Доказательства вины Мордаунта, как сказал мне мистер Турлоу, несомненно, существуют. Так где же они? У кого они?
Даже в моем величайшем унынии я почувствовал к нему жалость. Он был попеременно то глуп, то преисполнен заблуждений, то жесток, то доверчив. Он прилежал насилию и делом, и духом, исполнен желчи и предрассудков, он был чудовище извращенности и порка. Но единственным искренним его чувством была благоговейная любовь к отцу, и вера в благородство родителя поддерживала его во всех странствиях и злоключениях. Эта добрая душа была столь извращена злобой и мстительностью, что трудно было разглядеть ее доброе зерно, и все же оно было.
Мне не доставило никакого удовольствия погасить эту искру и сказать ему, что своим жестокосердием он сам стал творцом своего последнего и рокового несчастья.
– О том, где они, было известно лишь одному лицу.
– Имя, сударь. Я отправлюсь к нему немедля. – Он с жадностью подался вперед, и его юношеское лице выразило предвкушение.
– Ее имя – Сара Бланди. Та самая, на смерти которой вы настаивали. Вы навеки запечатали ей уста, и теперь эти доказательства останутся навсегда сокрыты, ибо она, без сомнения, надежно спрятала их. Теперь вам никогда не доказать невиновности вашего отца и не вернуть себе поместья. Ваше имя навеки будет запятнано изменой. Это справедливая кара за ваши прегрешения. Вам придется жить в сознании, что вы сами творец своего несчастья.
Он откинулся на спинку кресла и проницательно улыбнулся.
– Вы потешаетесь надо мной, сударь. Наверное, такое у вас в обычае, но должен просить вас, будьте со мной откровенны. Прошу вас, скажите мне правду.
Я повторил сызнова, добавляя все новые и новые подробности, пока ухмылка не сползла с его лица и руки у него не начали дрожать. Я не почерпнул в этом удовольствия, и хотя это было только справедливо, не нашел и удовлетворения в еще одной устрашающей каре, какая обрушилась на него. Ибо, когда я рассказал ему в точности, как его отец предал и едва не умертвил короля, из его горла вырвалось рычание, и такое омерзительное демоническое выражение возникло на его скривившемся и искаженном лице, что оно, полагаю, напугало даже Турлоу.
К счастью, Турлоу сохранил свою прежнюю предусмотрительность, за дверью комнаты ждал дюжий слуга, готовый ко всяческим неожиданностям. Когда я закончил, Престкотт вскочил и схватил меня за горло и, без сомнения, лишил бы меня жизни, будь ему дарованы несколько мгновений, – но его осилили и повалили наземь.
Как священник я, разумеется, верю в то, что люди могут быть одержимы дьяволом, но, надо думать, всегда беспечно и бездумно использовал это как фигуральное выражение. Я не мог ошибаться более, и те скептики, кто не верит в подобные вещи, обмануты собственным самомнением. Демоны существуют на самом деле и способны завладевать душами и телами людей и ввергать их в неистовство, исполненное злобы и жажды разрушения. Престкотт в полной мере представил искомое доказательство, раз и навсегда исцелившее меня от скептицизма, ибо ни один человек не способен на скотство, какому я был свидетель в той комнате. Чудовищный дьявол, сидящий в Престкотте, полагаю, управлял его помыслами и поступками уже многие месяцы, но делал это с осторожностью и коварством, что никто не подозревал о его присутствии.
Теперь же, когда его чаяниям пришел конец, ярость и буйство вышли наружу с ужасающей свирепостью, заставляя несчастного Престкотта кататься по полу, царапать половицы ногтями, пока из-под них не хлынула кровь, оставляя на дереве тонкие красные линии. Понадобилось немало усилий, чтобы связать его, но и тогда мы не смогли помешать ему снова и снова биться головой о мебель и пытаться укусить нас, когда мы по неосторожности протягивали к нему руку. И все это время он выкрикивал страшные непристойности (хотя, по счастью, большинства слов нельзя было разобрать) и продолжал биться, пока его не связали еще туже, не заткнули ему рот кляпом и не доставили в университетскую тюрьму ожидать, пока какой-нибудь родственник не заберет его оттуда.
Глава двенадцатая
Я выехал бы в Лондон немедленно, даже если бы не узнал – и подумать только, от мистера Вуда! – что Кола, услышав о смерти Сары Бланди, бежал из Оксфорда. Теперь и она, и ее мать были мертвы, и мне казалось, что хотя бы отчасти его планы потерпели крах, он лишился возможности сноситься с предполагаемыми пособниками, и дальнейшее его пребывание в Оксфорде стало бесполезным. Важнее было другое: Кола скорее всего узнал о том, что Престкотт впал в буйство. Если прав был Турлоу и первое покушение на Кларендона должен был совершить юный безумец, то Кола не мог не понимать, что своей пешки он уже лишился и теперь настало время вступить в игру ему самому. Эта мысль, более, нежели какая-либо другая, побудила меня уехать с наивозможной поспешностью.
Путешествие было, как всегда, утомительным. Трясясь в карете, я думал о том, что моя добыча опережает меня всего на несколько часов. Но когда я прибыл в Чаринг-Кросс, никто не вспомнил человека, который отвечал бы его описанию. Поэтому я тут же отправился в Уайтхолл, где с наибольшей вероятностью мог застать мистера Беннета, и попросил доложить ему, что я нижайше прошу принять меня по неотложному делу.
Принял он меня спустя час, проволочка меня задела, но, впрочем, я приготовился к еще более длительному ожиданию.
– Надеюсь, ваше дело действительно важно, доктор, – сказал он, когда я вошел в его кабинет, где, как я с облегчением заметил, он был один. – Не в вашем обычае учинить такой переполох.
– Полагаю, оно достаточно важно, сударь.
– Так скажите же, что гнетет вас теперь? Все те же заговоры?
– Именно так. Прежде чем объяснить, я должен задать вам вопрос чрезвычайной важности. Когда несколько недель назад я сообщил вам о своих подозрениях, вы поделились ими с кем-либо? Говорили о них?
Он пожал плечами и нахмурился в ответ на этот скрытый упрек.
– Возможно.
– Это очень важно. Иначе я не стал бы спрашивать. Не прошло и двух дней после нашей с вами беседы, как Кола убил моего доверенного слугу, чье имя я вам назвал. Затем он явился в Оксфорд, где пытался убить и меня тоже. Он знал, что у меня имеется список с его письма, и украл его вместе с еще одним, которое я хранил уже много лет. Я пришел к выводу, что за присутствием его здесь стоит лорд Бристоль. Мне необходимо знать, сообщали ли вы его сиятельству о моих подозрениях.
Мистер Беннет долгое время молчал, и я видел, что его острый и быстрый ум со всех сторон оценивает мои слова, равно как и все, что из них следует.
– Надеюсь, вы не предполагаете…
– Будь это так, я едва ли упомянул бы об этом в разговоре с вами. Но ваша верность друзьям широко известна, и вы никак не ожидали бы, чтобы человек, стольким обязанный королю, действовал против него. И я думаю, что намеченная Кола жертва не король, а лорд-канцлер.
Это его удивило, но как будто теперь ему становилось ясным то, что прежде казалось туманным.
– В ответ на ваш вопрос скажу, что, кажется, упомянул о них лорду Бристолю или, во всяком случае, кому-то из его приближенных.
– И его отношения с лордом Кларендоном все так же плохи?
– Все так же. Но не настолько, чтобы я мог поверить, будто он решится на подобные действия. Он склонен к необдуманным интригам, но я всегда считал его слишком слабым, чтобы чего-либо добиться. Лучше расскажите, как и почему вы пришли к такому выводу.
И я рассказал. Мистер Беннет выслушал меня с величайшей серьезностью, не прервав мой рассказ даже тогда, когда я признался, что советовался с Джоном Турлоу. Когда я закончил, он вновь долго молчал.
– Так-так, – наконец сказал он. – Веревка, чтобы повесить графа. Трудно поверить, и все же поверить должно. Вопрос в том, как нам поступить в сложившихся обстоятельствах.
– Марко да Кола следует остановить, а Бристоля покарать.
Мистер Беннет бросил на меня пренебрежительный взгляд.
– Да, разумеется. Однако проще сказать, чем сделать. Вы знаете, что затеял Кола?
– В общих чертах.
– Как он сносится с лордом Бристолем?
– Нет.
– Есть ли письма или иные неопровержимые доказательства, что такие сношения имели место?
– Нет.
– И что, по-вашему, мне следует сделать? Может быть, обвинить его сиятельство в государственной измене? Вы, верно, забыли, что он оказывает покровительство мне так же, как я оказываю его вам. Если я порву с ним, то должен совершенно оправдать себя, иначе я навлеку на себя обвинение в вероломстве. Если падет лорд Бристоль, с ним падет и половина двора, и кто будет держать Кларендона в узде, кто посмеет сдерживать короля? Само правительство будет подорвано. Говорю вам, доктор Уоллис, мне трудно поверить, что лорд Бристоль может так поступить.
– И все же он так поступает. Его следует остановить, и вы должны занять его место.
Беннет молча воззрился на меня.
– Я далек от того, чтобы льстить вам, сударь, и не говорю ничего, чего бы вы не чувствовали в глубине души сами. Широко известно, сколь высоко ценит вас его величество. Равно очевидно, какую пользу вы принесете, противостоя интересам лорда Кларендона. Лорду Бристолю помешала в этом его собственная неумеренность. Вам это по силам, и вы справитесь с этим еще лучше, если будете избавлены от его безрассудств. Вам следует порвать с ним и самому его низвергнуть. Если вы этого не сделаете, можете быть уверены, он все равно падет, и тогда вы падете вместе с ним. Он все еще молчал, но, набравшись смелости, я продолжил, ибо знал, что высказываю самые сокровенные его мысли.
– Вы в долгу перед ним как перед патроном, который возвысил и продвигал вас, и я знаю, свой долг вы уплатили сполна преданностью. Но вы не обязаны способствовать ему в дурном, и этот его шаг кладет конец любым обязательствам.
Наконец мои слова убедили его он опустил голову на руки, а локти поставил на стол – самая непринужденная поза, какую он когда-либо принимал при мне.
– Поставить все на карту, так по-вашему, доктор? А если Кларендона все равно убьют и Бристоль и впрямь займет его место? Что будет со мной и близкими мне? А вы подумали о том, долго ли вы сами тогда сохраните свое место?
– Не дольше недели-другой. Но сомневаюсь, что проживу так долго, так что потеря места для меня особого значения иметь не будет.
– Я много размышлял над тем, каким должно быть истинное мое место при дворе. Вы, без сомнения, считаете меня честолюбивым, и вы правы. Но я также верный слуга его величества, и чего бы я ни желал для самого себя, я всегда советовал ему то, что почитал наилучшим. Я заслуживаю самых высоких постов в стране. Кларендон всегда стоял у меня на пути, так как он препятствует всем, кто моложе и умнее него. И вы говорите, мне следует покинуть того, кто всегда был добр ко мне, и помочь удержаться у власти тому, кто презирает сам воздух, каким я дышу?
– Я не говорю, что вы должны помочь ему удержать власть. Я всего лишь указываю, что вам нельзя допустить, чтобы ваше имя связали с его убийством, а молчание и станет таким связующим звеном.
Мистер Беннет задумался, потом уступил – я ни минуты не сомневался, что так будет.
– Вы сами намерены выступить против лорда Бристоля или известите лорда Кларендона? – спросил я.
– Последнее. У меня нет желания выдвигать обвинения. Пусть это сделают другие. Пойдемте, доктор Уоллис. Вы должны пойти со мной.
Я не был представлен лорду-канцлеру Англии, хотя, разумеется, не раз видел его издали. Его чрезмерная тучность не стала для меня неожиданностью, а вот легкость, с какой мы получили доступ к нему, меня удивила. Он чурался церемоний; без сомнения, годы, проведенные в изгнании, когда он влачил нищенское существование и зачастую принужден был обходиться даже без слуги, научили его добродетелям простоты – хотя я заметил, что сходные лишения не преподали такого же урока мистеру Беннету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124