Инженеры, регулировавшие систему кондиционеров, должно быть, не учли, что в ресторане могут появиться люди.
Мы заказали напитки у неподражаемо дружелюбной студентки колледжа, которая, судя по всему, не поняла, что перед ней находятся не самые милые люди на свете.
Мой отец как патриарх поднял бокал, чтобы, как я понял, предложить тост — все последовали его примеру. Но оказалось, что он всего лишь проверял, не осталось ли на бокале капель воды. Обнаружив их следы, он подозвал официантку и сделал ей выговор. Она так невнятно что-то бормотала и так восхищенно разглядывала капли воды на бокале, что я подумал, не накурилась ли она травки.
Получив новый бокал, мой папаша вновь обследовал его, затем поставил на стол. Тогда тост предложил я:
— За нашу встречу, за лето в любви и мире, за здоровье всех присутствующих!
Мы чокнулись и выпили. Мерзкое ползучее растение пыталось обвить меня своими щупальцами вокруг шеи, я не выдержал, оборвал часть отростков и кинул их на пол, туда, где о мои ноги терлась толстая кошка. В тот момент, когда я уже собрался отшвырнуть противное животное в другой конец зала, студентка колледжа, видимо наглотавшись еще и галлюциногенов, уронила на пол полный поднос еды, и кошка, которая, подобно собаке Павлова, знала, что за звуком должна последовать кормежка, сорвалась с места, точно ракета.
— Пожалуй, я посоветую этот ресторан Лестеру и Джуди, — сказал я Сюзанне.
При всем при этом нам удалось немного поговорить, хотя мои родители не признают светских бесед. Их не интересуют семейные новости, они и слышать не хотят о Лэттингтоне и Локаст-Вэлли, о моей адвокатской конторе. Интерес к делам их внуков у них такой же, как и интерес к делам их детей, то есть — нулевой.
И все же я сделал попытку.
— Вы не получали известий от Эмили в последнее время? — поинтересовался я. Я не видел сестру с самой Пасхи, и только в мае от нее пришло одно письмо.
— Она пишет, — ответил мой отец.
— Когда было последнее письмо?
— В прошлом месяце.
— И что она пишет?
— У нее все в порядке, — вступила в разговор моя мать.
— Каролин на следующей неделе улетает на Кубу, — сказала Сюзанна.
Мою мать, как выяснилось, это искренне заинтересовало.
— Молодец, Каролин. Правительство не имеет права запретить тебе эту поездку, — провозгласила она.
— Нам сначала придется лететь в Мехико. На Кубу из США нет рейсов, — уточнила Каролин.
— Какой ужас.
— А я еду во Флориду, — сообщил Эдвард.
— Как хорошо, — среагировала моя мать.
— Желаю приятного отдыха, — добавил отец.
Кажется, завязался оживленный разговор, поэтому я тоже решил подкинуть одну фразу.
— Эдвард хотел бы провести здесь пару недель в конце августа. Если вы уезжаете, он мог бы присмотреть за домом, — предложил я.
— Если мы уедем, то за домом будет присматривать служанка, — отрезал отец.
Ни один из них не спросил, почему Эдвард не может остановиться в нашем доме в Ист-Хэмптоне, поэтому я сам заговорил об этом:
— Мы продаем наш летний дом.
— Сейчас нет большого спроса, — заметил мой отец.
— Мы продаем дом из-за проблем с налогами.
Он ответил, что ему жаль, что так получилось, но по его лицу было видно, что он не понимает, как специалист по налогам мог попасть в такую глупую историю. Поэтому я вкратце объяснил ему суть проблемы, предполагая, что старый лис подкинет мне пару полезных советов. Он выслушал меня.
— Мне кажется, я еще давно предупреждал тебя, что это к добру не приведет. — Это все, что он сказал.
Добрый мой папаша, спасибо за совет.
— Вы знаете, какой сосед у нас появился? — спросила Каролин.
— Да, мы слышали об этом на Пасху, — ответил отец.
— Мы с ними даже подружились некоторым образом, — сказал я.
Моя мать оторвалась от изучения меню.
— Он готовит совершенно фантастический соус, — заявила она.
— Откуда ты знаешь?
— Я же пробовала его, Джон.
— Как, ты ела его у Белларозы?
— Нет. Где это?
Я пропустил вопрос мимо ушей.
— Он добавляет туда базилик, который выращивают на маленькой ферме на побережье Северного моря. Он специально ездит за ним каждый день в семь часов вечера в аэропорт, — продолжала она.
— Кто?
— Бадди-Медведь. Хозяин этого ресторана. Он — шиннекок, но превосходно готовит блюда итальянской кухни.
— Хозяин — индеец?
— Коренной американец, Джон. Шиннекок. Десять процентов дохода от ресторана перечисляется в пользу индейской резервации. Он очаровательный человек. Мы постараемся тебя с ним познакомить.
Я заказал себе еще одну двойную порцию джина с тоником.
Вот так мы и сидели. У моих родителей не возникало даже мысли поинтересоваться, как поживают родители Сюзанны. Их так же мало интересовали мои коллеги по юридической фирме Алларды — им ни до кого не было дела. Они даже не спросили Каролин и Эдварда об их учебе. Есть порода людей, и к ней принадлежат мои родители, которые готовы сгорать от любви ко всему человечеству, но проявляют полное равнодушие к конкретным людям.
Правда, бывают исключения. Моя мать, например, любила Бадди-Медведя.
— Ты обязательно должен с ним познакомиться, — подчеркнула она.
— О'кей. И где же он? — поинтересовался я.
— По пятницам он обычно бывает здесь.
— Может быть, он отправился на совет индейских вождей? — предположил Эдвард.
Моя мать холодно взглянула на него, затем обратилась к отцу.
— Надо будет заказать у него грибы. — Затем она объяснила мне и Сюзанне: — Он сам собирает грибы для своего ресторана. Знает особые места и никому не раскрывает этот секрет.
Я был совершенно уверен, что Бадди-Медведь закупает грибы, как и всякий владелец, ресторана, на оптовом рынке, а для бледнолицых клиентов готовит лапшу, которую те сами и вешают с удовольствием себе на уши. О Боже, лучше бы мы пообедали с Фрэнком Белларозой, честное слово.
Мою мать, очевидно, сильно беспокоило отсутствие владельца ресторана, поэтому она стала выяснять у официантки, где он находится.
— О, вы знаете, т — ответила официантка, — он очень-очень занят. Он сейчас сам готовит что-то на кухне. Представляете? А вы что, хотели с ним поговорить?
— Да, когда у него найдется минутка для нас, — попросила моя мать.
«На кой черт он мне сдался, этот индеец? Не знаете?»
По настоянию моей матери я был вынужден заказать порцию лапши с приправами, в которой как минимум три ингредиента были собственноручно собраны Бадди-Медведем. Это базилик, грибы и какой-то отвратительный индейский щавель, который по вкусу напоминал свежескошенную траву.
После того как мы съели все, что было на тарелках, моя мать обратилась к отцу.
— А теперь закажем индейский пудинг. — Она обернулась к нам. — Бадди умеет готовить настоящий индейский пудинг. Вы обязательно должны его попробовать.
Поэтому вскоре перед нами оказалось шесть настоящих индейских пудингов, или правильнее — пудингов коренных американцев, но я могу поклясться, что видел точно такие же в магазине. Впрочем, к пудингу полагалось бренди, так что я не стал жаловаться.
Был принесен счет, и мой отец, как обычно, оплатил его. Мне не терпелось поскорей уйти, но, как назло, в этот момент в зале появился индеец и начал обходить столики. Так что нам пришлось сидеть и дожидаться, когда он подойдет к нам.
— Эдвард, — сообщил я, чтобы заполнить паузу, — на прошлой неделе подцепил акулу. В ней было не меньше двухсот фунтов веса.
Мой отец отреагировал, обращаясь почему-то ко мне, а не к моему сыну.
— Недели две назад в Монтоке кто-то поймал акулу длиной в пятнадцать футов, — вяло сказал он.
— Я ничего не имею против, если их ловят, чтобы затем съесть, — заметила моя мать. — Но ловить их из спортивного интереса — это безнравственно.
— Согласен, — кивнул я. — Надо всегда съедать то, что тебе попадается. Иначе нельзя. Акулы так хороши на вкус. Кстати, Эдвард сражался с акулой целый час.
— И еще, — добавила моя мать. — Мне не нравится, когда живым существам наносят увечья, а затем отпускают их. Это бесчеловечно. Надо сделать все, чтобы не допустить этого и избавить несчастное существо от страданий.
— А потом съесть его, — напомнил я ей.
— Да, а потом съесть его. Бадди всегда подает блюда из акулы, когда ему удается ее поймать.
Я покосился на Эдварда, Сюзанну и Каролин. Затем сделал: глубокий вдох и сказал своему отцу:
— Помнишь, пап, как однажды я подцепил на крючок ту голубую акулу?
— Да?
— Нет, ничего, я просто так сказал.
Наконец Бадди-Медведь добрался до нашего столика. Он был грузным мужчиной и нисколько не походил на индейца, за исключением, может быть, длинных черных волос. В общем, это был обычный белый человек, возможно, с небольшой долей индейской и даже негритянской крови. Но с большими амбициями. Моя мать сразу же схватила его за левую руку — правой он энергично размахивал, сопровождая жестами свои речи.
— Так, — сказал Бадди-Медведь, — вам все понравилось?
Моя мать начала расточать похвалы одному из самых отвратительных блюд, которые мне когда-либо доводилось есть.
Несколько минут продолжался беспредметный разговор, во время которого моя мать не выпускала из рук локоть мистера Бадди. К несчастью, последний из шиннекоков уже торопился к другому столику. Перед тем как отпустить своего кумира, моя мать игриво предупредила его:
— Я прослежу за вами и узнаю, где вы собираете ваши грибы.
Он загадочно улыбнулся.
— Щавель у вас бывает к обеду каждый день или только после того как вы накосите травы? — спросил я.
Он снова улыбнулся, но на этот раз без загадки на устах. Смысл этой улыбки был таков: «А пошел ты...»
Эдвард сдерживался изо всех сил, чтобы не рассмеяться.
На этом мы покинули «Дыру Бадди» и вышли в вечернюю прохладу улиц Саутгемптона.
— Мы могли бы пригласить вас к себе, но у нас завтра такой тяжелый день, — вздыхая, обратилась ко мне моя мать.
Я больше не мог сдерживать себя.
— Послушайте, у нас же нет с вами ничего общего, да и не было никогда. Поэтому давайте покончим с этими бессмысленными летними встречами и обедами, — предложил я. — Вам же на все на это глубоко наплевать, не так ли?
— Какое право ты имеешь так говорить! — взорвалась моя мать.
— Да ладно вам, — пролепетал отец.
Уже в машине, на пути к дому, Сюзанна спросила меня:
— Ты не будешь жалеть о том, что сказал?
— Нет.
— Ты что, серьезно? — Каролин округлила глаза.
— Да.
— А мне их даже жаль, — пробурчал Эдвард.
Эдвард, может, и не любит все человечество, зато он любит конкретных людей. И всех жалеет. Каролин не испытывает жалости ни к кому. Сюзанна вообще не знает, что такое жалость, ну а я... иногда мне жалко самого себя. Но я работаю над собой.
Вообще-то, не так уж и трудно говорить людям в лицо, что ты о них думаешь, так как они уже обычно знают это про себя и, наверное, даже удивляются, почему никто не сказал им этого раньше.
Я понимал также, что разрыв с родителями был хорошей репетицией для прекращения отношений с другими людьми. Сюзанна очень неглупая женщина, чтобы не понять этого.
— Джуди Ремсен сказала мне, что недавно ты послал Лестера куда подальше. Кто следующий в твоем списке? — поинтересовалась она.
Я не растерялся, достал из кармана квитанцию на бензин и стал внимательно ее изучать.
— Так, сейчас посмотрим... осталось еще девять фамилий. Завтра позвоню твоим родителям, тогда останется семь...
Она ничего не ответила, так как с нами были дети.
В Стенхоп Холл мы вернулись в понедельник, и несколько дней в доме царило оживление, так как к детям приходили их друзья. В небольших дозах мне это оживление по душе, особенно по праздникам — на Рождество, на День благодарения, на Пасху — это напоминает мне, вероятно, мои собственные школьные годы.
Дети из богатых семей, как правило, знают, как себя вести. Их с детства приучают к правильному ведению беседы со взрослыми. Они, конечно, с ними и вовсе бы не общались, но раз уж приходится, то ребята делают это умело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105