Сидевший в кресле возле камина Седрик Оуэн ответил:
– Да, это риск. Но если Уолсингем думает, что за нашей историей стоит нечто большее, он способен проследить наш путь из Слюиса, и одному голландскому контрабандисту, плавающему под португальским флагом, может не поздоровиться. А я и так в большом долгу перед Паоло ван Риитом, мне совсем не хочется пускать по его следу псов Уолсингема.
Оуэн говорил тихо; его лоб стягивала повязка, остановившая кровотечение; но за три дня, прошедших после ранения, он обнаружил, что стоит ему начать говорить громко, как головная боль становится невыносимой.
– Маска позволит Уолсингему купить множество информации. Я надеюсь, что он использует всю оставшуюся у него энергию, чтобы потратить полученные средства, и не станет копать глубже. Как его здоровье? Я слышал, он серьезно болен.
Тайт пожал плечами.
– Он умирает, но нас всех это ждет. Единственным утешением для тех, кто продолжает страдать из-за его деятельности, является тот факт, что сэр Фрэнсис постоянно испытывает острую боль из-за камней в почках, а его вера не позволяет ему умереть от собственной руки. Некоторые из нас считают, что так Бог наказывает Уолсингема за его злодейства.
Тайт до сих пор опасался, что правда о кровавых событиях в Рождество раскроется. Когда схватка возле ворот колледжа закончилась, Тайт не сомневался, что Оуэн мертв. Лишь Фернандес де Агилар считал иначе, однако тревога о жизни друга не помешала ему завершить начатое дело. Именно Фернандес нанес третьему подручному Мейплторпа несколько ударов по голове его собственной дубинкой, а потом протянул оружие Барнабасу Тайту и предложил ему нанести три удара, чтобы кровь осталась у него на руках и штанах.
– Для правдоподобия, – сказал испанец.
Потом де Агилар так разложил тела, чтобы всякому, кто разбирается в фехтовании, стало ясно, что Оуэн, виртуозный боец, убил Мейплторпа и двух его подручных, после чего его меч был сломан дубинкой. Затем он якобы поднял оружие с земли, что позволило ему прикончить последнего из людей Мейплторпа, и наконец главный герой схватки, Барнабас Тайт, вытащил свой нож и убил предателя.
Им повезло, что единственный человек, умерший от удара ножа, обладал некоторым сходством с Оуэном, а несколько дополнительных ударов дубинкой сделали опознание невозможным. Они быстро переодели мертвеца в плащ и сапоги Оуэна, а непрекращающийся снегопад помог замести все следы, которые могли бы вызвать подозрения.
Только после этого де Агилар отнес Оуэна в безопасное место, отправив Барнабаса Тайта поделиться с коллегами сразу двумя хорошими новостями: они наконец освободились от Мейплторпа, а Седрик Оуэн, враг Уолсингема, а значит, и государства, убит.
Пока Барнабас Тайт укреплял свою власть в колледже, который он так любил, Фернандес де Агилар снял свою одежду щеголя и золотую серьгу, наложил повязку на ногу и тщательно вымыл единственную руку, после чего принялся ухаживать за потерявшим сознание Оуэном.
Для человека с одной рукой, не имеющего медицинской подготовки, он с такой удивительной быстротой и ловкостью наложил повязку на сломанные ребра и череп, что вернувшийся Тайт ему даже позавидовал. Тайт рассказал, что теперь ему никто не помешает стать ректором Бидза и что ему удалось выдать одного из убитых громил Мейплторпа за Седрика Оуэна.
Тут им повезло; рождественские праздники уже начались, хор готовился к выступлению в часовне Бидза, а членам совета колледжа хватало других дел – никто не хотел торчать в морге и изучать останки в день Рождества.
На Мейплторпа они, конечно, зашли посмотреть, прикрывая лица от вони, наполнявшей морг. Они должны были исполнить свой долг. Тайт рассчитывал, что они расскажут всем о единственной ране в его груди – и таком же отверстии в теле одного из его слуг. Большего от них не требовалось; остальные тела скрывались в темноте, свет факелов не достигал дальних уголков морга.
Впрочем, они могли увидеть изувеченное лицо Седрика Оуэна и подивиться его богатому плащу, но никто из них не захотел пачкать свои сапоги, чтобы более внимательно осмотреть предателя. Когда сам Тайт, единственный врач из присутствующих, намекнул, что существует риск заразиться, находясь поблизости от тела, они с радостью ухватились за возможность заняться организацией похорон.
Оставалось как-то решить проблему третьего громилы Мейплторпа – ведь кроме тел Мейплторпа и Седрика Оуэна у них имелось только два трупа. Они прочитали последние записи в дневнике погибшего ректора, как того требовал закон колледжа, и обнаружили, что в них говорится о пропавшем серебре и упоминается имя исчезнувшего слуги в качестве возможного подозреваемого.
Тайт отправил в дом вышеназванного слуги своего человека, который выяснил, что тот исчез в канун Рождества и больше его никто не видел. Чтобы не бросать тень на репутацию колледжа, было решено не поднимать шума. Вора следовало схватить, как только он объявится в городе. Тайт снарядил собственных слуг на поиски, и они достаточно скоро обнаружили тело – сам Тайт опознал в нем испанца, сопровождавшего Оуэна.
Все двенадцать человек, составляющие совет, дружно вздохнули с облегчением, когда стало ясно, что ужасную историю удалось благополучно замять, согласились на том, что следует выпустить меморандум о «всеми любимом и уважаемом» погибшем ректоре, и тут же выбрали забрызганного кровью героя, Барнабаса Тайта, новым ректором Бидза.
Тот факт, что он не держал при себе здоровенных громил и не был сторонником особых строгостей в колледже, сыграл свою роль. Они подняли бокалы, обеспечив ему новый статус, и разошлись по домам под продолжающимся снегопадом, чтобы собраться вместе с семьями в часовне. Священник, которого пришлось вытащить из постели ранним утром, успел сочинить небольшую речь, чтобы произнести ее на предстоящих похоронах.
– И что мы будем делать теперь? – спросил у своих гостей новый ректор Бидза.
– Ждать, – ответил Оуэн. – Поедим и постараемся не шуметь, когда кто-нибудь будет проходить по улице мимо твоих окон, а также станем отчаянно надеяться, что оба сможем сесть в седло, когда прекратится снегопад. У тебя еще много гусятины?
Тайт состроил гримасу.
– Хватит на три хорошие трапезы, а также есть бульон для твоего друга. Ее величество приказала нам есть гусей в честь разгрома Армады, но ей не приходится питаться гусем четыре дня подряд, пока у нее не возникнет желания прикончить всех гусей в христианском мире.
– Может быть, у нее возникло именно такое желание; может быть, она именно по этой причине приказала есть гусей на Рождество; в результате в стране изведут всех гусей и ей больше не придется их есть. А вам известно, что гусей привозят из Нидерландов, чтобы подданные ее величества не страдали из-за недостатка гусятины?
– Меня уже ничто не удивляет, – мрачно заявил Тайт. Тут ему пришло в голову, что он не получил ответа на свой вопрос, более того, так случается довольно часто, когда он говорит с Оуэном.
– Возможно, нам стоит решить более существенные проблемы и не тратить время на обсуждение судьбы гусей? Я, к примеру, должен начать вести ежедневный дневник, как положено ректору Бидза, и, если я буду писать в нем правду, меня повесят, как только он попадет в руки правосудия. Что намерены делать вы, когда прекратится снегопад?
– Я не знаю.
Это признание нелегко далось Седрику Оуэну. Он откинулся назад, сложил руки на коленях и стал смотреть на дрожащие холодные тени над камином, где стоял его голубой живой камень.
Наконец Оуэн продолжил:
– Я должен был выполнить ряд дел в этой жизни – сначала отправиться в Новый Свет, узнать там тайны камня и записать их так, чтобы только человек, имеющий с ним истинную связь, сумел их прочитать. При помощи магии племени ягуара мы с Фернандесом сумели это сделать; мы оставили в Харвиче записные книжки, которые смогут связать прошлое с будущим, а теперь нам необходимо найти место, чтобы как можно надежнее их спрятать.
– Я думаю… – начал Тайт.
– Только не здесь, друг мой, мы не станем злоупотреблять твоим гостеприимством. – Оуэн сжал кулак, исключая такую возможность. – Придет время, и мы найдем ответ на этот вопрос, но прежде нам необходимо решить более сложную задачу: остаться в живых до тех пор, пока мы не найдем одно очень старое место, почитавшееся нашими предками священным задолго до того, как наступило время Христа. К моему стыду и великому огорчению, я не знаю, где его искать. Я надеялся, что камень укажет мне путь, но этого не произошло. А без его помощи мы подобны кораблю, который лишился руля во время шторма.
– Но как вы узнаете место, которое ищете?
– Мне оно приснилось. Первый раз это произошло тридцать лет назад, но с тех пор сон повторялся. – Прядь волос упала на глаза Оуэна. – Это дикое место, находящееся на заросшей лесом равнине. Оно окружено стоящими вертикально камнями, среди которых завывает ветер. Во сне я видел черные силуэты лишенных листьев деревьев, сгибающихся под его порывами, в небе сверкали молнии. Однако такой круг может оказаться в сотнях мест от южного побережья Корнуолла до дальнего севера Нидерландов. Мы не можем сейчас отправиться на поиски. Уолсингем почти наверняка перестанет за нами следить, но Фернандеса очень нелегко спрятать. Если охота на однорукого испанца продолжается, нам нельзя свободно разгуливать по улицам.
Тайт прижал пальцы к губам. У него появилось смутное воспоминание, неуловимое, как форель. Он пытался материализовать его, когда заметил, что стоящий на каминной полке голубой камень начал испускать свет. Прошло всего несколько мгновений, и характер света изменился – голубое сияние приблизилось к Тайту.
Барнабас Тайт смотрел на это чудо, чувствуя, как встают дыбом волосы у него на руках. Он увидел, что Седрик Оуэн с сомнением повернул голову, подобно псу, услышавшему далекое эхо свистка своего хозяина, а потом тело Оуэна дернулось, словно сигнал прозвучал вновь, только теперь стал оглушительным.
Тайту показалось, будто он что-то слышит; ускользающую мелодию, которую исполняет то ли незнакомый музыкальный инструмент, то ли чей-то голос.
– Барнабас, – сказал Оуэн. – Ты что-то забыл?
– Даже не знаю, – ответил Тайт. – Есть что-то… кто-то… но я не могу вспомнить…
Ему показалось, что голубой камень повернулся и его огненные глаза сфокусировались только на нем. Завороженный неземным взглядом Тайт почувствовал, как разбегаются его мысли, словно тучи перед бурей, и остается лишь голубое небо, где прежде царили неразбериха и хаос. Теперь песнь камня превратилась в зов. Врата распахнулись, и ускользающее воспоминание возникло перед ним, четкое и яркое.
И он сказал в заполненное песней молчание:
– У меня есть недавно осиротевший кузен, который живет на ферме возле Оксфорда. Мы не встречались после смерти королевы Марии, но дважды в год обмениваемся письмами, в которых обсуждаем дела семьи. Это мой родственник по материнской линии, но перед тем, как умерший король уничтожил монастыри, отца моего кузена нанял за один золотой в год покойный Ричард Уайтинг, настоятель Гластонбери – да хранит Господь его несчастную душу – следить за состоянием древних дорог и священных тропинок наших предков, которые проходили через монастырь, а также ближайшие церкви. Католическая церковь не столь невежественна в подобных вещах, как пуритане, и отец кузена был одним из тех, кто прекрасно разбирался в древних обычаях.
Глаза Оуэна стали огромными, как у филина. Он неотрывно смотрел в лицо Тайту.
– Отец вашего кузена нам бы помог?
– Если он еще жив. В июне ему будет девяносто три года, так что он мог давно умереть. Но если он жив, то во всей Англии не найдется человека, который знает больше о кругах стоящих камней и обычаях драконов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56