Мне даже почудилось, что он меня не слушает или вовсе задремал.
– Так-так, – сказал он, когда я завершил свой рассказ. – Следовательно, если я вас правильно понял, перед тем, как вы покинули Оксфорд, судья допросил эту Бланди, но и только?
Я кивнул.
– Удивитесь ли вы, узнав, что два дня назад ее обвинили в умышленном убийстве доктора Грова? И сейчас она в тюрьме в ожидании суда?
– Это меня изумляет, – ответил я. – Мне не было известно, что английский закон действует столь быстро.
– Считаете ли вы эту девушку виновной?
Что за вопрос! Тот самый, который я задавал себе много раз во время нашей поездки.
– Не знаю. Это дело закона, а не логики.
Тут он улыбнулся, словно я сказал что-то очень остроумное. Позднее Лоуэр объяснил мне, что Турлоу много лет был адвокатом, прежде чем мятеж вознес его на должность статс-секретаря.
– Ну так скажите мне, что вам подсказывает логика.
– Согласно гипотезе, Сара Бланди убила доктора Грова. Какие есть тому доказательства? Имеется мотив – он ее прогнал, однако слуг постоянно прогоняют, и, к счастью, мало кто за это мстит. Она купила мышьяк в день, когда он ее выгнал. Она была в Новом колледже в вечер смерти доктора Грова и не хотела в этом признаться. Несомненно, улики свидетельствуют в пользу гипотезы.
– В ваших рассуждениях, однако, есть одна слабость. Вы упомянули не все улики, а лишь те, которые поддерживают гипотезу. Насколько я понимаю, другие факты указывают на альтернативу, а именно, что убить его могли вы, так как были последним, кто видел его живым, а кроме того, имели доступ к яду, если бы решили его убить.
– Да, мог бы, но я знаю, что не убивал его, да и причин для этого у меня не было. Не больше, чем у доктора Уоллиса, или Лоуэра, или Бойля.
Он согласился с этим доводом (хотя не знаю, почему я все это ему говорил) и кивнул.
– Следовательно, вы исходите из разной весомости фактов. И вы делаете вывод, что она виновна.
– Нет, – ответил я, – мне не хотелось бы этому верить.
Турлоу изобразил удивление.
– Но ведь это противоречит методам науки? Вы должны принять эту гипотезу, пока не найдете альтернативу к ней.
– Я принимаю ее как возможную, но не стал бы действовать, исходя только из нее, если для нее не отыщется других подтверждений.
Он поднялся из кресла с медлительностью старика, чьи суставы утрачивают гибкость.
– Прошу вас, доктор, налейте себе стаканчик вина. Я вскоре вернусь продолжить нашу беседу.
Я пересмотрел свой прежний взгляд на него, пока наливал себе вина, – приказание есть приказание, каким бы тоном его ни отдали. Турлоу, решил я, был обходителен, потому что у него не было повода держаться иначе. Мне даже в голову не пришло сказать, что меня ждет Лоуэр, что я голоден или что я не вижу причин ждать, пока он не соизволит вернуться.
Когда он наконец вернулся, за ним в комнату, смущенно ухмыляясь, вошел Джек Престкотт, чьи оковы и темница остались лишь воспоминанием.
– А! – сказал он весело, пока я ошеломленно смотрел на него, ибо никак не ожидал когда-нибудь вновь его увидеть, и уж тем более при подобных обстоятельствах. – Итальянский анатом. Как поживаете, любезный доктор?
Турлоу печально улыбнулся нам обоим, затем поклонился.
– Оставляю вас двоих побеседовать, – сказал он. – Прошу не постесняйтесь позвать меня, когда потребуется.
И он вышел из комнаты, оставив меня сидеть с разинутым ртом. Престкотт, куда более дюжий, чем мне помнилось, и куда более бодрый, чем при той нашей встрече, потер руки, налил себе кружку эля из кувшина на буфете и сел передо мной, вглядываясь в мое лицо, словно выискивая в нем признаки опасности.
– Вы удивлены увидеть меня. Отлично. Я рад. Вы должны признать, что это преотличное убежище, согласны? Кому бы вздумалось искать меня здесь, а?
Он, бесспорно, был в прекрасном расположении духа и держался как человек, у которого в мире нет никаких забот и будто ему не грозила незамедлительная казнь. И что, подумал я, он делает в доме такого человека, как Турлоу?
– Все очень просто, – сказал он. – Они с моим отцом в некотором роде знали друг друга. Я воззвал к его милосердию. Мы, изгои, должны, знаете ли, стоять друг за дружку.
– Так что вам угодно? Вы подвергаетесь опасности, открыв мне свое присутствие здесь.
– Это мы еще посмотрим. Турлоу пересказал мне ваш рассказ, но, может быть, вы не откажетесь еще раз изложить это дело?
– Какое дело?
– Да про доктора Грова. Он был добр ко мне, единственный человек в Оксфорде, который мне нравился. Я был очень удручен, когда услышал, что с ним случилось.
– Памятуя, как скверно вы обошлись бы с ним, посети он вас в вечер вашего побега, я нахожу трудным поверить этому.
– А, это! – пренебрежительно сказал он. – Я же ничего плохого Уоллису не сделал, просто его связал. И старику Грову ничего плохого не сделал бы. А что мне оставалось? Погибнуть на эшафоте, лишь бы не допустить неучтивости? Я должен был спастись, и это был единственный способ. А вы бы что сделали на моем месте?
– Для начала я ни на кого нападать не стал бы, – ответил я. Он отмахнулся от моих слов.
– Подумайте-ка минутку. Турлоу говорит, что судья зловеще покружил вокруг вас. А что, если бы он заковал вас в железа? А он мог бы это сделать, потому что паписта все рады обвинить. Как бы вы поступили? Сидели бы сложа руки в уповании, что присяжные проявят здравый смысл? Или решили бы, что это просто пьяный сброд и они повесят вас одной забавы ради? Пусть я беглец, но я хотя бы жив. Да только смерть Грова очень меня заботит, и мне хотелось бы помочь, ведь однажды он был добр ко мне, и я чту его память. Так расскажите, что там происходит?
Вновь я повторил свой рассказ. Слушателем Престкотт оказался более приятным: он ерзал в кресле, вскакивал налить еще эля, перебивал меня громкими восклицаниями одобрения или несогласия. В конце концов я вторично завершил свое повествование.
– А теперь, мистер Престкотт, – сказал я сурово, – вы должны объяснить мне, в чем, собственно, дело.
– А дело в том, что я теперь понимаю куда больше, чем несколько минут назад. Вот только как мне теперь поступить?
– Я не могу вам ничего посоветовать, пока не узнаю, что вы имеете в виду.
Престкотт глубоко вздохнул и посмотрел мне прямо в глаза.
– Вы знаете, что эта девка, Бланди, была его шлюхой?
Я ответил, что слышал про это, но добавил, что девушка все отрицает.
– Еще бы! Но это правда. Я знаю, потому что у меня кое-что с ней было в прошлом году, прежде чем я узнал, какова она. Тогда она принялась за Грова и заманила бедного старика в свои когти. Без всякого труда. У него был глаз на хорошеньких, а она умеет притворяться очень миленькой, если захочет. И пришла в ярость, когда он ее выгнал. Я повстречал ее сразу после, и, поверьте, я в жизни не видел ничего страшнее. Она выглядела как дьяволица, рычала и шипела, будто дикий зверь. Он за это заплатит, сказала она. И дорого!
– И что она имела в виду?
Он пожал плечами:
– Я тогда подумал, что это просто женские преувеличения. Ну а затем произошел мой прискорбный случай, и я оказался в тюрьме, понятия не имея, что творится за ее стенами. Пока не спасся. Когда я выбрался из замка, то не представлял даже, что мне делать дальше. Ни денег, ни пристойной одежды, ну ничего. И я подумал, что надо бы спрятаться, пока не поднялась тревога. Ну я и пошел к Бланди. Я ее дом знаю, бывал там прежде.
Он тихонько пробрался по грязному проулку к дверям Сары и заглянул в окошко. Внутри было темно, и он решил, что там никого нет. Порылся в поисках съестного и как раз грыз черствую корку, когда Сара вернулась.
– Она до того светилась злобной радостью, что я прямо-таки спутался, – признался он. – Она, конечно, удивилась, увидев меня, но успокоилась, когда я сказал, что пальцем ее не трону и скоро уйду, у нее в руке был мешочек, и я подумал, что в нем может быть еда, и забрал его у нее.
– Она вам его отдала?
– Ну, не совсем. Пришлось вырвать его у нее из рук.
– Как я понимаю, еды в нем не оказалось?
– Нет. Там были деньги. И перстень. Перстень Грова с печаткой, – сказал он, умолк, порылся в кармане, вытащил сверточек мятой бумаги и осторожно его развернул. Внутри было кольцо с синим камнем посередке. – Я его хорошо помню, – продолжал он, едва я взял у него кольцо, чтобы рассмотреть получше – Видел его у него на пальце уж не знаю сколько раз. И он его никогда не снимал. И я полюбопытствовал, как он попал к Саре Бланди. Она не захотела ответить, ну и я бил ее, пока она не прошипела, что это не мое дело и в любом случае Грову он больше не понадобится.
– Она так и сказала? «Грову он больше не понадобится»?
– Да, – сказал Престкотт. – У меня мысли были заняты другим, и я тогда внимания не обратил. Теперь, конечно, все это выглядит очень важным. Вопрос в том, как поступить? Свидетельствовать я не могу. Судья меня поблагодарит и тут же повесит. Вот я и подумал, может, вы отдадите перстень сэру Джону и сообщите ему мой рассказ. А меня, если повезет, здесь к тому времени давно не будет.
Я раздумывал, крепко сжимая кольцо в кулаке и дивясь тому, как мне не хотелось поверить его словам.
– Вы даете мне слово, что сказали чистую правду?
– Даю, конечно, – ответил он сразу и искренне.
– Я больше доверял бы вам, если бы ваш собственный характер был менее необузданным.
– Это не так! – сказал он, чуть краснея и повышая голос. – И эти слова оскорбительны. Все, что я делал, я делал ради защиты самого себя и доброго имени моей семьи. Нет ни малейшего сходства между моим делом, которое было делом чести, и ее делом – делом похоти и кражи. Сара Бланди на этом не остановится, поверьте мне, доктор. Она не признает никаких законов, никакой узды. Вы не знаете ее и ей подобных так, как их знаю я.
– Она своевольная, – признал я. – Но я видел ее почтительной и ревностно исполняющей свой долг.
– Когда она того хочет, – сказал он пренебрежительно. – Но у нее нет никакого понятия о ее долге перед теми, кто стоит выше нее. Как, несомненно, вы сами успели убедиться.
Я кивнул. Это, бесспорно, было правдой. И я снова подумал о моей гипотезе. Мне требовались новые доказательства, неопровержимо истинные, и теперь я их обрел, как мне казалось. Престкотту не было никакой выгоды напоминать о себе. Наоборот, он подвергал себя лишней опасности. Было трудно ему не поверить, и говорил он с таким жаром, что вообразить, будто он мне лжет, представлялось невозможным.
– Я поговорю с судьей, – предложил я. – Не упомяну, где вы, а только изложу то, что услышал от вас. Он, мне кажется, человек, заслуживающий доверия, и хотел бы поскорее покончить с этим делом. Многих в университете возмущает его вмешательство и ваше свидетельство, полагаю, будет ему весьма полезно. Быть может, этим вы его смягчите. Разумеется, вам надо посоветоваться с мистером Турлоу. Но я бы не одобрил слишком поспешного бегства.
Престкотт обдумал мои слова.
– Пожалуй. Но вы должны обещать мне, что будете осторожны. Я очень боюсь. Если кто-нибудь вроде Лоуэра узнает, где я, он меня выдаст. Он будет обязан это сделать.
С большой неохотностью, но я дал ему требуемое обещание, и если не сдержал слова по причинам, о которых сообщу позже, по крайней мере никакого вреда Престкотту я не причинил.
Однако моя попытка хранить молчание привела к прискорбному ухудшению моих отношений с Лоуэром, потому что моя отлучка, как он полагал – к полезному и щедрому пациенту, вновь ввергла его в завистливое уныние. Мне встречались люди, способные к подобной перемене. Но только с Лоуэром она происходила столь стремительно, без предупреждения и сколько-нибудь веской причины.
Уже дважды он срывал на мне свою ярость, и я дружески это терпел. Третий раз оказался самым тяжким и последним. Подобно всем англичанам, он пил очень помногу и как раз предавался этой привычке в мое отсутствие. К моему возвращению в нем уже бушевал гнев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– Так-так, – сказал он, когда я завершил свой рассказ. – Следовательно, если я вас правильно понял, перед тем, как вы покинули Оксфорд, судья допросил эту Бланди, но и только?
Я кивнул.
– Удивитесь ли вы, узнав, что два дня назад ее обвинили в умышленном убийстве доктора Грова? И сейчас она в тюрьме в ожидании суда?
– Это меня изумляет, – ответил я. – Мне не было известно, что английский закон действует столь быстро.
– Считаете ли вы эту девушку виновной?
Что за вопрос! Тот самый, который я задавал себе много раз во время нашей поездки.
– Не знаю. Это дело закона, а не логики.
Тут он улыбнулся, словно я сказал что-то очень остроумное. Позднее Лоуэр объяснил мне, что Турлоу много лет был адвокатом, прежде чем мятеж вознес его на должность статс-секретаря.
– Ну так скажите мне, что вам подсказывает логика.
– Согласно гипотезе, Сара Бланди убила доктора Грова. Какие есть тому доказательства? Имеется мотив – он ее прогнал, однако слуг постоянно прогоняют, и, к счастью, мало кто за это мстит. Она купила мышьяк в день, когда он ее выгнал. Она была в Новом колледже в вечер смерти доктора Грова и не хотела в этом признаться. Несомненно, улики свидетельствуют в пользу гипотезы.
– В ваших рассуждениях, однако, есть одна слабость. Вы упомянули не все улики, а лишь те, которые поддерживают гипотезу. Насколько я понимаю, другие факты указывают на альтернативу, а именно, что убить его могли вы, так как были последним, кто видел его живым, а кроме того, имели доступ к яду, если бы решили его убить.
– Да, мог бы, но я знаю, что не убивал его, да и причин для этого у меня не было. Не больше, чем у доктора Уоллиса, или Лоуэра, или Бойля.
Он согласился с этим доводом (хотя не знаю, почему я все это ему говорил) и кивнул.
– Следовательно, вы исходите из разной весомости фактов. И вы делаете вывод, что она виновна.
– Нет, – ответил я, – мне не хотелось бы этому верить.
Турлоу изобразил удивление.
– Но ведь это противоречит методам науки? Вы должны принять эту гипотезу, пока не найдете альтернативу к ней.
– Я принимаю ее как возможную, но не стал бы действовать, исходя только из нее, если для нее не отыщется других подтверждений.
Он поднялся из кресла с медлительностью старика, чьи суставы утрачивают гибкость.
– Прошу вас, доктор, налейте себе стаканчик вина. Я вскоре вернусь продолжить нашу беседу.
Я пересмотрел свой прежний взгляд на него, пока наливал себе вина, – приказание есть приказание, каким бы тоном его ни отдали. Турлоу, решил я, был обходителен, потому что у него не было повода держаться иначе. Мне даже в голову не пришло сказать, что меня ждет Лоуэр, что я голоден или что я не вижу причин ждать, пока он не соизволит вернуться.
Когда он наконец вернулся, за ним в комнату, смущенно ухмыляясь, вошел Джек Престкотт, чьи оковы и темница остались лишь воспоминанием.
– А! – сказал он весело, пока я ошеломленно смотрел на него, ибо никак не ожидал когда-нибудь вновь его увидеть, и уж тем более при подобных обстоятельствах. – Итальянский анатом. Как поживаете, любезный доктор?
Турлоу печально улыбнулся нам обоим, затем поклонился.
– Оставляю вас двоих побеседовать, – сказал он. – Прошу не постесняйтесь позвать меня, когда потребуется.
И он вышел из комнаты, оставив меня сидеть с разинутым ртом. Престкотт, куда более дюжий, чем мне помнилось, и куда более бодрый, чем при той нашей встрече, потер руки, налил себе кружку эля из кувшина на буфете и сел передо мной, вглядываясь в мое лицо, словно выискивая в нем признаки опасности.
– Вы удивлены увидеть меня. Отлично. Я рад. Вы должны признать, что это преотличное убежище, согласны? Кому бы вздумалось искать меня здесь, а?
Он, бесспорно, был в прекрасном расположении духа и держался как человек, у которого в мире нет никаких забот и будто ему не грозила незамедлительная казнь. И что, подумал я, он делает в доме такого человека, как Турлоу?
– Все очень просто, – сказал он. – Они с моим отцом в некотором роде знали друг друга. Я воззвал к его милосердию. Мы, изгои, должны, знаете ли, стоять друг за дружку.
– Так что вам угодно? Вы подвергаетесь опасности, открыв мне свое присутствие здесь.
– Это мы еще посмотрим. Турлоу пересказал мне ваш рассказ, но, может быть, вы не откажетесь еще раз изложить это дело?
– Какое дело?
– Да про доктора Грова. Он был добр ко мне, единственный человек в Оксфорде, который мне нравился. Я был очень удручен, когда услышал, что с ним случилось.
– Памятуя, как скверно вы обошлись бы с ним, посети он вас в вечер вашего побега, я нахожу трудным поверить этому.
– А, это! – пренебрежительно сказал он. – Я же ничего плохого Уоллису не сделал, просто его связал. И старику Грову ничего плохого не сделал бы. А что мне оставалось? Погибнуть на эшафоте, лишь бы не допустить неучтивости? Я должен был спастись, и это был единственный способ. А вы бы что сделали на моем месте?
– Для начала я ни на кого нападать не стал бы, – ответил я. Он отмахнулся от моих слов.
– Подумайте-ка минутку. Турлоу говорит, что судья зловеще покружил вокруг вас. А что, если бы он заковал вас в железа? А он мог бы это сделать, потому что паписта все рады обвинить. Как бы вы поступили? Сидели бы сложа руки в уповании, что присяжные проявят здравый смысл? Или решили бы, что это просто пьяный сброд и они повесят вас одной забавы ради? Пусть я беглец, но я хотя бы жив. Да только смерть Грова очень меня заботит, и мне хотелось бы помочь, ведь однажды он был добр ко мне, и я чту его память. Так расскажите, что там происходит?
Вновь я повторил свой рассказ. Слушателем Престкотт оказался более приятным: он ерзал в кресле, вскакивал налить еще эля, перебивал меня громкими восклицаниями одобрения или несогласия. В конце концов я вторично завершил свое повествование.
– А теперь, мистер Престкотт, – сказал я сурово, – вы должны объяснить мне, в чем, собственно, дело.
– А дело в том, что я теперь понимаю куда больше, чем несколько минут назад. Вот только как мне теперь поступить?
– Я не могу вам ничего посоветовать, пока не узнаю, что вы имеете в виду.
Престкотт глубоко вздохнул и посмотрел мне прямо в глаза.
– Вы знаете, что эта девка, Бланди, была его шлюхой?
Я ответил, что слышал про это, но добавил, что девушка все отрицает.
– Еще бы! Но это правда. Я знаю, потому что у меня кое-что с ней было в прошлом году, прежде чем я узнал, какова она. Тогда она принялась за Грова и заманила бедного старика в свои когти. Без всякого труда. У него был глаз на хорошеньких, а она умеет притворяться очень миленькой, если захочет. И пришла в ярость, когда он ее выгнал. Я повстречал ее сразу после, и, поверьте, я в жизни не видел ничего страшнее. Она выглядела как дьяволица, рычала и шипела, будто дикий зверь. Он за это заплатит, сказала она. И дорого!
– И что она имела в виду?
Он пожал плечами:
– Я тогда подумал, что это просто женские преувеличения. Ну а затем произошел мой прискорбный случай, и я оказался в тюрьме, понятия не имея, что творится за ее стенами. Пока не спасся. Когда я выбрался из замка, то не представлял даже, что мне делать дальше. Ни денег, ни пристойной одежды, ну ничего. И я подумал, что надо бы спрятаться, пока не поднялась тревога. Ну я и пошел к Бланди. Я ее дом знаю, бывал там прежде.
Он тихонько пробрался по грязному проулку к дверям Сары и заглянул в окошко. Внутри было темно, и он решил, что там никого нет. Порылся в поисках съестного и как раз грыз черствую корку, когда Сара вернулась.
– Она до того светилась злобной радостью, что я прямо-таки спутался, – признался он. – Она, конечно, удивилась, увидев меня, но успокоилась, когда я сказал, что пальцем ее не трону и скоро уйду, у нее в руке был мешочек, и я подумал, что в нем может быть еда, и забрал его у нее.
– Она вам его отдала?
– Ну, не совсем. Пришлось вырвать его у нее из рук.
– Как я понимаю, еды в нем не оказалось?
– Нет. Там были деньги. И перстень. Перстень Грова с печаткой, – сказал он, умолк, порылся в кармане, вытащил сверточек мятой бумаги и осторожно его развернул. Внутри было кольцо с синим камнем посередке. – Я его хорошо помню, – продолжал он, едва я взял у него кольцо, чтобы рассмотреть получше – Видел его у него на пальце уж не знаю сколько раз. И он его никогда не снимал. И я полюбопытствовал, как он попал к Саре Бланди. Она не захотела ответить, ну и я бил ее, пока она не прошипела, что это не мое дело и в любом случае Грову он больше не понадобится.
– Она так и сказала? «Грову он больше не понадобится»?
– Да, – сказал Престкотт. – У меня мысли были заняты другим, и я тогда внимания не обратил. Теперь, конечно, все это выглядит очень важным. Вопрос в том, как поступить? Свидетельствовать я не могу. Судья меня поблагодарит и тут же повесит. Вот я и подумал, может, вы отдадите перстень сэру Джону и сообщите ему мой рассказ. А меня, если повезет, здесь к тому времени давно не будет.
Я раздумывал, крепко сжимая кольцо в кулаке и дивясь тому, как мне не хотелось поверить его словам.
– Вы даете мне слово, что сказали чистую правду?
– Даю, конечно, – ответил он сразу и искренне.
– Я больше доверял бы вам, если бы ваш собственный характер был менее необузданным.
– Это не так! – сказал он, чуть краснея и повышая голос. – И эти слова оскорбительны. Все, что я делал, я делал ради защиты самого себя и доброго имени моей семьи. Нет ни малейшего сходства между моим делом, которое было делом чести, и ее делом – делом похоти и кражи. Сара Бланди на этом не остановится, поверьте мне, доктор. Она не признает никаких законов, никакой узды. Вы не знаете ее и ей подобных так, как их знаю я.
– Она своевольная, – признал я. – Но я видел ее почтительной и ревностно исполняющей свой долг.
– Когда она того хочет, – сказал он пренебрежительно. – Но у нее нет никакого понятия о ее долге перед теми, кто стоит выше нее. Как, несомненно, вы сами успели убедиться.
Я кивнул. Это, бесспорно, было правдой. И я снова подумал о моей гипотезе. Мне требовались новые доказательства, неопровержимо истинные, и теперь я их обрел, как мне казалось. Престкотту не было никакой выгоды напоминать о себе. Наоборот, он подвергал себя лишней опасности. Было трудно ему не поверить, и говорил он с таким жаром, что вообразить, будто он мне лжет, представлялось невозможным.
– Я поговорю с судьей, – предложил я. – Не упомяну, где вы, а только изложу то, что услышал от вас. Он, мне кажется, человек, заслуживающий доверия, и хотел бы поскорее покончить с этим делом. Многих в университете возмущает его вмешательство и ваше свидетельство, полагаю, будет ему весьма полезно. Быть может, этим вы его смягчите. Разумеется, вам надо посоветоваться с мистером Турлоу. Но я бы не одобрил слишком поспешного бегства.
Престкотт обдумал мои слова.
– Пожалуй. Но вы должны обещать мне, что будете осторожны. Я очень боюсь. Если кто-нибудь вроде Лоуэра узнает, где я, он меня выдаст. Он будет обязан это сделать.
С большой неохотностью, но я дал ему требуемое обещание, и если не сдержал слова по причинам, о которых сообщу позже, по крайней мере никакого вреда Престкотту я не причинил.
Однако моя попытка хранить молчание привела к прискорбному ухудшению моих отношений с Лоуэром, потому что моя отлучка, как он полагал – к полезному и щедрому пациенту, вновь ввергла его в завистливое уныние. Мне встречались люди, способные к подобной перемене. Но только с Лоуэром она происходила столь стремительно, без предупреждения и сколько-нибудь веской причины.
Уже дважды он срывал на мне свою ярость, и я дружески это терпел. Третий раз оказался самым тяжким и последним. Подобно всем англичанам, он пил очень помногу и как раз предавался этой привычке в мое отсутствие. К моему возвращению в нем уже бушевал гнев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124