Но на этот раз случилось нечто новое. Похоже, они не были пьяны, речь не шла о деньгах или о какой-нибудь из ее девушек. Речь шла о ней самой, а ей это не нравилось.
– Убирайтесь вон, – закричала она. – Убирайтесь, если не хотите скандала.
Но они не двигались с места.
Она выждала какое-то время, потом быстро вышла из-за стола и направилась к двери. Но Старик опередил ее, и, когда она набросилась на него, Юнец и Уильям схватили ее сзади за руки.
– Запрем ее, – сказал Старик. – И уходим.
Она совсем раскричалась, а слова, которые при этом употребляла, невозможно передать, потому что это были ужасные слова. Они выплескивались из ее маленького рыбьего рта одним длинным непрерывным пронзительным криком, а вместе с ними вылетала слюна, которую она обращала в плевки. Юнец и Уильям подтолкнули ее к одному из больших кресел. Она сопротивлялась и кричала, как большая жирная свинья, которую волокут на бойню. Подведя к креслу, они резко подтолкнули ее, и она упала на него спиной. Юнец подскочил к столу, быстро нагнулся и выдернул телефонный шнур. Старик открыл дверь, и все трое выскочили в коридор, прежде чем Розетт успела подняться. Старик вынул ключ с внутренней стороны двери и запер ее снаружи. Они стояли в коридоре.
– О Господи! – воскликнул Старик. – Ну и женщина!
– Совсем с ума сошла, – сказал Уильям. – Вы только послушайте.
Они прислушались. Женщина сначала кричала, потом стала колотить в дверь, не переставая при этом вопить совсем не женским голосом. Это был голос разъяренного быка, способного издавать членораздельные звуки.
– Теперь быстро к девушкам, – сказал Старик. – Следуйте за мной. Настройтесь на серьезный лад. На самый серьезный.
Он побежал по коридору к гардеробной, Юнец и Уильям устремились следом за ним. Перед дверью он остановился, остановились и двое других. Слышно было, как Розетт вопит в конторе.
– Ничего не говорите, – сказал Старик. – И будьте серьезны.
И он открыл дверь и вошел в комнату.
Там было около дюжины девушек. Они все уставились на него. Их разговоры прервались на полуслове. Все глаза были прикованы к Старику, стоявшему в дверях. Щелкнув каблуками, он сказал:
– Военная полиция. Les Gendarmes Militaires.
Он произнес это строгим голосом, с самым серьезным выражением лица, стоя в дверях по стойке "смирно". Фуражки он не снял. Юнец и Уильям находились за его спиной.
– Военная полиция, – повторил он.
Он достал свое удостоверение и, держа его двумя пальцами, показал девушкам. Те не двигались и ничего не говорили, замерев в позах, в которых их застали летчики. Казалось, будто это живые картины. Одна из них натягивала чулок, да так и застыла: сама сидит на стуле, вытянув ногу, чулок надет до колена, руки держат чулок. Другая причесывалась перед зеркалом, а обернувшись, так и замерла с поднятыми руками. Третья красила губы; она подняла глаза на Старика, а помаду по-прежнему держала у рта. Несколько девушек просто сидели на некрашеных деревянных стульях и ничем не были заняты. Они повернули головы в сторону двери, но продолжали сидеть. По большей части они были в блестящих вечерних платьях; одна или две оставались полуодетыми, но на большинстве были все-таки зеленые, голубые, красные или золотые блестящие платья. Обернувшись в сторону Старика, они так и застыли, словно живые картины.
Старик помолчал. Потом сказал:
– Должен заявить от имени властей – мы сожалеем, что вынуждены вас потревожить. Примите мои извинения, барышни. Однако вам надлежит пойти со мной для регистрации и всего такого прочего. После этого вы сможете уйти. Это простая формальность. А теперь прошу вас следовать за мной. С мадам я переговорил.
Старик умолк, но девушки по-прежнему не двигались.
– Прошу вас, – сказал Старик, – одевайтесь. Мы люди военные.
Он отступил на шаг и открыл дверь. Неожиданно картина ожила, девушки поднялись со своих мест. Некоторые выражали недоумение, другие что-то бормотали, а две или три направились к двери. За ними последовали остальные. Те, кто не успел одеться до прихода летчиков, быстро надели платья, пригладили волосы руками и также пошли к дверям. Пальто ни у кого из них не было.
– Пересчитай их, – сказал Старик Юнцу, когда девушки одна за другой стали выходить из гардеробной.
Юнец сосчитал вслух – их было четырнадцать.
– Четырнадцать, сэр, – доложил Юнец, как это сделал бы эскадронный старшина.
– Хорошо, – сказал Старик и повернулся к девушкам, которые столпились в коридоре. – А теперь, барышни, послушайте меня. У меня есть список с вашими именами, которые мне дала мадам, так что прошу не разбегаться. И не волнуйтесь. Это простая формальность военного времени.
Уильям был в коридоре. Открыв дверь, которая вела на лестницу, он вышел первым. За ним последовали девушки, а замыкали шествие Старик и Юнец. Девушки вели себя тихо. Некоторые были озадачены и взволнованы, некоторые немного напуганы, но никто из них ничего не говорил. Лишь высокая черноволосая девушка сказала:
– Mon Dieu, формальность военного времени. Mon Dieu, mon Dieu, что же дальше-то будет.
Но этим все и кончилось, и они пошли дальше. В холле они столкнулись с египтянином с плоским лицом и изуродованными ушами. Поначалу показалось, что неприятностей не избежать, однако Старик сунул ему в лицо свое удостоверение и сказал:
– Военная полиция. – И тот так удивился, что не предпринял никаких действий и пропустил их.
Когда они оказались на улице, Старик сказал:
– Придется немного пройти пешком, но очень немного.
И они повернули направо и пошли по тротуару. Впереди шествовал Старик, сзади – Юнец, а Уильям шагал по мостовой, охраняя фланг. Появилась луна, и было видно довольно хорошо. Уильям старался идти в ногу со Стариком, а Юнец старался идти в ногу с Уильямом. Все трое размахивали руками, высоко держали головы и казались военными хоть куда, да и вообще зрелище было еще то. Четырнадцать девушек в блестящих вечерних платьях, четырнадцать девушек, шагающих под луной в своих сверкающих голубых, красных, черных и золотых туалетах, при этом Старик идет впереди, Уильям рядом, а Юнец замыкает процессию. Зрелище было еще то.
Девушки начали болтать. Старик слышал их, но не оборачивался. Он продолжал шагать во главе колонны, а когда они подошли к перекрестку, повернул направо. Остальные последовали за ним, и, пройдя ярдов пятьдесят вдоль ряда домов, они подошли к египетскому кафе. Старик увидел его первым, и он же обратил внимание на то, что сквозь затемненные окна пробивается свет.
– Стой! – обернувшись, крикнул он.
Девушки остановились, но продолжали болтать. Было очевидно, что в их рядах зреет недовольство. Трудно заставить четырнадцать девушек шагать с вами по всему городу на высоких каблуках и в блестящих вечерних платьях. Долго во всяком случае они идти не станут, ни за что на свете, даже если это формальность военного времени. Старик знал, что так и будет, и произнес следующее.
– Барышни, – сказал он, – слушайте меня.
Однако в рядах все зрело недовольство и девушки продолжали болтать, а высокая черноволосая говорила:
– Mon Dieu, да что же это такое? Что же это происходит, о mon Dieu?
– Тихо! – сказал Старик. – Тихо!
Во второй раз он произнес это слово командным тоном. Разговоры прекратились.
– Барышни, – продолжал он.
Он опять стал вежливым. Он говорил с ними так, как только он и умеет, а когда Старик был вежлив, никто не мог перед ним устоять. Происходило нечто удивительное, потому что в его голосе звучала улыбка, тогда как губы не улыбались. В голосе звучала улыбка, а лицо оставалось серьезным. Воздействие было очень сильное, потому что у людей складывалось впечатление, будто он всерьез старается казаться приятным.
– Барышни, – заговорил он, и в его голосе прозвучала улыбка. – У военных всегда находится какая-нибудь формальность. Избежать этого нельзя. Я чрезвычайно об этом сожалею. Но есть ведь и такая вещь, как рыцарство. И вы должны знать, что особенно оно характерно для Вэ-вэ-эс Великобритании. Поэтому всем нам доставит удовольствие, если вы зайдете вместе с нами в это заведение и выпьете по стакану пива.
Он распахнул дверь кафе и сказал:
– О Господи, да давайте же выпьем. Кто хочет выпить?
И тут девушки поняли, что к чему, притом поняли все разом. А сообразив, удивились и задумались. Потом они переглянулись, посмотрели на Старика, на Юнца и на Уильяма, а когда смотрели на двух последних, то увидели в их глазах смех. Все девушки рассмеялись, рассмеялись и Уильям с Юнцом, а потом все вошли в кафе.
Высокая черноволосая девушка взяла Старика за руку и сказала:
– Mon Dieu, военная полиция, mon Dieu, о mon Dieu.
И откинув голову назад, она рассмеялась, и Старик рассмеялся вместе с ней.
– Со стороны военных это проявление рыцарства, – сказал Уильям, и они тоже пошли в кафе.
Заведение оказалось примерно таким же, как то, в котором они были до этого, – деревянные столы и стулья, пол, посыпанный опилками. Несколько египтян в красных фесках пили кофе. Уильям и Юнец составили три круглых стола и принесли стулья. Девушки расселись. Египтяне, сидевшие за другими столиками, поставили чашки, обернулись, не вставая со своих стульев, и стали на них глазеть. Они глазели на них, как жирные рыбы, выглядывающие из ила. Некоторые даже переставили стулья, чтобы лучше было видно вновь пришедших.
Подошел официант, и Старик сказал ему:
– Пиво для семнадцати человек. Принеси-ка нам всем пива.
Официант произнес "пажалста" и удалился.
Они сидели в ожидании пива и смотрели друг на друга: девушки на троих летчиков, а летчики на девушек.
– Это и есть рыцарство по-военному, – сказал Уильям.
А черноволосая высокая девушка все приговаривала:
– О mon Dieu, вы ненормальные, о mon Dieu.
Официант принес пива. Уильям поднял свой стакан и сказал:
– За рыцарство военных.
На что темноволосая девушка откликнулась:
– О mon Dieu.
Юнец ничего не говорил. Он был занят тем, что рассматривал девушек, оценивал их, пытаясь решить для себя, какая ему больше нравится, с тем чтобы тотчас приступить к делу. Старик между тем продолжал улыбаться. Девушки сидели в своих блестящих вечерних платьях – красных, золотых, голубых и зеленых, черных и серебряных, и опять возникло впечатление, будто это живая картина. Конечно, это была картина: сидят девушки, потягивают пиво, выглядят счастливыми, не испытывают более никаких подозрений, потому что они все поняли так, как нужно.
– О Господи, – проговорил Старик.
Он поставил свой стакан и огляделся.
– О Господи, да вас тут на целую эскадрилью хватит. Как бы я хотел, чтобы ребята были здесь!
Он сделал еще один глоток и вдруг отставил стакан.
– Знаю, что надо делать, – сказал он. – Официант, эй, официант!
– Пажалста.
– Принесите мне большой лист бумаги и карандаш.
– Пажалста.
Официант удалился и вскоре вернулся с листом бумаги. Вынув карандаш из-за уха, он вручил его Старику. Старик ударил по столу, призывая к тишине.
– Барышни, – сказал он, – еще одна формальность, на этот раз последняя. Больше формальностей не будет.
– Со стороны военных, – сказал Уильям.
– О mon Dieu, – произнесла черноволосая девушка.
– Дело пустяковое, – сказал Старик. – Вы должны написать на этом листе бумаги свое имя и номер телефона. Это для моих друзей из эскадрильи. Хочу, чтобы и они были счастливы, как вот я сейчас, но только без тех сложностей, через которые нам пришлось пройти.
В голосе Старика опять прозвучала улыбка. Девушкам явно нравился его голос.
– Вы окажете очень большую любезность, если сделаете то, что я прошу, – продолжал он, – потому что и они хотели бы познакомиться с вами. Для них это будет удовольствием.
– Замечательно, – произнес Уильям.
– Ненормальные, – сказала черноволосая девушка, но и она написала на бумаге свое имя и номер телефона и пустила бумагу дальше по кругу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– Убирайтесь вон, – закричала она. – Убирайтесь, если не хотите скандала.
Но они не двигались с места.
Она выждала какое-то время, потом быстро вышла из-за стола и направилась к двери. Но Старик опередил ее, и, когда она набросилась на него, Юнец и Уильям схватили ее сзади за руки.
– Запрем ее, – сказал Старик. – И уходим.
Она совсем раскричалась, а слова, которые при этом употребляла, невозможно передать, потому что это были ужасные слова. Они выплескивались из ее маленького рыбьего рта одним длинным непрерывным пронзительным криком, а вместе с ними вылетала слюна, которую она обращала в плевки. Юнец и Уильям подтолкнули ее к одному из больших кресел. Она сопротивлялась и кричала, как большая жирная свинья, которую волокут на бойню. Подведя к креслу, они резко подтолкнули ее, и она упала на него спиной. Юнец подскочил к столу, быстро нагнулся и выдернул телефонный шнур. Старик открыл дверь, и все трое выскочили в коридор, прежде чем Розетт успела подняться. Старик вынул ключ с внутренней стороны двери и запер ее снаружи. Они стояли в коридоре.
– О Господи! – воскликнул Старик. – Ну и женщина!
– Совсем с ума сошла, – сказал Уильям. – Вы только послушайте.
Они прислушались. Женщина сначала кричала, потом стала колотить в дверь, не переставая при этом вопить совсем не женским голосом. Это был голос разъяренного быка, способного издавать членораздельные звуки.
– Теперь быстро к девушкам, – сказал Старик. – Следуйте за мной. Настройтесь на серьезный лад. На самый серьезный.
Он побежал по коридору к гардеробной, Юнец и Уильям устремились следом за ним. Перед дверью он остановился, остановились и двое других. Слышно было, как Розетт вопит в конторе.
– Ничего не говорите, – сказал Старик. – И будьте серьезны.
И он открыл дверь и вошел в комнату.
Там было около дюжины девушек. Они все уставились на него. Их разговоры прервались на полуслове. Все глаза были прикованы к Старику, стоявшему в дверях. Щелкнув каблуками, он сказал:
– Военная полиция. Les Gendarmes Militaires.
Он произнес это строгим голосом, с самым серьезным выражением лица, стоя в дверях по стойке "смирно". Фуражки он не снял. Юнец и Уильям находились за его спиной.
– Военная полиция, – повторил он.
Он достал свое удостоверение и, держа его двумя пальцами, показал девушкам. Те не двигались и ничего не говорили, замерев в позах, в которых их застали летчики. Казалось, будто это живые картины. Одна из них натягивала чулок, да так и застыла: сама сидит на стуле, вытянув ногу, чулок надет до колена, руки держат чулок. Другая причесывалась перед зеркалом, а обернувшись, так и замерла с поднятыми руками. Третья красила губы; она подняла глаза на Старика, а помаду по-прежнему держала у рта. Несколько девушек просто сидели на некрашеных деревянных стульях и ничем не были заняты. Они повернули головы в сторону двери, но продолжали сидеть. По большей части они были в блестящих вечерних платьях; одна или две оставались полуодетыми, но на большинстве были все-таки зеленые, голубые, красные или золотые блестящие платья. Обернувшись в сторону Старика, они так и застыли, словно живые картины.
Старик помолчал. Потом сказал:
– Должен заявить от имени властей – мы сожалеем, что вынуждены вас потревожить. Примите мои извинения, барышни. Однако вам надлежит пойти со мной для регистрации и всего такого прочего. После этого вы сможете уйти. Это простая формальность. А теперь прошу вас следовать за мной. С мадам я переговорил.
Старик умолк, но девушки по-прежнему не двигались.
– Прошу вас, – сказал Старик, – одевайтесь. Мы люди военные.
Он отступил на шаг и открыл дверь. Неожиданно картина ожила, девушки поднялись со своих мест. Некоторые выражали недоумение, другие что-то бормотали, а две или три направились к двери. За ними последовали остальные. Те, кто не успел одеться до прихода летчиков, быстро надели платья, пригладили волосы руками и также пошли к дверям. Пальто ни у кого из них не было.
– Пересчитай их, – сказал Старик Юнцу, когда девушки одна за другой стали выходить из гардеробной.
Юнец сосчитал вслух – их было четырнадцать.
– Четырнадцать, сэр, – доложил Юнец, как это сделал бы эскадронный старшина.
– Хорошо, – сказал Старик и повернулся к девушкам, которые столпились в коридоре. – А теперь, барышни, послушайте меня. У меня есть список с вашими именами, которые мне дала мадам, так что прошу не разбегаться. И не волнуйтесь. Это простая формальность военного времени.
Уильям был в коридоре. Открыв дверь, которая вела на лестницу, он вышел первым. За ним последовали девушки, а замыкали шествие Старик и Юнец. Девушки вели себя тихо. Некоторые были озадачены и взволнованы, некоторые немного напуганы, но никто из них ничего не говорил. Лишь высокая черноволосая девушка сказала:
– Mon Dieu, формальность военного времени. Mon Dieu, mon Dieu, что же дальше-то будет.
Но этим все и кончилось, и они пошли дальше. В холле они столкнулись с египтянином с плоским лицом и изуродованными ушами. Поначалу показалось, что неприятностей не избежать, однако Старик сунул ему в лицо свое удостоверение и сказал:
– Военная полиция. – И тот так удивился, что не предпринял никаких действий и пропустил их.
Когда они оказались на улице, Старик сказал:
– Придется немного пройти пешком, но очень немного.
И они повернули направо и пошли по тротуару. Впереди шествовал Старик, сзади – Юнец, а Уильям шагал по мостовой, охраняя фланг. Появилась луна, и было видно довольно хорошо. Уильям старался идти в ногу со Стариком, а Юнец старался идти в ногу с Уильямом. Все трое размахивали руками, высоко держали головы и казались военными хоть куда, да и вообще зрелище было еще то. Четырнадцать девушек в блестящих вечерних платьях, четырнадцать девушек, шагающих под луной в своих сверкающих голубых, красных, черных и золотых туалетах, при этом Старик идет впереди, Уильям рядом, а Юнец замыкает процессию. Зрелище было еще то.
Девушки начали болтать. Старик слышал их, но не оборачивался. Он продолжал шагать во главе колонны, а когда они подошли к перекрестку, повернул направо. Остальные последовали за ним, и, пройдя ярдов пятьдесят вдоль ряда домов, они подошли к египетскому кафе. Старик увидел его первым, и он же обратил внимание на то, что сквозь затемненные окна пробивается свет.
– Стой! – обернувшись, крикнул он.
Девушки остановились, но продолжали болтать. Было очевидно, что в их рядах зреет недовольство. Трудно заставить четырнадцать девушек шагать с вами по всему городу на высоких каблуках и в блестящих вечерних платьях. Долго во всяком случае они идти не станут, ни за что на свете, даже если это формальность военного времени. Старик знал, что так и будет, и произнес следующее.
– Барышни, – сказал он, – слушайте меня.
Однако в рядах все зрело недовольство и девушки продолжали болтать, а высокая черноволосая говорила:
– Mon Dieu, да что же это такое? Что же это происходит, о mon Dieu?
– Тихо! – сказал Старик. – Тихо!
Во второй раз он произнес это слово командным тоном. Разговоры прекратились.
– Барышни, – продолжал он.
Он опять стал вежливым. Он говорил с ними так, как только он и умеет, а когда Старик был вежлив, никто не мог перед ним устоять. Происходило нечто удивительное, потому что в его голосе звучала улыбка, тогда как губы не улыбались. В голосе звучала улыбка, а лицо оставалось серьезным. Воздействие было очень сильное, потому что у людей складывалось впечатление, будто он всерьез старается казаться приятным.
– Барышни, – заговорил он, и в его голосе прозвучала улыбка. – У военных всегда находится какая-нибудь формальность. Избежать этого нельзя. Я чрезвычайно об этом сожалею. Но есть ведь и такая вещь, как рыцарство. И вы должны знать, что особенно оно характерно для Вэ-вэ-эс Великобритании. Поэтому всем нам доставит удовольствие, если вы зайдете вместе с нами в это заведение и выпьете по стакану пива.
Он распахнул дверь кафе и сказал:
– О Господи, да давайте же выпьем. Кто хочет выпить?
И тут девушки поняли, что к чему, притом поняли все разом. А сообразив, удивились и задумались. Потом они переглянулись, посмотрели на Старика, на Юнца и на Уильяма, а когда смотрели на двух последних, то увидели в их глазах смех. Все девушки рассмеялись, рассмеялись и Уильям с Юнцом, а потом все вошли в кафе.
Высокая черноволосая девушка взяла Старика за руку и сказала:
– Mon Dieu, военная полиция, mon Dieu, о mon Dieu.
И откинув голову назад, она рассмеялась, и Старик рассмеялся вместе с ней.
– Со стороны военных это проявление рыцарства, – сказал Уильям, и они тоже пошли в кафе.
Заведение оказалось примерно таким же, как то, в котором они были до этого, – деревянные столы и стулья, пол, посыпанный опилками. Несколько египтян в красных фесках пили кофе. Уильям и Юнец составили три круглых стола и принесли стулья. Девушки расселись. Египтяне, сидевшие за другими столиками, поставили чашки, обернулись, не вставая со своих стульев, и стали на них глазеть. Они глазели на них, как жирные рыбы, выглядывающие из ила. Некоторые даже переставили стулья, чтобы лучше было видно вновь пришедших.
Подошел официант, и Старик сказал ему:
– Пиво для семнадцати человек. Принеси-ка нам всем пива.
Официант произнес "пажалста" и удалился.
Они сидели в ожидании пива и смотрели друг на друга: девушки на троих летчиков, а летчики на девушек.
– Это и есть рыцарство по-военному, – сказал Уильям.
А черноволосая высокая девушка все приговаривала:
– О mon Dieu, вы ненормальные, о mon Dieu.
Официант принес пива. Уильям поднял свой стакан и сказал:
– За рыцарство военных.
На что темноволосая девушка откликнулась:
– О mon Dieu.
Юнец ничего не говорил. Он был занят тем, что рассматривал девушек, оценивал их, пытаясь решить для себя, какая ему больше нравится, с тем чтобы тотчас приступить к делу. Старик между тем продолжал улыбаться. Девушки сидели в своих блестящих вечерних платьях – красных, золотых, голубых и зеленых, черных и серебряных, и опять возникло впечатление, будто это живая картина. Конечно, это была картина: сидят девушки, потягивают пиво, выглядят счастливыми, не испытывают более никаких подозрений, потому что они все поняли так, как нужно.
– О Господи, – проговорил Старик.
Он поставил свой стакан и огляделся.
– О Господи, да вас тут на целую эскадрилью хватит. Как бы я хотел, чтобы ребята были здесь!
Он сделал еще один глоток и вдруг отставил стакан.
– Знаю, что надо делать, – сказал он. – Официант, эй, официант!
– Пажалста.
– Принесите мне большой лист бумаги и карандаш.
– Пажалста.
Официант удалился и вскоре вернулся с листом бумаги. Вынув карандаш из-за уха, он вручил его Старику. Старик ударил по столу, призывая к тишине.
– Барышни, – сказал он, – еще одна формальность, на этот раз последняя. Больше формальностей не будет.
– Со стороны военных, – сказал Уильям.
– О mon Dieu, – произнесла черноволосая девушка.
– Дело пустяковое, – сказал Старик. – Вы должны написать на этом листе бумаги свое имя и номер телефона. Это для моих друзей из эскадрильи. Хочу, чтобы и они были счастливы, как вот я сейчас, но только без тех сложностей, через которые нам пришлось пройти.
В голосе Старика опять прозвучала улыбка. Девушкам явно нравился его голос.
– Вы окажете очень большую любезность, если сделаете то, что я прошу, – продолжал он, – потому что и они хотели бы познакомиться с вами. Для них это будет удовольствием.
– Замечательно, – произнес Уильям.
– Ненормальные, – сказала черноволосая девушка, но и она написала на бумаге свое имя и номер телефона и пустила бумагу дальше по кругу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124