" На лице улыбочка, а в глазах светится гордость. Он преспокойно кладет птицу прямо посреди стола и говорит: "Честное слово, думаю, на этот раз мне попался хороший петушок!" – "Кто хороший? – спрашивает моя мама, отрываясь от раковины. – Гораций, убери эту грязную птицу со стола". На петушке смешная бумажная шапочка, как перевернутый стаканчик из-под мороженого, и мой папа с гордостью на петушка показывает. "Погладь-ка его, – говорит он. – Он и с места не сдвинется". Петушок начинает скрести лапой по бумажной шапочке, но та, похоже, приклеена и не сползает. "Никакая птица не убежит, если закрыть ей глаза", – говорит мой папа и тычет в петушка пальцем, и толкает его по столу, но петушок не обращает на это никакого внимания. "Можешь его взять, – говорит он маме. – Можешь убить его и приготовить на обед, чтобы отпраздновать то, что я только что изобрел". И тут он берет меня за руку, быстро выводит за дверь, и мы идем в поле, а потом в тот лес по другую сторону Хедденхэма, который когда-то принадлежал герцогу Букингемскому, и часа за два мы отлавливаем пять отличных жирных фазанов с меньшими усилиями, чем если бы купили их в лавке.
Клод остановился, чтобы перевести дыхание. Вспоминая замечательные дни своей молодости, он преобразился – его глаза еще больше увеличились, повлажнели и стали мечтательными.
– Я не совсем понимаю, – сказал я. – Как ему удавалось надеть бумажные колпачки на головы фазанам в лесу?
– Ни за что не догадаешься.
– Конечно нет.
– Тогда слушай. Прежде всего в земле выкапываешь маленькую лунку. Потом скручиваешь кусок бумаги, чтобы получился конус, который помещался бы в эту лунку широким концом кверху. Потом всю внутренность этой бумажной чашки смазываешь птичьим клеем и бросаешь туда несколько изюминок. Одновременно нужно набросать изюминок вокруг лунки. Дальше. Идет старина фазан и клюет и, когда подходит к лунке, засовывает туда свою голову, чтобы съесть изюминки, и – на голове у него оказывается колпак, и он ничего не видит. Ну разве не замечательно, до чего некоторые додумываются, а, Гордон? Ты не согласен?
– Твой папа был гением, – сказал я.
– Тогда делай свой выбор. Какой из трех способов тебе нравится, тот мы и используем сегодня ночью.
– Тебе не кажется, что все они немного жестокие?
– Жестокие! – с возмущением вскричал Клод. – О господи! А кто это последние полгода почти каждый день ел жареного фазана и не заплатил за это ни гроша?
Он повернулся и направился к двери мастерской. Видно было, что мое замечание глубоко его огорчило.
– Погоди минуту, – сказал я. – Не уходи.
– Так ты хочешь пойти со мной или нет?
– Да, но сперва разреши мне кое-что у тебя спросить. У меня тут возникла одна мысль.
– Держи ее при себе, – сказал Клод. – Ты говоришь о предмете, в котором ничего не смыслишь.
– Помнишь тот пузырек со снотворными таблетками, которые врач выписал мне в прошлом месяце, когда у меня болела спина?
– Ну и что?
– А на фазанов они не могут подействовать?
Клод прикрыл глаза и сочувственно покачал головой.
– Погоди, – сказал я.
– Тут и обсуждать нечего, – сказал он. – Да ни один фазан на свете не станет глотать эти паршивые красные капсулы. Ничего лучше не мог придумать?
– Ты забываешь об изюме, – сказал я. – Послушай, что я тебе скажу. Берем изюм. Вымачиваем его, пока он не разбухнет. Потом делаем лезвием надрез. Потом немного его опустошаем. Потом открываем одну из моих красных капсул и высыпаем весь порошок в изюминку. Потом берем иглу и очень тщательно зашиваем надрез. Дальше...
Краешком глаза я увидел, как рот Клода медленно приоткрывается.
– Дальше, – продолжил я, – у нас получается красивая, чистая на вид изюминка с двумя с половиной гранами снотворного внутри, и позволь сказать тебе еще кое-что. Этого хватит, чтобы свалить с ног среднего мужчину, не то что птицу!
Я выждал десяток секунд, чтобы сказанное мной попало по адресу.
– Кроме того, используя такой способ, мы могли бы действовать масштабно. Захотим – и приготовим двадцать изюминок, а потом, на закате, нам останется только разбросать их на поляне, где их подкармливают, и уйти. Через полчаса таблетки начнут действовать. Когда мы возвращаемся, фазаны уже расселись по деревьям и покачиваются, ощущая некоторую слабость, притом стараются сохранить равновесие. Но скоро каждый фазан, который съел хотя бы одну изюминку, обязательно свалится без сознания на землю. Дорогой ты мой, да они будут падать с деревьев, как яблоки, и мы будем ходить и собирать их!
Клод в восхищении смотрел на меня.
– О господи, – неслышно произнес он.
– И нас ни за что не поймают. Мы просто пройдем по лесу, разбрасывая по дороге изюминки, и даже если бы за нами наблюдали, все равно ничего бы не заметили.
– Гордон, – сказал он, кладя руку мне на колено и глядя на меня большими и сверкающими, точно звезды, глазами. – Если эта штука сработает, она произведет настоящую революцию в браконьерстве.
– Рад слышать.
– Сколько у тебя осталось таблеток? – спросил он.
– Сорок девять. В пузырьке было пятьдесят, я съел только одну.
– Сорока девяти мало. Нам нужно не меньше двухсот.
– Ты с ума сошел! – вскричал я.
Он медленно отошел и встал у двери спиной ко мне, уставившись в небо.
– Двести – крайний минимум, – тихо произнес он. – Особого смысла нет все это затевать, пока у нас не будет двухсот штук.
"Что же он, черт побери, замыслил?" – подумал я.
– До открытия сезона для нас это последняя возможность, – сказал Клод.
– Больше никак не могу достать.
– Ты ведь не хочешь, чтобы мы вернулись с пустыми руками?
– Но зачем так много?
Клод повернул голову и посмотрел на меня невинными глазами.
– А почему бы и нет? – мягко произнес он. – У тебя что, есть какие-то возражения?
О боже, неожиданно подумал я, да этот сумасшедший вздумал испортить мистеру Виктору Хейзелу церемонию открытия охотничьего сезона.
– Достаешь две сотни таблеток, – сказал он, – и тогда мы этим займемся.
– Не могу.
– Но попробовать-то ты можешь?
По случаю открытия охотничьего сезона мистер Хейзел принимал гостей каждый год первого октября, что было великим событием. Немощные джентльмены в твидовых костюмах – некоторые с титулами, а некоторые просто богатые – съезжались отовсюду на автомобилях со своими носильщиками ружей, собаками и женами, и целый день в долине звучали раскаты ружейных залпов. Фазанов там всегда было предостаточно, поскольку каждое лето леса методично заселялись сотнями дюжин молодых птиц, что влетало в копеечку. Я слышал, будто разведение и содержание каждого фазана, до того как его застрелят, обходится дороже пяти фунтов (приблизительно цена двухсот буханок хлеба). Но мистер Хейзел с затратами не считался. Пусть и на несколько часов, но он становился большим человеком в маленьком мире, и даже глава судебной власти графства, прощаясь с ним, похлопывал его по спине и пытался вспомнить, как его зовут.
– А что, если мы уменьшим дозу? – спросил Клод. – Почему бы нам не разделить содержимое одной капсулы на четыре изюминки?
– Думаю, можно, если ты этого хочешь.
– Но достаточно ли птице четверти капсулы?
Можно только восхищаться его хладнокровием. Даже на одного фазана опасно охотиться в этом лесу в такое время года, а он собрался наловить целую кучу.
– Четверти вполне достаточно, – сказал я.
– Ты уверен?
– Сам подумай. Рассчитывать нужно по отношению к массе тела. Это все равно в двадцать раз больше, чем необходимо.
– Тогда уменьшим дозу на четверть, – сказал он, потирая руки, и помолчал, подсчитывая в уме. – Нам нужно сто девяносто шесть изюмин!
– Ты понимаешь, о чем говоришь? – сказал я. – Да у нас на одну подготовку уйдет несколько часов.
– Ну и что! – вскричал Клод. – Тогда пойдем завтра. Изюминки оставим на ночь, чтобы они вымокали, и у нас будет все утро и весь день, чтобы приготовить их.
Именно так мы и поступили.
И вот, сутки спустя, мы были в пути. Мы шли не останавливаясь минут сорок и уже приближались к тому месту, где тропинка сворачивает вправо и тянется по гребню холма к лесу, где живут фазаны. Оставалось пройти что-то около мили.
– Надеюсь, у сторожей случайно нет ружей? – спросил я.
– Ружья есть у всех сторожей, – сказал Клод.
Этого-то я и боялся.
– В основном против хищников.
– Ну вот!
– Конечно, нет никакой гарантии, что они не пальнут и в браконьера.
– Ты шутишь.
– Совсем нет. Но они стреляют только в спину. Тому, кто убегает. Они любят стрелять мелкой дробью по ногам ярдов с пятидесяти.
– Они не имеют права! – вскричал я. – Это уголовное преступление!
– Как и браконьерство, – сказал Клод.
Какое-то время мы шли молча. Солнце висело справа от нас ниже высокой изгороди, и тропинка была в тени.
– Можешь считать, тебе повезло, – продолжал он. – Тридцать лет назад стреляли без предупреждения.
– Ты в это веришь?
– Я знаю, – сказал он. – Сколько было таких ночей, когда я мальцом заходил, бывало, на кухню и видел моего папу. Лежит он лицом вниз на столе, а мама стоит над ним и выковыривает ножом для чистки картофеля картечь из его ягодиц.
– Хватит, – сказал я. – Мне от этого не по себе.
– Так ты мне веришь?
– Да, верю.
– К старости он был весь покрыт мелкими белыми шрамами, будто весь усыпан снегом.
– Да-да, – сказал я. – Не надо напоминать.
– Тогда говорили: "задница браконьера", – сказал Клод. – Во всей деревне не было ни одного мужчины без таких примет. Но мой папа был чемпионом.
– Ему повезло, – сказал я.
– Как бы я хотел, чтобы он был сейчас здесь, черт возьми, – мечтательно проговорил Клод. – Он бы все на свете отдал, чтобы пойти с нами сегодня...
– Он мог бы пойти вместо меня, – сказал я. – Я бы с радостью уступил ему свое место.
Мы добрались до гребня холма и увидели перед собой лес, густой и мрачный, и солнце садилось за деревьями, а между ними сверкали золотые искорки.
– Дай-ка лучше мне эти изюминки, – сказал Клод.
Я отдал ему пакет, и он аккуратно опустил его в карман брюк.
– Как только войдем в лес, никаких разговоров, – сказал он. – Иди за мной и старайся не задевать ветки.
Через пять минут мы вошли в лес. Тропинка, приведя к лесу, продолжалась вдоль его кромки ярдов триста. От леса ее отделяла только легкая изгородь. Клод пролез под изгородью на четвереньках, и я последовал за ним.
В лесу было прохладно и темно. Ни один солнечный луч не проникал сюда.
– Страшно, – сказал я.
– Тс-с!
Клод был очень напряжен. Он шел впереди, высоко поднимая ноги и осторожно опуская их на влажную землю. Он все время вертел головой и высматривал, нет ли где опасности. Я попытался повторять то же самое, но скоро мне стали чудиться сторожа за каждым деревом, и я прекратил это занятие.
Потом впереди показался открытый прогал неба над деревьями, и я догадался, что это, должно быть, и есть поляна. Клод говорил мне, что поляна – такое место в лесу, куда в начале июля привозят молодых птиц. Сторожа их там кормят и стерегут, и птицы привыкают и остаются здесь до охотничьего сезона.
"На полянах всегда много фазанов", – говорил он. "И сторожей, наверное, тоже" – подсказывал я. "Да, но вокруг плотные кусты, и это помогает", – не сдавался он.
Мы двинулись дальше короткими перебежками. Пригнувшись, мы перебегали от дерева к дереву, останавливались, выжидали, прислушивались и снова бежали и наконец опустились на колени за тесной группой деревьев на краю поляны, почувствовав себя в безопасности. Тут Клод принялся усмехаться и тыкать мне в бок локтем, указывая сквозь кусты на фазанов.
Все вокруг было буквально забито птицами. Не меньше двухсот фазанов с важным видом расхаживали между пнями.
– Ну как? – прошептал Клод.
Зрелище было удивительное – воплощенная мечта браконьера. И как они были близко! Некоторые не дальше десяти шагов от того места, где мы стояли на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124