Он посмотрел на здание и громко воскликнул:
– Это просто возмутительно!
3
Сэр Роберт Хеллиер тоже плохо спал этой ночью. Он отправился домой и почти совершенно не помнил, как туда доехал. Шофер заметил, что хозяин в мрачнейшем настроении, и, прежде, чем поставить машину в гараж, позвонил слуге Хеллиера Хатчинсу.
– Старый хрыч не в духе сегодня, Гарри, – сказал он. – Держись от него подальше и будь тише воды, ниже травы.
Поэтому, когда Хеллиер вошел в свой особняк, Хатчинс приготовил для него виски, стараясь не попадаться ему на глаза. Но Хеллиер не обратил никакого внимания ни на виски, ни на Хатчинса и, погрузившись в глубокое кресло, предался размышлениям.
Чувство вины терзало его. Уоррен положил его на обе лопатки. Впервые в жизни он потерпел поражение. Он презирал себя самого и еще больше Уоррена за то, что тот ткнул его носом в его пороки. Но положа руку на сердце он вынужден был признать, что превысил пределы допустимой обороны и напоследок оскорбил Уоррена, не желая признать его правоту и, следовательно, превосходство.
А что же Джун? Что она значила для него? Он вспомнил о ней, прежней – веселой, легкой, беззаботной. Когда он был готов дать ей все, от самых дорогих и модных туалетов до престижных школ, балов, каникул в Европе и всего прочего.
Всего, кроме себя самого, – думал он с раскаянием.
А затем с Джун что-то случилось. Откуда-то в ней возникла ненасытная страсть к деньгам, не к нарядам, не к прочим благам, а именно к деньгам. Хеллиер всю жизнь пробивался сам, считал, что молодые люди должны сами всего добиваться. И если поначалу он пытался увещевать дочь, то потом все их встречи заканчивались бурными скандалами. В конце концов он потерял терпение и перестал с ней видеться. Уоррен прав: он оттолкнул от себя дочь, так и не поняв, что с ней произошло.
После кражи серебра он убедился, что дочь для него безвозвратно потеряна, и единственное, что его заботило, – как бы этот скандал не просочился в прессу. Да и сейчас, к своему стыду, он признался в этом, после встречи с инспектором Стифенсом его больше всего беспокоило, что результаты расследования подмочат его репутацию и вся эта история станет достоянием газет.
Как же все произошло? Как случилось, что он потерял сначала жену, а затем и дочь?
Он ведь работал, да, работал!
Когтями и зубами карабкался вверх, не брезгуя никакими средствами. Он виртуозно обхаживал партнеров и рисковал миллионами. Взять хотя бы эту поездку в Америку – он-таки обломал, черт возьми, этих крутых янки, но какой ценой! Язва, повышенное давление, нервные стрессы и три пачки сигарет в день – вот итог тех шести месяцев.
И погибшая дочь.
Он оглядел свою комнату, взглянул на воздушно-легкого Ренуара на одной стене, на Пикассо голубого перила – на другой. Символы благополучия. Он вдруг проникся к ним отвращением и пересел в другое кресло, откуда картины были не видны и открывалась панорама Лондона – на дворец святого Джеймса с тюдоровскими амбразурами.
Ради кого он так азартно запоем работал? Сначала ради Элен и юной Джун, ради других будущих детей. Но Элен не захотела больше иметь детей, и Джун была единственной. Наверное, тогда его работа уже стала для него своего рода наркотиком. Он целиком растворился в атмосфере киностудий, где царили артисты и деньги, где так много значил счастливый жребий. А жена и дочь – они отошли на второй план.
Может быть, поэтому Элен начала изменять ему сперва скрытно, а потом откровенно и вызывающе. Поползли грязные слухи, и он добился развода.
Господи, ну а Джун? Ведь работа поглотила его целиком, без остатка. Вся его жизнь оказалась сплошной цепочкой дел, разговоров, поездок, в ней не оставалось места ни для чего, кроме работы.
Он посмотрел на свои руки. "Я – просто робот, – подумал он с тревогой. – Мозговое устройство – для принятия решения, а руки – для подписывания чеков".
А дочь его, Джун, потерялась. Внезапно его охватил жгучий стыд за то письмо, о котором говорил Уоррен. Теперь он вспомнил, как все было. Та неделя выдалась беспросветной. Он готовился к поездке в Америку, утрясал все дела и совершенно замотался. Однажды в коридоре его остановила секретарша, мисс Уолден.
– У меня для вас письмо от мисс Хеллиер, сэр Роберт. Она просит разрешения встретиться с вами в пятницу.
Он в отчаянии потер подбородок. Ему хотелось повидаться с дочерью, но в то же время не хотелось отрываться от дел.
– Ах, черт! У меня же запланирована встреча с Мэтчетом на утро. А это означает и ланч вместе с ним. А что у меня после ланча, мисс Уолден?
Не заглядывая в свои записи, та тут же ответила:
– Самолет вылетает в три тридцать. Так что вам не стоит сильно задерживаться за ланчем.
– Ага. Мисс Уолден, окажите мне любезность. Напишите моей дочери письмо и объясните ей ситуацию.
Сообщите, что я напишу ей из Штатов сразу, как только немного освобожусь.
И он отправился дальше по своим делам и занимался ими до вечера, весь свой восемнадцатичасовой рабочий день. А через два дня настала та самая пятница, и была встреча с Мэтчетом, и обильный ланч, который был устроен, чтобы завоевать расположение Мэтчета. Сразу после ланча он поспешил в аэропорт Хитроу и отбыл в Нью-Йорк, где его ждали Хьюминг и Моррин со своими весьма сомнительными предложениями.
Затем, хоть это не было предусмотрено, ему пришлось вылететь в Лос-Анджелес и сражаться с местными голливудскими заправилами на их территории. По возвращении в Нью-Йорк Моррин уговаривал его поехать на Майами и на Багамы – замаскированная под видом гостеприимства попытка взятки. Но он всех их переиграл и вернулся в Лондон как победитель, чемпион на взлете своей карьеры. И тут его ожидала чертовская неразбериха в делах, так как никто не мог справиться с Мэтчетом.
И за все это время он ни разу не вспомнил о дочери.
В полумраке комнаты, с землистым цветом лица, подавленный, он обдумывал этот ужасный факт. Он пытался найти ему оправдания, но не мог. И он знал, что это еще не самое худшее, он знал, что они с Джун никогда не общались на простом человеческом уровне. Она находилась на периферии его жизни, она была словно вещь или экспонат, забытый в камере хранения.
Хеллиер встал с кресла и принялся ходить по комнате, вспоминая все, что ему говорил Уоррен. Уоррен, кажется, воспринимал наркоманию как нечто данное, как жизненный факт, с которым нужно было каким-то образом считаться. И хотя он не сказал этого, но подразумевал, что из-за таких, как он, из-за их преступной беспечности, происходят такие драмы, как с Джун, и ему, Уоррену, приходится расхлебывать.
Но не может быть виноват только он. Виноват еще кто-то. Те, кто добывают, сбывают наркотики, и наживаются на чужой беде.
Хеллиер почувствовал, как в нем поднимается гнев, почти праведный гнев. Собственный грех его заключался в том, что он уклонился от своего отцовского долга, и грех этот не следовало преуменьшать. Но грех склонения юных созданий к потреблению наркотиков, грех ради наживы был чудовищен. Сам он согрешил по недомыслию, а торговцы наркотиками сознательно встают на путь порока.
Он почти задыхался, гнев захлестывал его. И все-таки он взял себя в руки и решил поразмышлять спокойно. Ведь не позволил же он в свое время эмоциям сорвать переговоры с Мэтчетом, Хьюмингом и Моррином. А сейчас и подавно нужно взять себя в руки. Хеллиер включил свой отнюдь не малый интеллект на полную мощность.
Он снова вспомнил Уоррена. У Хеллиера вошло в профессиональную привычку досконально изучать людей, с которыми ему приходилось иметь дело, знать их сильные и слабые стороны, во всех, даже самых крайних проявлениях. Он заново прокручивал свою встречу с Уорреном, вспоминая не только, что тот говорил, но и как. Конечно, Уоррен знал нечто важное.
Он решительно поднял телефонную трубку и набрал номер. Спустя несколько секунд он сказал:
– Да, я знаю, что поздно. У вас записаны данные фирмы, которая помогла нам с делом Лоури? Прекрасно. Свяжитесь с ними и попросите их раздобыть все данные о докторе Николасе Уоррене. Повторите. Так. Все нужно сделать деликатно. Все, что только можно, черт возьми! Побыстрее... через три дня... О расходах не беспокойтесь... на мой личный счет... да. – Он рассеянно взял со стола графин с виски. – И еще. Постарайтесь узнать в отделе информации все, что возможно, о контрабанде наркотиков. Вообще о наркобизнесе. Опять-таки три дня... Да-да, я серьезно... Может получиться хороший фильм. – Он сделал паузу. – Вот еще что. Только не беспокойте доктора Уоррена. Понятно? Хорошо.
Он положил трубку и с некоторым удивлением посмотрел на графин. Аккуратно поставив его на место, он встал и пошел в спальню. Впервые в жизни он изменил своей привычке педантично складывать и развешивать свою одежду, просто швырнул ее на пол.
Только в постели внутреннее напряжение отпустило его, он расслабился. И тут он не сдержался. Тело его сотрясалось от рыданий, и подушка сразу намокла от слез.

Глава 2
1
Уоррен был удивлен, когда получил от Хеллиера приглашение зайти к нему, хотя и был к этому готов. Он не мог понять, что нужно от него Хеллиеру, и сначала решил отказаться. По своему опыту он знал, что общение с родственниками умерших пациентов ни к чему хорошему не приводит. В конце концов они всегда стремились оправдать свою вину, а он считал, что виновные должны быть наказаны и лучше всего, если они наказывают себя сами. Но сказанные Хеллиером напоследок слова глубоко задели его, и неожиданно для себя самого он принял предложение Хеллиера встретиться с ним на его квартире. В этот раз, как ни странно, он ничего не имел против встречи на чужой территории – ведь первая битва была уже выиграна.
Хеллиер приветствовал его: "Очень любезно с вашей стороны, доктор, прийти ко мне", и провел в большую роскошно обставленную гостиную, где вежливо предложил ему сесть в кресло.
– Выпьете? – спросил он. – Или вы не пьете?
Уоррен улыбнулся.
– Ничто человеческое мне не чуждо. Виски, пожалуйста.
Виски оказался столь великолепен, что разбавлять его водой было бы преступлением, он взял сигарету с монограммой Хеллиера.
– Мы люди оригинальные, – сказал Хеллиер с кривой усмешкой, – мы, кинематографисты. Самореклама – один из наших грехов.
Уоррен взглянул на золоченую монограмму Р.Х. на сигарете, сделанной по специальному заказу, и пришел к заключению, что Хеллиер по трезвом размышлении решил вести себя так, как принято в его кругу. Уоррен терпеливо ждал, пока Хеллиер заговорит.
– Прежде всего, приношу свои извинения за ту сцену, которую я вам устроил в вашем кабинете, – сказал Хеллиер.
– Дело прошлое, – снисходительно ответил Уоррен. – Можете не извиняться.
Хеллиер устроился в кресле напротив Уоррена и поставил свой стакан на низенький столик.
– Я узнал, что у вас безупречная репутация среди профессионалов.
Уоррен насторожился.
– В самом деле?
– Я навел кое-какие справки о наркобизнесе, так что сейчас имею о нем полное представление.
– За три дня? – иронически спросил Уоррен.
– Кинопромышленность не может существовать без информации. А мой отдел информации работает так же эффективно, как, скажем, редакция газеты. За три дня можно многое узнать, стоит только захотеть.
Уоррен кивнул головой.
– Мой информационный штаб сделал массу запросов.
Многие сходятся во мнении, что вы – ведущий нарколог и советуют обращаться к вам.
– Но они не обратились, – сухо сказал Уоррен.
Хеллиер улыбнулся.
– Нет. Я запретил. Ведь вы сказали тогда, что очень заняты, и я не хотел, чтобы вас беспокоили.
– Полагаю, я должен быть вам за это благодарен, – сказал Уоррен не меняя выражения лица.
Хеллиер распрямился.
– Доктор Уоррен, давайте не будем ссориться. Я кладу свои карты на стол. Признаюсь вам, что я навел справки и о вас лично.
Уоррен цедил виски и пристально смотрел поверх стакана на Хеллиера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44