.. Ясен перец, чем они тут с этим Димой занимались в тот момент, когда он пришел. Ясен перец...
Он изо всех сил пытался подавить в себе внезапно вспыхнувшую ревность. С какой стати он должен ревновать? Какие у него права на Настю? Да никаких. Максим никогда даже повода ей не давал, ни разу не высказывался вслух о том, что хотел бы с ней... как бы это... поближе познакомиться...
Наконец отпустило. «Привычное дело», — мрачно подумал Максим. Действительно, не впервой ему было ломать себя, когда он видел Настю в компании других, высоких, крепких, уверенных в себе парней... Сам-то он был совсем не высокий и уж, конечно, никакой не крепкий. Ладно, каждому свое. Зато умом его природа не обидела... Он, Дохлый, как его звали в школе, еще себя покажет. Еще поглядим, что важнее — крепкая накаченная шея или извилины в голове...
— Дела? — переспросила Настя. И, глядя ему в глаза, улыбнулась. Улыбнулась как-то очень по-взрослому.
Максим был удивлен переменами, произошедшими с его давней знакомой.
Она села напротив, вытащила из пачки сигарету и щелкнула зажигалкой, продолжая смотреть Максиму в глаза.
— Какие могут у меня быть дела? Сам понимаешь.
«Да... — подумал Максим. — Что говорить? Сетовать о смерти родителей — глупо, ей уже, наверное, столько разных слов наговорили... Что он еще может добавить?»
— В школу-то думаешь ходить? — спросил он.
— В школу? А зачем?
— Ну-у... — протянул он. — Ты же в институт хотела, то-се...
— В институт... В институт я, видимо, уже поступать не буду. Не до института мне, Максик. Кстати, вы познакомьтесь. Это Дима. — Она кивнула стоявшему рядом парню, который уже расслабился и впервые улыбнулся, протягивая Максиму руку.
— Дима.
— Максим.
— Максимка — мой одноклассник, — сказав это, Настя снова замолчала.
Максим вдруг почувствовал себя совершенно лишним в этой квартире. Он думал, что увидит ту самую Настю, к которой привык за десять лет школы, которую, можно сказать, любил... А перед ним сейчас сидела совершенно другая, взрослая женщина, у нее были какие-то свои дела, свои, неведомые ему планы, выходящие далеко за рамки обычных, стандартных «школа-экзамены-институт-сессии». Этот ее Дима опять же...
— Ты чего пришел-то? — спросила Настя. — Посочувствовать? Так я уже очухалась. Тяжело, знаешь, первый месяц было. Вот Дима мне помогает, так что у меня все в порядке.
— Да... — промямлил Максим. — Я думал... В школе спрашивают все — будешь ты, не будешь... Приветы передают... Тебя же не видно, не слышно... К телефону не подходишь...
— Почему? Подхожу, когда мне нужно. А все эти школьные расклады — знаешь, мне просто не до них сейчас.
— Да я понимаю. В сеть-то не заглядываешь? — Максим спросил об Интернете просто так, чтобы как-то продолжить беседу. А Интернет был его любимой темой. Здесь он чувствовал себя асом. Вот если бы и Настька была бы на уровне!
— Нет. Не до этого. Папин компьютер включен, но я еще и не смотрела ничего. Да и не умею Интернетом пользоваться.
— Так давай покажу. Элементарно. Ты же себя лишаешь такого... — Максим попытался схватиться за эту соломинку, но увидел, что никакого интереса его предложение у Насти не вызвало.
— Максик, давай как-нибудь потом. Ладно? Я тебе позвоню...
Конечно, ведь им кайф сломан. Он сейчас уйдет, а они опять — в койку. Чего там, можно понять...
— Запиши номер «трубы», — сказал Макс. — Девять...
— У тебя «труба» появилась?
Впервые Максим заметил в ее глазах какое-то подобие искреннего интереса.
— Да, знаешь, появилась. Зарабатываю помаленьку.
— А что делаешь?
— Ну, как что... Машина меня кормит. Программы пишу всякие простенькие, макетики делаю для журнальчиков мелких. Так, халтурка, но денежку кое-какую приносит.
— Давай номер.
Максим продиктовал номер своей «трубы».
— Хорошо. — Настя встала, загасила в пепельнице окурок. — Максик, ты меня извини, но...
— Да-да. Я понимаю. Ну, ты звони...
Макс кивнул Диме, тот сделал ему ручкой — пока, мол, дружище. Когда за ним захлопнулась дверь, Максим замер и, сжав кулаки, в сердцах плюнул на бетонный пол лестничной площадки. Но тут дверь Настиной квартиры опять открылась, и он, резко обернувшись, увидел высунувшуюся одноклассницу. Сейчас она была совершенно другой — такой, как всегда, как в школе, как на вечеринках... Простая, милая, родная такая...
— Максик, ты не обижайся, правда... Как там наши-то все?
— А чего им сделается? — Максим чувствовал, что теплая волна приподнимает его над холодным бетонным полом. — Все нормально. Так ты позвонишь?
— Конечно... Прости меня, я просто действительно еще в себя не пришла как следует... Обязательно позвоню...
Она скользнула на площадку, и, в два прыжка подлетев к Максиму, обняла его и чмокнула в щеку, обдав теплом своего тела и облаком тонких духов.
— Пока, Максик. Я обязательно позвоню.
* * *
Димка ждал ее на кухне.
— Что за тип? — спросил он, потянувшись было за сигаретой, но на полпути отдернув руку. — Вот, черт... опять...
— Ты чего нервничаешь, Дим? Ревнуешь, что ли?
— Да вот еще... Так что это за Максик?
— Я же сказала — одноклассник.
— Ну, я понял. А чего он пришел-то?
— Проведать пришел. Я же в этом году ни разу еще в школе не была.
— А может, он не просто так пришел?
— Слушай, Дима, тебе все-таки лучше курить! А то что-то с тобой не в порядке. Что значит «не просто так»? Перестань. И так...
Настя не хотела договаривать, что «и так...», Димка и без объяснений должен был понимать ее состояние. Они не касались запретной темы почти два месяца. И все это время Настя не выходила из дома. Димка практически переселился к ней. Ходил по магазинам, приносил еду, какие-то вещи. Делал подарки, на которые она почти не смотрела, сваливая их у себя в комнате: компьютерные игры, компакт-диски, видеокассеты, книги...
— Димка...
— Чего?
— Знаешь, я хочу с тобой серьезно поговорить.
— Давно пора.
— Да уж. — Настя полезла за сигаретой.
— Хватит курить. — Димка выхватил сигарету из ее пальцев.
— Ладно, ладно, не дергайся. Слушай, скажи мне, как мы жить-то будем дальше?
— В каком смысле?
— Ну... не знаю... Чем будем заниматься? Нельзя же вот так всю жизнь как в скиту...
Димка прищурился:
— Я так и знал, что этот Максик тебя раззадорил. К школьным дружкам захотелось? Я тебе надоел? Этот мальчонка тебе интереснее? Я видел, как у тебя глаза загорелись, стоило ему войти.
— Не говори ерунды. Я не об этом. Надо что-то делать.
Димка сел напротив и внимательно посмотрел Насте в глаза:
— Знаешь, Настя, не говори мне, что не в этом дело. В этом, в этом. И в Максике твоем. И в школе. Я же вижу, что ты скучаешь. Я-то тебе правда не надоел?
— Ты мне не можешь надоесть.
— Ну, хоть на этом спасибо. У тебя теперь другая жизнь. Так получилось. И нам жить в этой другой жизни. По ее законам. А не по школьным.
— Да уж...
Действительно, не учат в школе, что делать, когда у тебя в течение одной недели погибают отец и мать. Не учат, что делать, когда понимаешь, что их убили. Не объясняют, как себя вести, когда узнаешь, кто убийца. Не показывают на примерах, как поступать, чтобы ему воздалось по справедливости.
И уж никакая школа не даст установок, как действовать, когда у тебя оказывается чемодан, принадлежащий убийце твоих родителей, причем содержимое его — миллион хрустящих и новеньких, будто только-только со станка, долларов.
— Но я не могу жить затворницей, — сказала Настя. — Блин! — Она снова потянулась к пачке и, вытащив сигарету, закурила. — Сколько можно тут сидеть! Объясни, почему я должна прятаться?
— Настя, — терпеливо, не противясь на сей раз ее позывам к табаку, отозвался он. — Я же говорю, это другая жизнь. Ты ее не знаешь. Я-то ведь успел с этими людьми покрутиться. Это страшные люди, Настя. Ты себе даже не представляешь...
— Кто? Какие люди?
— Люди, ворочающие миллионами баксов. Это другой мир. Если ты крутишься возле тысячи-другой долларов — это мелкие шалости. А если у тебя пара сотен тысяч — тут другой расклад. Могут и кидануть, да и просто пришить. Элементарно и без каких-то там угрызений совести. Речь об этом вообще не идет. После сотни тысяч начинаются другие отношения. А если у тебя лимон — тут уж... мама родная...
— Так никто не знает же...
— Дура ты все-таки, хоть и умная. В натуре, как ребенок... Никто не знает!.. Так не бывает. Всегда кто-нибудь да знает. Вот я и хочу сейчас переждать, лечь на дно, глянуть, начнется шевеление какое или нет... А потом уж будем решать, что дальше. Ведь тебе же не хочется, чтобы нас обоих за такие бабки грохнули? Я видел, как это делается...
— И не только видел...
— Перестань. Мы же договорились.
— Ладно. Так сколько ты мне еще предлагаешь сиднем сидеть?
— Посмотрим. Думаю, что недолго. Если нас пока никто не вычислил, то, может, и обойдется. Обычно братва отлавливает очень быстро. Редко кто уходит от них.
— В самом деле?
— Одного мужика, который двадцать пять штук всего был должен, на «счетчик» поставили... Так он свалил в Петрозаводск. И даже не в сам город, а прилично в сторону: в лесу жил, в избе... Нашли.
— И что?
— Что-что... Не важно. А иные любят поближе к границе, в погранзону сваливать, куда только по пропускам въезд. Все равно находят. Братва — она везде братва. Бабки все границы открывают.
Димка подошел к окну, выглянул на улицу.
— Да-а...
— Что? — спросила Настя.
— Да так. Слушай, а может, нам за границу рвануть, а? С такими-то деньжищами?
— Ну, Дима, это не я ребенок, а ты — дитя. Как вывезешь такие деньги?
— Я же говорю тебе — деньги границы открывают. Вывезем. Дадим кому надо полсотни штук, и все дела.
— Нет. Не хочу.
— Ну, тогда не знаю. Ведь профигачим все бабки, и все... К хорошему, Настя, быстро привыкаешь... Потом трудно будет.
— Миллион — профигачим?
— А что ты думаешь? Да запросто. Машину купим, то-се... Поживем нормально. В России лимон потратить — это проще простого... У нас же самая дорогая страна в мире, ты что, не знаешь?
— Ну-у.. наверное...
— Стремно только это. Светиться нельзя ни в коем случае. Ты меня слушай, я в этом деле кое-что волоку.
Димка хотел еще что-то сказать, но его прервал мелодичный звонок телефона и сразу же последовавший за ним щелчок включившегося автоответчика. После голоса Насти, сообщавшего собеседнику, что никого нет дома, и просьбы оставить информацию о звонившем, ребята услышали знакомый хрипловатый голос. Единственный, на который они отвечали последние два месяца.
— Алло! — Настя схватила трубку радиотелефона, лежавшую перед ней на столе. — Марк Аронович? Да, я, а кто же?.. Приедете? Сейчас. Да. Конечно. Мы вас ждем.
Она отключила телефон и повернулась к Димке.
— Куз? — спросил он.
— Да. Сейчас приедет. Говорит, срочное дело у него.
Этот пожилой журналист нравился Димке. Он, вообще-то, не любил интеллигентов, размазню в очках. Но Куз оказался интересным, умным мужиком и далеко не хлюпиком. Конечно, Димка, случись схлестнуться с журналистом, уделал бы его. Тем более что опыт такого рода по отношению к Кузу уже был. Однажды Димкины орлы, промышлявшие в городе, принесли ему кузовский паспорт. Сказали, что отметелили на улице мужика, отобрали бумажник, документы... Если бы Димка знал тогда, кто этот побитый мужик, сам бы наказал пацанов. Но не знал. Кузу он, понятно, про этот случай не рассказывал. Он вообще старался не распространяться о своей прошлой жизни, хотя и закончилась она всего пару месяцев назад. И, как Димка был уверен, бесповоротно. Хватит! Сейчас у него появился смысл жизни, который он искал все свои недолгие еще лета то в уличных драках, то в деньгах, то в ночном клубе «Краб»... Но оказалось, что этот смысл выглядит совершенно по-другому. Вот он, сидит напротив и курит уже третью сигарету подряд. Светловолосый, невыразимо притягательный, с огромными глазищами.
А Куз этот, хоть и еврей, был настоящим мужиком. Чувствовалась в нем внутренняя твердость, крутость какая-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54