Это был офицер Мангелотти. Если не считать отсутствия белой повязки на голове, выглядел он так же, как при нашей последней встрече.
– Но никто не сказал, что я обязан с вами разговаривать, – он посмотрел на меня с нескрываемой враждебностью. Складной стул скрипнул под ним, когда Мангелотти обрушил на него тяжесть своего тела.
4
Джеффри Боу, прорвавшись через пост внизу, появился у моей двери примерно через час после ухода Маккендлесса. Я ковырялся в холодной овсянке, которую принесли мне с кухни, то собирая ее в кучку, то размазывая по тарелке, когда до меня донесся голос Мангелотти.
– Нет. Проход запрещен. Убирайтесь отсюда.
Я подумал, что он пытается прогнать Джона Рэнсома, и крикнул:
– Эй, Мангелотти, впустите его.
– Нет, – сказал Мангелотти.
– Вы же слышали, что он сказал, – произнес до странности знакомый голос. Боу проскользнул мимо Мангелотти и заглянул в палату. – Привет, Тим, – сказал он, словно мы были старыми друзьями. Впрочем, может быть, мы уже успели ими стать – я поймал себя на том, что рад его видеть.
– Привет, Джеффри.
– Скажи офицеру, чтоб он дал мне пять минут, хорошо?
Мангелотти схватил Джеффри за плечо и отшвырнул его в коридор. Джеффри делал мне какие-то знаки над его головой, но Мангелотти снова толкнул его, и репортер исчез, а вскоре затихли и его протесты. Мангелотти был так зол на меня, что, вернувшись, с шумом захлопнул дверь.
Когда она открылась в следующий раз, я уже успел пожалеть, что не съел овсянку. На пороге стоял Сонни Беренджер с листком бумаги и планшетом.
– Ваши показания готовы, – сказал он, передавая мне листок с планшетом и доставая из кармана ручку. – Подпишите в любом месте внизу.
Большинство предложений начиналось со слова "я" и состояло не больше чем из шести слов. В каждом была по меньшей мере она опечатка, и грамматика оставляла желать лучшего. Это был краткий отчет о том, что произошло перед старым домом Боба Бандольера. Два последних предложения были такими: «Профессор Брукнер выстрелил два раза, попав в меня. Я слышал, что стрельба продолжается». Наверное, Маккендлесс заставил его переписать это не меньше трех раз, избавляясь от все большего количества деталей.
– Прежде чем подписать, я хотел бы внести кое-какие изменения, – сказал я.
– Что вы имеете в виду? – спросил Сонни.
Я написал «одним из них» после слов «попав в меня». Беренджер склонился над планшетом, чтобы прочесть, что я пишу. Сначала он хотел вырвать у меня ручку, но прочитав, расслабился. Поправив в последнем предложении грамматическую ошибку, я подписал показания.
Сонни взял у меня ручку и планшет, слегка озадаченный, но с явным облегчением.
– Просто подредактировал, – сказал я. – Ничего не могу с собой поделать.
– Лейтенант и сам любит редактировать, – сообщил Сонни.
– Я уже понял.
Сонни отступил на шаг от кровати и посмотрел на дверь, чтобы убедиться, что она закрыта.
– Спасибо, что не сказали, что это вы сообщили мне о фотографиях.
– Монро отпустит Джона домой, когда вы вернетесь с этими показаниями?
– Очевидно. Сейчас Рэнсом просто сидит за его столом и рассказывает байки про Вьетнам. – Сонни явно не хотелось уходить.
Он впервые взглянул открытым взглядом на бинты на моем плече и спросил:
– Сказать Рэнсому, что вы хотите его видеть?
– Я не хочу видеть никого, кроме Мангелотти.
Как только Сонни вышел, молодой и энергичный темноволосый доктор быстро сделал мне перевязку. Он сказал, что я примерно месяц не смогу владеть рукой, но в целом все в порядке.
– Хотя полиции явно кажется, что здесь вы в большей безопасности, – глаза его смотрели на меня с любопытством.
– Но я считаю по-другому, – заверил его я.
После этого я прочитал «Современное материнство». От корки до корки, включая объявления. И тут же понял, то должен сменить спортивную обувь и позаботиться о своем пенсионном обеспечении. На ленч мне принесли кусок цыпленка, такого бледного, что его едва можно было разглядеть на тарелке. Я съел все, даже обглодал косточки.
Когда спустя несколько часов появился Джон, Мангелотти отказался впустить его без разрешения из управления. На получение разрешения ушло довольно много времени, и пока они с Мангелотти препирались под дверью, я встал с кровати, выплеснул в раковину предназначенный мне раствор глюкозы и взглянул на себя в зеркало. Лицо у меня было чуть порумянее съеденного цыпленка и явно нуждалось в бритье. В отместку за журналы я помочился в раковину. К тому моменту, когда Мангелотти убедился, что его не уволят из полиции, если он впустит ко мне Джона, я успел забраться обратно в кровать, чувствуя себя так, словно я только что взобрался на какую-нибудь невысокую альпийскую вершину.
Джон вошел с потрепанной холщовой сумкой через плечо, закрыл за собой дверь, прислонился к ней и в отчаянии покачал головой.
– Можешь себе представить – этот парень еще служит в полиции. И что же он здесь делает?
– Защищает меня от журналистов, – сказал я, с вожделением глядя на сумку, на боку которой было написано красными буквами «Аркхэм».
– Самое странное, что ты действительно выглядишь как парень, в которого только что выстрелили, – сказал Джон. – Я заехал домой и захватил для тебя кое-какие книги. Никто не хотел говорить мне, сколько ты тут пробудешь, так что я захватил побольше. – Он раскрыл сумку и начал выкладывать на тумбочку книги – «Библиотека Хамманди», Сью Графтон, Росс Макдональд, Доналд Уэстлейк, Джон Ирвинг, А. С. Байэт, Мартин Эмис. – Некоторые книги принадлежали Эйприл, – сказал Джон. – А еще я подумал, что тебе интересно будет увидеть вот это. – Он поднял толстую книгу в зеленой обложке, так, чтобы я видел название – «Концепция святости» Алана Брукнера. – Это, наверное, его лучшая работа.
Я взял у Джона потрепанный том, который читали, наверное, больше ста раз, и сказал, что очень благодарен ему.
– Оставь себе, – он откинулся на спинку стула и встряхнул руки. – Ну и ночка нам выдалась.
Я спросил, что случилось с ним после того, как меня увезли.
– Они затолкали нас с Аланом в машину и повезли на Армори-плейс. Потом заперли нас в маленькой комнате и стали задавать одни и те же вопросы.
Через пару часов Джона отвезли домой, дали ему немного поспать, а потом снова привезли в управление и продолжили допрос. Наконец мистер Маккендлесс снял с него показания и отпустил. Ему не предъявили никаких обвинений.
Джон взял меня за руку.
– Ты ведь ничего не сказал о машине? И обо всем остальном? – он имел в виду Байрона Дориана.
– Нет. Я рассказал в основном об «Элви», Франклине Бачелоре и убийствах «Голубой розы».
– А, – Джон благодарно взглянул мне в глаза. – Я не знал, в каком ты вообще состоянии. Но вижу, что все неплохо. Мне пришлось изрядно побеспокоиться.
– А как Алан? Я слышал, он в Центральной больнице.
Джон застонал.
– Алан сломался. Он цитировал вновь и вновь одни и те же гностические тексты, потом стал лепетать, как младенец. Не знаю, что он делал на допросе, но Монро сказал мне в конце концов, что он в Центральной и его пичкают седативными средствами. Думаю, его обвинят в неосторожном обращении с оружием или чем-нибудь в этом роде, но Монро сказал мне, что ему скорее всего не придется даже являться на суд. То есть, он не закончит свой век в тюрьме. Но Господи! Ты бы его видел!
– Ты ходил к нему?
– Я чуть сам рассудка не лишился. Прихожу в Центральную, а Алан лежит в кровати и говорит: «Я живу в маленьком белом домике. Мой папа уже дома? Мой братик пописал с моста». Буквально вот так. Считает, что ему четыре года. Думаю, он уже не поправится.
– О, Господи! – сказал я.
– Со мной связался его адвокат и сказал, что, поскольку Алан еще несколько лет назад назначил Эйприл распорядительницей ее имущества, теперь, после ее смерти, распорядителем являюсь я, если только не захочу передать эту обязанность адвокату. Ну это вряд ли. Ему самому лет восемьдесят. Знаешь, такой диккенсовский адвокат. А значит, мне придется иметь дело с банком, придется подписать миллион бумаг, следить за ходом его дела в суде, продавать его дом.
– Продавать дом?
– Он не может больше там жить. Я должен найти богадельню, которая согласилась бы его принять, что не так просто, учитывая его состояние.
Я представил себе Алана, бормочущего про маленький белый домик, и почувствовал такой прилив горя и жалости, что чуть было не лишился чувств.
– А что творится за этими стенами? – спросил я, пересилив себя. – Какие новости?
– Ты хочешь знать, передали ли про нас в новостях? Когда я приехал домой спать, включил радио и услышал сообщение о том, что детектив Пол Фонтейн был убит в происшествии в районе Ливермор-авеню. Вот что я тебе скажу – на Армори-плейс делают все, чтобы информация не просочилась в прессу.
– Я уже догадался.
– Тим, мне пора двигаться отсюда. Заниматься делами Алана. – Он встал и посмотрел на меня сверху вниз. – Я рад, что ты поправляешься. А то вчера я ведь даже не мог понять, что с тобой случилось.
– Алан ранил меня в плечо, – конечно, Джон знал об этом, но я считал, что этот факт заслуживает более пристального внимания.
– Ты чуть не перевернулся через голову. Я не шучу. Твои ноги так и взлетели в воздух. Пах! – и ты на земле.
Моя рука автоматически потянулась к пластырю на груди.
– Знаешь, что самое странное во всем этом? Никто, Кажется, не сомневается, что Фонтейн убил Эйприл и Гранта Хоффмана. У них нет записей – они утверждают, что нет – и нет никаких улик. У них есть только то, что дали им мы, а Фонтейна они знает больше десяти лет. Его отдел, люди, которые еще вчера считали его богом, через двенадцать часов вдруг повернулись на сто восемьдесят градусов.
– Ну конечно, – Джон улыбнулся и покачал головой, глядя на меня так, словно я провалил простенький тест. – Маккендлесс и Хоган обнаружили, что они никогда не знали этого парня по-настоящему. Они не показывают этого нам, но они чувствуют себя преданными и обиженными. Как раз в тот момент, когда им надо доказать городу, то наша полиция все же чего-то стоит, их лучший детектив оказывается таким грязным типом. – Джон пошел к двери, застегивая на ходу костюм. – Монро ведь обыскал его квартиру, так? Он нашел документы на имя Бачелора, но кто знает, что еще он нашел. Тот факт, что они не говорят нам, что там были найдены нож или окровавленная обувь, как раз означает, что скорее всего они что-то нашли.
Когда Джон увидел, что я понял его намек на то, что с нами обращались бы куда жестче, если бы не имели доказательств виновности Фонтейна, он быстро взглянул на дверь и понизил голос.
– Я думаю, что Монро нашел записи, которые не удалось найти нам, он передал их Маккендлессу, а тот, прочитав их, отправил в машину для уничтожения документов. И дело закрыто.
– Значит, они никогда официально не раскроют убийство Эйприл?
– Маккендлесс сказал, что привлечет меня за взлом и нарушение границ частной собственности, если узнает, что я рассказал хоть слово прессе. – Джон пожал плечами. – Но почему это толстое дерьмо сидит у тебя под дверью? Он ни на что не годится, когда речь идет об охране, но вполне способен отшвырнуть от твоей двери Джеффри Боу.
– И ты сможешь с этим смириться? – спросил я, хотя ответ был ясен с того момента, когда Джон вошел в палату.
– Я знаю, кто убил мою жену, и этот сукин сын мертв. Могу ли я с этим смириться? Конечно, могу, – Джон посмотрел на часы. – Эй, я уже опоздал на встречу в банке. С тобой все в порядке? Тебе нужно что-нибудь еще?
Я попросил его заказать мне авиабилет на послезавтра и сообщить об этом Маккендлессу.
5
Книга Алана Брукнера помогла мне отвлечься от боли часа на два-три, несмотря на то, что я понимал примерно четверть того, о чем читал. Книга была напряженной и элегантной, как струнный квартет Элиота Картера, и примерно такой же легкой для восприятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
– Но никто не сказал, что я обязан с вами разговаривать, – он посмотрел на меня с нескрываемой враждебностью. Складной стул скрипнул под ним, когда Мангелотти обрушил на него тяжесть своего тела.
4
Джеффри Боу, прорвавшись через пост внизу, появился у моей двери примерно через час после ухода Маккендлесса. Я ковырялся в холодной овсянке, которую принесли мне с кухни, то собирая ее в кучку, то размазывая по тарелке, когда до меня донесся голос Мангелотти.
– Нет. Проход запрещен. Убирайтесь отсюда.
Я подумал, что он пытается прогнать Джона Рэнсома, и крикнул:
– Эй, Мангелотти, впустите его.
– Нет, – сказал Мангелотти.
– Вы же слышали, что он сказал, – произнес до странности знакомый голос. Боу проскользнул мимо Мангелотти и заглянул в палату. – Привет, Тим, – сказал он, словно мы были старыми друзьями. Впрочем, может быть, мы уже успели ими стать – я поймал себя на том, что рад его видеть.
– Привет, Джеффри.
– Скажи офицеру, чтоб он дал мне пять минут, хорошо?
Мангелотти схватил Джеффри за плечо и отшвырнул его в коридор. Джеффри делал мне какие-то знаки над его головой, но Мангелотти снова толкнул его, и репортер исчез, а вскоре затихли и его протесты. Мангелотти был так зол на меня, что, вернувшись, с шумом захлопнул дверь.
Когда она открылась в следующий раз, я уже успел пожалеть, что не съел овсянку. На пороге стоял Сонни Беренджер с листком бумаги и планшетом.
– Ваши показания готовы, – сказал он, передавая мне листок с планшетом и доставая из кармана ручку. – Подпишите в любом месте внизу.
Большинство предложений начиналось со слова "я" и состояло не больше чем из шести слов. В каждом была по меньшей мере она опечатка, и грамматика оставляла желать лучшего. Это был краткий отчет о том, что произошло перед старым домом Боба Бандольера. Два последних предложения были такими: «Профессор Брукнер выстрелил два раза, попав в меня. Я слышал, что стрельба продолжается». Наверное, Маккендлесс заставил его переписать это не меньше трех раз, избавляясь от все большего количества деталей.
– Прежде чем подписать, я хотел бы внести кое-какие изменения, – сказал я.
– Что вы имеете в виду? – спросил Сонни.
Я написал «одним из них» после слов «попав в меня». Беренджер склонился над планшетом, чтобы прочесть, что я пишу. Сначала он хотел вырвать у меня ручку, но прочитав, расслабился. Поправив в последнем предложении грамматическую ошибку, я подписал показания.
Сонни взял у меня ручку и планшет, слегка озадаченный, но с явным облегчением.
– Просто подредактировал, – сказал я. – Ничего не могу с собой поделать.
– Лейтенант и сам любит редактировать, – сообщил Сонни.
– Я уже понял.
Сонни отступил на шаг от кровати и посмотрел на дверь, чтобы убедиться, что она закрыта.
– Спасибо, что не сказали, что это вы сообщили мне о фотографиях.
– Монро отпустит Джона домой, когда вы вернетесь с этими показаниями?
– Очевидно. Сейчас Рэнсом просто сидит за его столом и рассказывает байки про Вьетнам. – Сонни явно не хотелось уходить.
Он впервые взглянул открытым взглядом на бинты на моем плече и спросил:
– Сказать Рэнсому, что вы хотите его видеть?
– Я не хочу видеть никого, кроме Мангелотти.
Как только Сонни вышел, молодой и энергичный темноволосый доктор быстро сделал мне перевязку. Он сказал, что я примерно месяц не смогу владеть рукой, но в целом все в порядке.
– Хотя полиции явно кажется, что здесь вы в большей безопасности, – глаза его смотрели на меня с любопытством.
– Но я считаю по-другому, – заверил его я.
После этого я прочитал «Современное материнство». От корки до корки, включая объявления. И тут же понял, то должен сменить спортивную обувь и позаботиться о своем пенсионном обеспечении. На ленч мне принесли кусок цыпленка, такого бледного, что его едва можно было разглядеть на тарелке. Я съел все, даже обглодал косточки.
Когда спустя несколько часов появился Джон, Мангелотти отказался впустить его без разрешения из управления. На получение разрешения ушло довольно много времени, и пока они с Мангелотти препирались под дверью, я встал с кровати, выплеснул в раковину предназначенный мне раствор глюкозы и взглянул на себя в зеркало. Лицо у меня было чуть порумянее съеденного цыпленка и явно нуждалось в бритье. В отместку за журналы я помочился в раковину. К тому моменту, когда Мангелотти убедился, что его не уволят из полиции, если он впустит ко мне Джона, я успел забраться обратно в кровать, чувствуя себя так, словно я только что взобрался на какую-нибудь невысокую альпийскую вершину.
Джон вошел с потрепанной холщовой сумкой через плечо, закрыл за собой дверь, прислонился к ней и в отчаянии покачал головой.
– Можешь себе представить – этот парень еще служит в полиции. И что же он здесь делает?
– Защищает меня от журналистов, – сказал я, с вожделением глядя на сумку, на боку которой было написано красными буквами «Аркхэм».
– Самое странное, что ты действительно выглядишь как парень, в которого только что выстрелили, – сказал Джон. – Я заехал домой и захватил для тебя кое-какие книги. Никто не хотел говорить мне, сколько ты тут пробудешь, так что я захватил побольше. – Он раскрыл сумку и начал выкладывать на тумбочку книги – «Библиотека Хамманди», Сью Графтон, Росс Макдональд, Доналд Уэстлейк, Джон Ирвинг, А. С. Байэт, Мартин Эмис. – Некоторые книги принадлежали Эйприл, – сказал Джон. – А еще я подумал, что тебе интересно будет увидеть вот это. – Он поднял толстую книгу в зеленой обложке, так, чтобы я видел название – «Концепция святости» Алана Брукнера. – Это, наверное, его лучшая работа.
Я взял у Джона потрепанный том, который читали, наверное, больше ста раз, и сказал, что очень благодарен ему.
– Оставь себе, – он откинулся на спинку стула и встряхнул руки. – Ну и ночка нам выдалась.
Я спросил, что случилось с ним после того, как меня увезли.
– Они затолкали нас с Аланом в машину и повезли на Армори-плейс. Потом заперли нас в маленькой комнате и стали задавать одни и те же вопросы.
Через пару часов Джона отвезли домой, дали ему немного поспать, а потом снова привезли в управление и продолжили допрос. Наконец мистер Маккендлесс снял с него показания и отпустил. Ему не предъявили никаких обвинений.
Джон взял меня за руку.
– Ты ведь ничего не сказал о машине? И обо всем остальном? – он имел в виду Байрона Дориана.
– Нет. Я рассказал в основном об «Элви», Франклине Бачелоре и убийствах «Голубой розы».
– А, – Джон благодарно взглянул мне в глаза. – Я не знал, в каком ты вообще состоянии. Но вижу, что все неплохо. Мне пришлось изрядно побеспокоиться.
– А как Алан? Я слышал, он в Центральной больнице.
Джон застонал.
– Алан сломался. Он цитировал вновь и вновь одни и те же гностические тексты, потом стал лепетать, как младенец. Не знаю, что он делал на допросе, но Монро сказал мне в конце концов, что он в Центральной и его пичкают седативными средствами. Думаю, его обвинят в неосторожном обращении с оружием или чем-нибудь в этом роде, но Монро сказал мне, что ему скорее всего не придется даже являться на суд. То есть, он не закончит свой век в тюрьме. Но Господи! Ты бы его видел!
– Ты ходил к нему?
– Я чуть сам рассудка не лишился. Прихожу в Центральную, а Алан лежит в кровати и говорит: «Я живу в маленьком белом домике. Мой папа уже дома? Мой братик пописал с моста». Буквально вот так. Считает, что ему четыре года. Думаю, он уже не поправится.
– О, Господи! – сказал я.
– Со мной связался его адвокат и сказал, что, поскольку Алан еще несколько лет назад назначил Эйприл распорядительницей ее имущества, теперь, после ее смерти, распорядителем являюсь я, если только не захочу передать эту обязанность адвокату. Ну это вряд ли. Ему самому лет восемьдесят. Знаешь, такой диккенсовский адвокат. А значит, мне придется иметь дело с банком, придется подписать миллион бумаг, следить за ходом его дела в суде, продавать его дом.
– Продавать дом?
– Он не может больше там жить. Я должен найти богадельню, которая согласилась бы его принять, что не так просто, учитывая его состояние.
Я представил себе Алана, бормочущего про маленький белый домик, и почувствовал такой прилив горя и жалости, что чуть было не лишился чувств.
– А что творится за этими стенами? – спросил я, пересилив себя. – Какие новости?
– Ты хочешь знать, передали ли про нас в новостях? Когда я приехал домой спать, включил радио и услышал сообщение о том, что детектив Пол Фонтейн был убит в происшествии в районе Ливермор-авеню. Вот что я тебе скажу – на Армори-плейс делают все, чтобы информация не просочилась в прессу.
– Я уже догадался.
– Тим, мне пора двигаться отсюда. Заниматься делами Алана. – Он встал и посмотрел на меня сверху вниз. – Я рад, что ты поправляешься. А то вчера я ведь даже не мог понять, что с тобой случилось.
– Алан ранил меня в плечо, – конечно, Джон знал об этом, но я считал, что этот факт заслуживает более пристального внимания.
– Ты чуть не перевернулся через голову. Я не шучу. Твои ноги так и взлетели в воздух. Пах! – и ты на земле.
Моя рука автоматически потянулась к пластырю на груди.
– Знаешь, что самое странное во всем этом? Никто, Кажется, не сомневается, что Фонтейн убил Эйприл и Гранта Хоффмана. У них нет записей – они утверждают, что нет – и нет никаких улик. У них есть только то, что дали им мы, а Фонтейна они знает больше десяти лет. Его отдел, люди, которые еще вчера считали его богом, через двенадцать часов вдруг повернулись на сто восемьдесят градусов.
– Ну конечно, – Джон улыбнулся и покачал головой, глядя на меня так, словно я провалил простенький тест. – Маккендлесс и Хоган обнаружили, что они никогда не знали этого парня по-настоящему. Они не показывают этого нам, но они чувствуют себя преданными и обиженными. Как раз в тот момент, когда им надо доказать городу, то наша полиция все же чего-то стоит, их лучший детектив оказывается таким грязным типом. – Джон пошел к двери, застегивая на ходу костюм. – Монро ведь обыскал его квартиру, так? Он нашел документы на имя Бачелора, но кто знает, что еще он нашел. Тот факт, что они не говорят нам, что там были найдены нож или окровавленная обувь, как раз означает, что скорее всего они что-то нашли.
Когда Джон увидел, что я понял его намек на то, что с нами обращались бы куда жестче, если бы не имели доказательств виновности Фонтейна, он быстро взглянул на дверь и понизил голос.
– Я думаю, что Монро нашел записи, которые не удалось найти нам, он передал их Маккендлессу, а тот, прочитав их, отправил в машину для уничтожения документов. И дело закрыто.
– Значит, они никогда официально не раскроют убийство Эйприл?
– Маккендлесс сказал, что привлечет меня за взлом и нарушение границ частной собственности, если узнает, что я рассказал хоть слово прессе. – Джон пожал плечами. – Но почему это толстое дерьмо сидит у тебя под дверью? Он ни на что не годится, когда речь идет об охране, но вполне способен отшвырнуть от твоей двери Джеффри Боу.
– И ты сможешь с этим смириться? – спросил я, хотя ответ был ясен с того момента, когда Джон вошел в палату.
– Я знаю, кто убил мою жену, и этот сукин сын мертв. Могу ли я с этим смириться? Конечно, могу, – Джон посмотрел на часы. – Эй, я уже опоздал на встречу в банке. С тобой все в порядке? Тебе нужно что-нибудь еще?
Я попросил его заказать мне авиабилет на послезавтра и сообщить об этом Маккендлессу.
5
Книга Алана Брукнера помогла мне отвлечься от боли часа на два-три, несмотря на то, что я понимал примерно четверть того, о чем читал. Книга была напряженной и элегантной, как струнный квартет Элиота Картера, и примерно такой же легкой для восприятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112