- Не помню. А Бак Бритт? Это еще тысяча.
- Банк вернул его чек ввиду отсутствия на счете мистера Бритта денег. Чек лежит на вашем столе уже две недели. Она остановилась, чтобы сделать глубокий вдох.
- Вы прекратили прием клиентов, мистер Брайгенс. Вы не отвечаете на телефонные звонки и...
- Не читайте мне лекций, Этель!
- И вы отстаете во всех своих делах на целый месяц!
- Хватит!
- Все это началось с дела Хейли. Вы только о нем и думаете. Вы им просто одержимы. Так мы долго не протянем.
- Мы! Сколько раз я опаздывал с выплатой жалованья, Этель? Много я вам еще должен? А?
- Есть кое-что.
- Но не больше, чем обычно, ведь так?
- Да, а что вы скажете в следующем месяце? До суда еще четыре недели.
- Замолчите, Этель. Просто замолчите. Если вам так уж трудно, можете уволиться. Если вы не можете держать рот закрытым, то считайте, что я сам вас уволил.
- А вам бы хотелось от меня избавиться, правда?
- Меня это совершенно не волнует.
Этель была волевой женщиной. Четырнадцать лет работы с Люсьеном закалили бы кого угодно, но ведь она ко всему прочему была еще и женщиной; при этих словах Джейка ее верхняя губа задрожала, в уголках глаз показались слезы. Она опустила голову.
- Извините меня, - прошептала Этель. - Я просто очень волнуюсь.
- Из-за чего?
- Боюсь за себя и за Бада.
- Что такое с Бадом?
- Он очень болен.
- Мне это известно.
- У него все время скачет давление, особенно после телефонных звонков. За последние пять лет он перенес несколько инсультов и инфаркт. Он живет в постоянном страхе, мы оба боимся.
- И много этих телефонных звонков?
- Было несколько. Нам угрожали поджечь дом, а один раз - даже взорвать. Все время нам говорят, что знают о каждом нашем шаге, и еще добавляют, что если Хейли оправдают, то они сожгут дом или подложат динамит, пока мы будем спать. Было два звонка с угрозой просто убить нас. Никакая работа этого не стоит.
- Может, вам действительно стоит уволиться?
- И голодать? Бад не работает вот уже десять лет, вы же знаете. А чем я еще могу заняться?
- Послушайте, Этель, мне тоже угрожают. Но я не отношусь к этому так серьезно, как вы. Я пообещал Карле, что брошу дело Хейли в случае мало-мальски серьезной опасности. Это должно успокоить и вас с Бадом. В угрозы я не верю. Мало ли в мире идиотов!
- Вот это-то меня и беспокоит. Такому идиоту может взбрести в голову что угодно.
- Ну нельзя же так! Я попрошу Оззи, чтобы он повнимательнее следил за вашим домом.
- Вы я вправду это сделаете?
- Конечно. Ведь за моим они поглядывают. Поверьте мне, Этель, вам не о чем волноваться. Скорее всего это развлекаются какие-то панки.
Она вытерла слезы.
- Простите меня за то, что разревелась перед вами, и за то, что в последнее время была слишком раздражительной.
"Сорок лет ты была раздражительной, а не последнее время", - подумал Джейк и ответил:
- Все в порядке, Этель.
- А как быть с этим? - Она вновь взмахнула счетами.
- Я достану деньги. Беспокоиться не о чем.
Уилли Хастингс закончил свою вторую смену в десять вечера, зарегистрировал время ухода на часах рядом с кабинетом Оззи и, сев за руль машины, направился к дому, где жили Хейли. Сегодня была его очередь спать на кушетке. Кто-либо из мужчин спал на кушетке Гвен каждую ночь: брат, или двоюродный брат, или друг. Хастингс приходил по средам.
Но спать при включенном свете было невозможно. Тони отказывалась и близко подходить к своей кроватке до тех пор, пока в доме не включат все огни. А вдруг где-нибудь в темноте ее поджидают те мужчины? Ведь сколько раз она видела, как они подползают по полу к ее постели, а когда их что-нибудь спугнет, они тут же прячутся по шкафам. За своим окном она слышала их голоса, она видела их налитые кровью глаза, следящие за тем, как она готовится лечь спать. И у себя над головой Тони слышала шум, будто кто-то ходил по чердаку в ковбойских сапогах, которыми они пинали ее. Тони знала, что они там, наверху, что они дожидаются, пока внизу все уснут. А уж тогда они спустятся сюда и снова утащат ее в жуткие заросли. Раз в неделю ее мать и самый старший из братьев поднимались по приставной лестнице на чердак, чтобы осмотреть его, держа на всякий случай в руках, кроме фонарика, еще и пистолет.
В доме не должно было быть ни одной неосвещенной комнаты, когда девочка отправлялась в постель. Однажды ночью, когда Тони лежала без сна рядом с Гвен, свет в коридоре вдруг погас. Объятая ужасом, Тони закричала и кричала до тех пор, пока брат Гвен не добрался на машине до открытой ночь напролет мелочной лавки и не привез лампочку.
Тони спала с матерью, которая крепко сжимала ее в объятиях, пока обступавшие девочку злые демоны не растворялись в ночи. Поначалу Гвен тоже никак не могла привыкнуть к свету, но по прошествии пяти недель стала хотя бы дремать. Маленькое тельце дочери рядом с ней даже во сне билось и дергалось.
Уилли пожелал мальчикам спокойной ночи и склонился, чтобы поцеловать Тони. Он показал ей свое оружие и пообещал не спать всю ночь. Пройдя по дому, проверил дверцы всех шкафов. Только после этого Тони немного успокоилась, легла рядом с матерью и уставилась взглядом в потолок. Из глаз девочки текли слезы.
Около полуночи Уилли снял ботинки и вытянулся на кушетке. Расстегнув ремень, положил на пол револьвер. Он уже засыпал, когда до его слуха донесся жуткий вопль. Это был звенящий от ужаса, пронзительный крик ребенка, которого подвергли какой-то пытке. Подхватив свой револьвер, Уилли бросился в спальню. Тони сидела на постели лицом к стене, стрясаемая криком и дрожью. Она увидела их в окне - они поджидали ее! Гвен прижала ее к себе. У спинки кровати стояли мальчики, беспомощно глядя на сестру. Карл Ли-младший приблизился к окну, но никого там не увидел. За прошедшие пять недель подобное случалось не впервые, и братья уже поняли, что сделать они могут немного.
Гвен успокаивала Тони, нежно опустив ее головку на подушку:
- Все в порядке, малышка, с тобой мамочка и дядя Уилли. Никому до тебя не добраться, моя девочка. Все хорошо.
Тони захотела, чтобы дядя Уилли уселся с револьвером пол окном, а мальчики легли спать на полу вокруг ее кровати. Они беспрекословно подчинились. В тишине раздалось несколько жалобных стонов девочки. Потом стихли и они.
Уилли сидел на полу под окном, пока все наконец не заснули. Тогда он перенес мальчиков по одному в их постели, а сам вновь уселся под окном ждать рассвета.
Джейк встретился с Эткавэйджем в пятницу у Клода, чтобы пообедать. Они заказали ребрышки и шинкованную капусту. Зал набили битком, как обычно, и впервые за четыре недели в нем не было чужих, посторонних лиц. Завсегдатаи болтали и сплетничали, как в добрые старые времена. Клод был в отличной форме: напыщенный и многословный, он поторапливал своих робких и послушных клиентов, проклиная их на чем свет стоит. Он был одним из тех немногих, чья ругань и проклятия не унижают человека, а доставляют ему радость.
Эткавэйдж присутствовал на последнем слушании и в случае крайней необходимости выступил бы со свидетельскими показаниями. Но, зная о том, что банк был бы этим весьма недоволен, Джейк и не хотел вторично обращаться к другу за помощью. Всем банкирам изначально присущ какой-то инстинктивный страх перед судейскими, так что Джейк даже восхитился тем, что Эткавэйдж нашел в себе силы победить эту паранойю и прийти на слушание. Этим самым он вошел в историю как первый в округе Форд банкир, явившийся в суд - на заседание суда! - не по повестке, а сам. Джейк прямо-таки гордился своим другом.
Промчавшийся мимо них Клод на ходу свирепо бросил, что в их распоряжении ровно десять минут, так что нужно не трепать языками, а есть, есть! Покончив с последним ребрышком, Джейк вытер салфеткой рот.
- Послушай-ка, Стэн, возвращаясь к займам, мне нужны пять тысяч на девяносто дней, под мою ответственность.
- Возвращаясь? А кто же про них говорил?
- Ты начал что-то про банки...
- А мне показалось, мы клеймили позором Бакли. Я наслаждался этим!
- Тебе не стоило бы превращаться в критикана, Стэн. Приобрести эту привычку весьма нетрудно, а вот избавиться от нее почти невозможно. Она обкрадывает твою душу.
- Какой ужас! Простишь ли ты меня когда-нибудь?
- Так как насчет займа?
- О, договорились. Но зачем он тебе?
- А это имеет какое-то значение?
- Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
- Слушай, Стэн, единственное, о чем тебе стоит беспокоиться, - это смогу ли я вернуть деньги через девяносто дней или нет.
- Хорошо. Ты сможешь вернуть деньги через девяносто дней?
- Отличный вопрос, Стэн! Да, смогу.
Эткавэйдж улыбнулся:
- Хейли выжал из тебя все соки, а?
Джейк улыбнулся в ответ.
- Да, - признался он. - Трудно собраться с мыслями о чем-то другом. До суда еще чуть больше трех недель, и мне не хотелось бы в это время заниматься посторонними вещами.
- Сколько ты на этом деле заработаешь?
- Девятьсот минус десять тысяч долларов.
- Девятьсот!
- Да, ведь он не смог заложить землю, ты помнишь?
- Недорого же ты берешь.
- Конечно, если бы ты дал Карлу Ли денег под землю, мне не пришлось бы сейчас говорить с тобой о займе.
- Я все же предпочел бы ссудить именно тебе.
- Отлично. Когда я смогу получить чек?
- Да ты, похоже, в отчаянии?
- Просто знаю, сколько времени требуется вашим комиссиям по займам, аудиторам, вице-президентам, такому-то и такому-то, и в конце концов где-нибудь через месяц вице-президент этакий поставит свою подпись на нужном документе, если кассир скажет ему, что в кассе есть наличность, а дома у самого вице-президента нет разлада с женой. Уж я-то знаю методы вашей работы.
Эткавэйдж бросил взгляд на часы:
- В три часа дня тебя устроит?
- Да.
- Под твою ответственность?
Джейк вытер губы и перегнулся через стол. Голос его звучал абсолютно спокойно:
- Мой дом заложен и перезаложен, и у тебя закладная на мой автомобиль, если помнишь. Я могу выписать тебе закладную только на свою единственную дочь, но, если ты вздумаешь лишить меня права выкупа, я убью тебя. Какая ответственность, какие гарантии тебе еще нужны?
- Извини меня за этот вопрос.
- Когда я получу чек?
- В три часа.
Появившийся откуда-то Клод вновь наполнил их стаканы чаем.
- Еще пять минут, - громогласно объявил он.
- Восемь, - требовательно сказал Джейк.
- Послушайте, мистер Шишка, - с ухмылкой обратился к нему Клод, здесь вам не зал суда, а ваш снимок в газете не стоит и двух центов. Я сказал - пять.
- Пусть так. Однако ребрышки у меня были жестковаты.
- То-то я вижу, что на тарелке ничего не осталось.
- Стоят они столько, что поневоле съешь все.
- Они обойдутся вам еще дороже, если станете жаловаться.
- Мы уходим, - предупредительно сказал Эткавэйдж, вставая и бросая на стол доллар.
Во второй половине дня в воскресенье семейство Хейли так же разместилось за столиком с зонтом, в стороне от неистовства под баскетбольным щитом. Уже установилась летняя жара, и липкий, влажный воздух стелился по самой земле, пробираясь даже в тень. Пока дети вместе с отцом в поте лица трудились над жареным цыпленком, Гвен отмахивалась от надоедливых мух. Торопливо поев, ребята побежали к качелям, которые Оззи установил совсем недавно для детишек своих подопечных.
- Что с тобой делали в Уитфилде? - поинтересовалась Гвен.
- Ничего особенного. Задавали какие-то вопросы, брали анализы. В общем, чушь всякая.
- А содержали как?
- В наручниках. И стены обиты пробкой.
- Ты смеешься? Тебя посадили в комнату с пробковыми стенами? - Гвен это развеселило настолько, что она даже негромко хихикнула.
- Ну еще бы. Они следили за мной, как будто я был каким-то редким животным. Говорили, что я знаменитость. Мои охранники твердили, что очень гордятся мной. Один был бельм, другой - черным. Я, мол, сделал доброе дело, и они надеются, что я выкарабкаюсь. Они относились ко мне хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94