом начальника:
— Торчите, суки?
— Это Инвалид, — представила его Люба. — Суровый человек. Ты его не зли.
— Прикалываешься? — Инвалид зло посмотрел на Любу. — Будешь трендеть, уши на жопу натяну. Ты кто? — Он быстро перевел взгляд на Настю.
— Я? В общем-то... Настя.
— Понятно, — Инвалид повернулся к ней спиной и крикнул в темноту:
— Чего там застряли?
На крик вышли несколько человек. Настя, по мере их появления из мрака, отметила про себя, что все они дети, в том числе и этот странный мальчик Инвалид. Чуть постарше Толстого, может быть. Но помладше ее, Насти. Они с Любой, наверное, были в этой компании самые взрослые.
— Давай вперед.
Инвалид вытолкнул в центр маленького круга, образованного пришедшими детьми, парнишку, хиленького, востроносенького, в ярком спортивном костюме и белых кроссовках.
— Кто первый будет разбираться?
Все молчали. Настя с интересом наблюдала за происходящим. Это что же, суд чести, что ли?
— Хряк, вмажь ему!
Один из пацанов, покрепче остальных, вышел вперед и неожиданно зло и сильно ударил хиленького кулаком в лицо. Тот не упал, выдержал удар, мотнув в сторону головой. Изо рта у него потекла кровь, капая на грудь и оставляя на куртке темные пятна.
— Будешь, сука, деньги от товарищей ныкать? — Инвалид удержал занесенную снова руку крепыша и обратился к его жертве:
— Будешь?
— Не-е, — промычал паренек, и Настя не услышала в его голосе ни страха, ни раскаяния.
— Давайте, пацаны, — сказал Инвалид и, подойдя к Любке, присел рядом с ней на трубу.
Пацаны, дождавшись команды, кинулись на окровавленного паренька и начали его метелить. Неумело, размахивая руками, тратя много сил впустую и мешая друг другу, но все-таки очень ощутимо. Осужденный упал на земляной пол, его пинали ногами, перекатывали на спину, чтобы он открыл лицо, в которое каждый норовил попасть.
— Хорош, — скомандовал наконец Инвалид. — Хорош. Вставай, Рэппер.
Тот, кого назвали Рэппером, медленно поднялся. Смотрел он прямо, и во взгляде его по-прежнему не было ни боли, ни испуга. Видимо, подобные экзекуции не являлись для него редкостью.
— Ну, что скажешь?
— А чего тут говорить? — рассудительно ответил Рэппер, сморкаясь кровью. — Отработаю, отдам. Там немного. Чего вы из-за пустяков такие разборки-то устраиваете?
— Поговори еще мне, — оборвал его Инвалид. — Все должны честно работать. А пустяки, так с этого часа ставим тебя на счетчик. Будут тебе пустяки. Пятьдесят процентов в день. Понял?
— Ну, вы даете, — Рэппер, видимо, решил поторговаться, — пятьдесят... Это каким макаром я буду крутиться?
— Продай что-нибудь. Или попу подставляй. — Инвалид уже потерял интерес к судилищу.
— Попу... Ладно, разберемся. Отдам бабки.
— Все. Все свободны. Завтра чтобы не было вопросов, ясно? Пока, ребята.
— Пока, — нестройно ответили пацаны и стали один за другим растворяться в темноте подвала. Рэппер смешался с их небольшой толпой, и Настя успела отметить, что ни презрения, ни отвращения он ни у кого не вызвал. Кто-то даже хлопнул его по плечу.
Инвалид обнял Любу за плечи.
— Фу... Запарился я.
Настя увидела вдруг, что это никакой не мальчик. Лицо в морщинах, глаза взрослые. Не старик, конечно, не мужик, но лет за двадцать ему, это точно. А с первого взгляда — пацан и пацан. И одежда эта...
Словно угадав ее мысли, Инвалид погладил своей худенькой рукой Настину грудь.
Даже сквозь блаженное тепло, волнами гуляющее по телу, Настя почувствовала холод его прикосновения. Инвалид был Насте неприятен. Она вообще не любила людей в такой ужасной, нищенско-совдеповской одежде, нищих не любила, таких вот.
— Я думаю, — сказала Любка, хотя Инвалид ничего не спрашивал, — пристроим девчонку. А то пропадет. Хорошая...
— Хорошая... Папа-мама есть?
Настя кивнула.
— А чего дома не живешь?
Настя пожала плечами. С чего это он взял, что она дома не живет? Ну, ладно. Молчание — золото.
— Толстый чего сегодня делает?
Любка пожала плечами:
— Мы уходим. Боров заедет, у нас стрелка с ним возле метро. Поедем на Металлистов. А потом я в «Краб», вот ее хотела с собой взять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54