Улавливаешь?
— Нет, я ведь занимаюсь налогами.
— Они приходят пораньше, чтобы застать человека дома и взять его еще тепленьким, знаешь, как в России. Capisce?
— Почему именно во вторник?
— Вторник это хороший день для больших новостей. Понимаешь? Понедельник — не то. Пятница — тоже. О выходных вообще речи нет. Ты думаешь, Феррагамо — дурак?
Я чуть не расхохотался.
— Ты серьезно?
— Да, это все серьезно, советник.
— Аресты по подозрению в убийстве вроде никак не связаны с выпусками новостей.
Теперь была его очередь смеяться. Ха-ха-ха.
— Тебе пора повзрослеть, — добавил он.
Это замечание меня немного задело, но я сдержался, так как мне было интересно его слушать.
— Но они могут арестовать тебя и в среду, и в четверг, это тоже хорошие дни для горячих новостей, — сказал я.
— Да, верно. Они могут. Но для крупной рыбы они всегда приберегают вторник. Таким образом, у них на раздувание шумихи в газетах есть среда и еще как минимум часть четверга. А если они придут за тобой в четверг, а тебя не окажется дома, тогда им остается только пятница. Они в дерьме и ни в какие новости не попадают.
— Да. Теперь понятно. Итак, они арестовывают тебя во вторник. Что дальше?
— Так вот. Они везут меня отсюда на Федерал-плаза, в штаб-квартиру ФБР, и мурыжат меня там какое-то время. Затем они отвозят меня на Фоли-сквер, там находится Федеральный суд. Понял? Туда меня доставляют уже в наручниках примерно в девять, в десять часов. К этому времени этот чертов Феррагамо собирает там чуть ли не половину журналистов со всего мира, все они суют мне в лицо микрофоны и все снимают своими камерами. Затем следует еще несколько процедур, и только после этого обвиняемому разрешается вызвать своего адвоката. — Он поглядел на меня. — Понимаешь?
— А что, если в тот момент адвокат находится, скажем, на Кубе?
— Он там быть не должен. Мне нет необходимости даже звонить ему, так как он приходит ко мне каждый вторник часов в пять утра выпить чашечку кофе. Каждый вторник, начиная со следующего.
— Понимаю.
— Вот. Поэтому когда заявляются ребята из ФБР, то мой адвокат следит, чтобы все было по закону. Потом мой адвокат садится в машину вместе с Ленни и едет вслед за мной на Федерал-плаза и на Фоли-сквер. Он не скрывается на Кубе, а постоянно находится рядом со своим клиентом. Capisce?
Я кивнул.
— Кроме того, мой адвокат носит с собой дипломат, в котором лежат наличные и документы, подтверждающие право собственности на недвижимость. Это будет необходимо, когда адвокату нужно будет освобождать своего клиента под залог. Мой адвокат получит в виде денег и документов четыре-пять миллионов.
— Тебя никто не освободит ни под какой залог, Фрэнк, если тебе предъявлено обвинение в убийстве со стороны федерального жюри присяжных.
— Ошибаешься. Слушай внимательно. Мой адвокат должен будет убедить судью, что Фрэнк Беллароза — ответственный человек, он имеет многочисленные связи в обществе, в котором он живет, он владеет шестнадцатью предприятиями, за которыми требуется каждодневный присмотр, у него, наконец, есть жена и дети. Мой адвокат расскажет судье, что его подзащитный никогда прежде не обвинялся в совершении преступлений, связанных с насилием, он знал заранее о визите агентов ФБР, не предпринимал попыток к бегству и последовал добровольно за представителями закона. Мой адвокат был тому свидетелем. Мой адвокат скажет судье, что знает мистера Белларозу лично, как друга, он знаком также с миссис Белларозой, он является соседом супругов Беллароза и может лично гарантировать, что его подзащитный не скроется от правосудия. Понимаешь?
Еще бы я не понимал.
— О'кей. Таким образом, судья, вроде бы и не помышлявший об освобождении под залог, вынужден теперь серьезно отнестись к заявлению адвоката. К тому моменту Феррагамо уже поставлен в известность о том, что Фрэнк Беллароза был готов к аресту, что у него наготове залог и имеется высококвалифицированный адвокат Поэтому Феррагамо мчится в суд и начинает давить на судью. «Ваша честь, это очень серьезное обвинение, та-та-та. Ваша честь, это опасный человек, он убийца, та-та-та». Тут мой адвокат вступает в схватку с федеральным прокурором и говорит о том, что освобождение под залог вполне обосновано, что обвинение построено на песке, та-та-та. У нас вот здесь в дипломате имеется пять миллионов, и я даю личную гарантию, ваша честь. Джон Саттер, адвокат с Уолл-стрит, готов поручиться своей репутацией. Так? Феррагамо не готов к такому повороту событий, теперь получается, что его самого взяли тепленьким. Он из кожи вон лезет, только бы запрятать этого Белларозу за решетку, к «баклажанам». Если это удастся, у него в семье будет праздник, он будет со своими друзьями смотреть новости и упиваться победой, а я в это время буду сидеть на нарах и отбиваться от педиков-негров. Понимаешь, о чем я говорю?
У Фрэнка была своеобразная манера выражать свои мысли.
— Понимаю, — тем не менее сказал я.
— Так. И ты понимаешь, что этого нельзя допустить, советник. Ты не должен этого допустить.
— Я припоминаю, ты мне говорил, что Феррагамо заинтересован в том, чтобы ты после предъявления обвинения оказался на свободе. С тем чтобы твои друзья или твои враги смогли прикончить тебя еще до суда.
— Да. Верно, я это говорил. Объясняю, в чем дело. Феррагамо знает, что если он засадит меня в тюрьму, то я направлю протест по поводу отказа в освобождении под залог. Верно? Но это затянется на несколько недель. И когда меня во второй раз привезут к судье, Феррагамо заявит, что на этот раз он не имеет ничего против освобождения под залог. Он подмигивает судье и что-то шепчет ему на ухо. Мол, теперь ФБР будет присматривать за мистером Белларозой. Но все это чепуха, у него на уме совсем другое. ФБР и так следит за мной уже двадцать лет, и мне от этого ни жарко ни холодно. Но судья тоже подмигивает Феррагамо и отпускает меня. Но учти, перед этим я две-три недели провел в тюрьме. Понимаешь? Поэтому Феррагамо пускает слух, что я начал колоться, что я начал сдавать своих друзей одного за другим только для того, чтобы мне скостили срок. Поэтому к моменту выхода из тюрьмы я уже мертвец. Так вот, советник, именно поэтому так важно, чтобы я вышел на свободу именно из здания суда в тот же день. Тогда у меня будет возможность контролировать все, что происходит. Понимаешь?
— Да. — Теперь я прекрасно понимал, почему именно я, а не Джек Вейнштейн должен был защищать в суде мистера Фрэнка Белларозу. Это должен быть обязательно Джон Уитмен Саттер, потомок знаменитого Уолта Уитмена, сын знаменитого Джозефа Саттера — легенды Уолл-стрит, муж Сюзанны Стенхоп (фамилия входит в число четырехсот богатейших семей Нью-Йорка). Кроме того, он — старший партнер известной фирмы «Перкинс, Перкинс, Саттер и Рейнольдс», член престижнейших клубов «Крик» и «Сиуанака Коринф», не говоря уже о том, что он — уважаемый член общины епископальной церкви, выпускник Йельского университета, обладатель диплома Гарварда, друг Рузвельтов, Асторов и Вандербильтов. Совершенно случайно он также оказался другом обвиняемого. Так вот, этот самый знаменитый Джон Саттер лично гарантирует в открытом судебном заседании, что его подзащитный мистер Фрэнк Беллароза не нарушит условий освобождения под залог. И судья не сможет не прислушаться к этому заявлению, ему будут внимать многочисленные журналисты, находящиеся в зале. Они разнесут эту новость по всем телеканалам трех штатов, а возможно, и всей страны. Этот негодяй — гений! Но когда он успел продумать все это? Неужели еще тогда, когда окликнул меня в питомнике Хикса? Еще тогда? Мистер Саттер! Вы ведь мистер Саттер, не так ли?
Но он, конечно, мог придумать все это еще раньше. Он уже знал заранее, кто я, он знал, что я — адвокат, что я — его сосед. У него уже был наготове изложенный мне сейчас сценарий, который предупреждал поползновения его врагов. Что еще более поразительно, так это то, что он считал меня послушным исполнителем его воли даже после того, как я несколько раз отшивал его. Так что не случайно, что этот человек жив и до сих пор на свободе, — и это при том, что его враги — федеральные и местные спецслужбы, колумбийцы, мафиози и прочие уже на протяжении тридцати лет охотятся за ним. Дело не в том, что они ленивы или нерасторопны. Дело в том, что им далеко до Фрэнка Белларозы, он для них слишком сильный соперник.
В свое время я был бы счастлив увидеть его за решеткой... возможно, даже мертвым. Но теперь все это стало представляться мне уже не столь однозначным. Так бывает, когда вам попадается на крючок акула. Вы ненавидите ее, боитесь, но спустя два часа начинаете испытывать к ней уважение.
Слова Белларозы прервали мои размышления.
— Итак, ты все понял? — спросил он.
Я кивнул.
— Мы должны во что бы то ни стало покинуть зал суда до того, как у них начнется перерыв на ленч, — продолжал он. — Я не собираюсь ждать в камере суда, пока они перекусят. Лучше мы сами отправимся куда-нибудь и отпразднуем победу. Может быть, в кафе «Рим». Это недалеко от здания суда. Надо угостить тебя жареными кальмарами. Примерно в это время Феррагамо соберет одну из своих чертовых пресс-конференций. Он пропустит ленч, чтобы успеть к пятичасовому выпуску новостей. Верно? Он объявит о предъявлении обвинения, о моем аресте и все такое. Он будет не прочь объявить и о том, что я за решеткой, но вместо этого ему придется глотать неприятные вопросы репортеров и нагоняи от начальства. Но что-то ему все-таки удалось, он счастлив, он встретится со своей подружкой и трахнет ее, а потом поедет домой на вечеринку. А мы в это время покрутимся по городу, снимем хорошие номера в гостинице, посмотрим новости, пригласим друзей. Ты можешь сделать несколько заявлений для прессы, но не увлекайся этим. И напомни, чтобы я позвонил своей жене. Ты же знаешь, как жены в этих случаях переживают. Хотя нет, ты, наверное, не знаешь. Я тебе скажу. Им эти аресты очень не по душе. Поэтому, возможно, твоей жене лучше отвлечь Анну чем-нибудь, хотя бы до того момента, пока подъедут ее родственники, и они начнут все вместе рыдать, варить и жарить что-нибудь на кухне. О'кей? Но о том, о чем мы сейчас говорили, твоей жене — ни слова. Capisce? И будь на месте в течение ближайших двух-трех недель. Ты не собираешься уезжать куда-то в отпуск или по другим делам?
— Думаю, что нет.
— Отлично. Будь наготове. Постарайся высыпаться по понедельникам. Договорились? Проговаривай про себя свои выступления в суде. Сделай так, чтобы этим хреновым обвинителям жарко стало. Мы должны выглядеть в суде как надо. — Он посмотрел на меня. — И никакой тюрьмы, советник. Никакой тюрьмы. Я тебе это обещал, теперь ты обещай мне то же самое. Понял?
— Обещаю, что сделаю все, что в моих силах.
— Хорошо. — Он встал и похлопал меня по плечу. — Послушай, есть тут еще одна проблема. В Бруклине у меня помидоры созревали размером с бычьи яйца. А здесь в середине июля висят какие-то зеленые шарики для пинг-понга. А у вас помидоры вон какие, и это на тех кустах, которые я вам дал. Помнишь? Наверное, все дело в почве. Не то чтобы я очень переживаю по этому поводу. В общем, это трудно понять. Так чего я хочу? Давай поменяемся. Ты мне отдаешь эти помидоры, а я тебе взамен что-то другое. У меня в этом году неплохо уродилась фасоль. О'кей? По рукам?
Я фасоль терпеть не могу, но мы ударили по рукам.
Глава 23
Несколько дней спустя после памятного разговора в Фокс-Пойнте я решил заняться мелким ремонтом своей яхты. Было утро рабочего дня, и я, как обычно, увиливал от своей работы в офисе. Мои партнеры не жаловались в открытую на мое частое отсутствие, так как, с одной стороны, они не ждали от меня ничего другого летом, а с другой стороны, они считали меня человеком ответственным, который не допустит полного краха фирмы. Тут они заблуждались, на моем столе накапливались горы неразобранных документов, на звонки никто не отвечал, офисом в Локаст-Вэлли никто не руководил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Нет, я ведь занимаюсь налогами.
— Они приходят пораньше, чтобы застать человека дома и взять его еще тепленьким, знаешь, как в России. Capisce?
— Почему именно во вторник?
— Вторник это хороший день для больших новостей. Понимаешь? Понедельник — не то. Пятница — тоже. О выходных вообще речи нет. Ты думаешь, Феррагамо — дурак?
Я чуть не расхохотался.
— Ты серьезно?
— Да, это все серьезно, советник.
— Аресты по подозрению в убийстве вроде никак не связаны с выпусками новостей.
Теперь была его очередь смеяться. Ха-ха-ха.
— Тебе пора повзрослеть, — добавил он.
Это замечание меня немного задело, но я сдержался, так как мне было интересно его слушать.
— Но они могут арестовать тебя и в среду, и в четверг, это тоже хорошие дни для горячих новостей, — сказал я.
— Да, верно. Они могут. Но для крупной рыбы они всегда приберегают вторник. Таким образом, у них на раздувание шумихи в газетах есть среда и еще как минимум часть четверга. А если они придут за тобой в четверг, а тебя не окажется дома, тогда им остается только пятница. Они в дерьме и ни в какие новости не попадают.
— Да. Теперь понятно. Итак, они арестовывают тебя во вторник. Что дальше?
— Так вот. Они везут меня отсюда на Федерал-плаза, в штаб-квартиру ФБР, и мурыжат меня там какое-то время. Затем они отвозят меня на Фоли-сквер, там находится Федеральный суд. Понял? Туда меня доставляют уже в наручниках примерно в девять, в десять часов. К этому времени этот чертов Феррагамо собирает там чуть ли не половину журналистов со всего мира, все они суют мне в лицо микрофоны и все снимают своими камерами. Затем следует еще несколько процедур, и только после этого обвиняемому разрешается вызвать своего адвоката. — Он поглядел на меня. — Понимаешь?
— А что, если в тот момент адвокат находится, скажем, на Кубе?
— Он там быть не должен. Мне нет необходимости даже звонить ему, так как он приходит ко мне каждый вторник часов в пять утра выпить чашечку кофе. Каждый вторник, начиная со следующего.
— Понимаю.
— Вот. Поэтому когда заявляются ребята из ФБР, то мой адвокат следит, чтобы все было по закону. Потом мой адвокат садится в машину вместе с Ленни и едет вслед за мной на Федерал-плаза и на Фоли-сквер. Он не скрывается на Кубе, а постоянно находится рядом со своим клиентом. Capisce?
Я кивнул.
— Кроме того, мой адвокат носит с собой дипломат, в котором лежат наличные и документы, подтверждающие право собственности на недвижимость. Это будет необходимо, когда адвокату нужно будет освобождать своего клиента под залог. Мой адвокат получит в виде денег и документов четыре-пять миллионов.
— Тебя никто не освободит ни под какой залог, Фрэнк, если тебе предъявлено обвинение в убийстве со стороны федерального жюри присяжных.
— Ошибаешься. Слушай внимательно. Мой адвокат должен будет убедить судью, что Фрэнк Беллароза — ответственный человек, он имеет многочисленные связи в обществе, в котором он живет, он владеет шестнадцатью предприятиями, за которыми требуется каждодневный присмотр, у него, наконец, есть жена и дети. Мой адвокат расскажет судье, что его подзащитный никогда прежде не обвинялся в совершении преступлений, связанных с насилием, он знал заранее о визите агентов ФБР, не предпринимал попыток к бегству и последовал добровольно за представителями закона. Мой адвокат был тому свидетелем. Мой адвокат скажет судье, что знает мистера Белларозу лично, как друга, он знаком также с миссис Белларозой, он является соседом супругов Беллароза и может лично гарантировать, что его подзащитный не скроется от правосудия. Понимаешь?
Еще бы я не понимал.
— О'кей. Таким образом, судья, вроде бы и не помышлявший об освобождении под залог, вынужден теперь серьезно отнестись к заявлению адвоката. К тому моменту Феррагамо уже поставлен в известность о том, что Фрэнк Беллароза был готов к аресту, что у него наготове залог и имеется высококвалифицированный адвокат Поэтому Феррагамо мчится в суд и начинает давить на судью. «Ваша честь, это очень серьезное обвинение, та-та-та. Ваша честь, это опасный человек, он убийца, та-та-та». Тут мой адвокат вступает в схватку с федеральным прокурором и говорит о том, что освобождение под залог вполне обосновано, что обвинение построено на песке, та-та-та. У нас вот здесь в дипломате имеется пять миллионов, и я даю личную гарантию, ваша честь. Джон Саттер, адвокат с Уолл-стрит, готов поручиться своей репутацией. Так? Феррагамо не готов к такому повороту событий, теперь получается, что его самого взяли тепленьким. Он из кожи вон лезет, только бы запрятать этого Белларозу за решетку, к «баклажанам». Если это удастся, у него в семье будет праздник, он будет со своими друзьями смотреть новости и упиваться победой, а я в это время буду сидеть на нарах и отбиваться от педиков-негров. Понимаешь, о чем я говорю?
У Фрэнка была своеобразная манера выражать свои мысли.
— Понимаю, — тем не менее сказал я.
— Так. И ты понимаешь, что этого нельзя допустить, советник. Ты не должен этого допустить.
— Я припоминаю, ты мне говорил, что Феррагамо заинтересован в том, чтобы ты после предъявления обвинения оказался на свободе. С тем чтобы твои друзья или твои враги смогли прикончить тебя еще до суда.
— Да. Верно, я это говорил. Объясняю, в чем дело. Феррагамо знает, что если он засадит меня в тюрьму, то я направлю протест по поводу отказа в освобождении под залог. Верно? Но это затянется на несколько недель. И когда меня во второй раз привезут к судье, Феррагамо заявит, что на этот раз он не имеет ничего против освобождения под залог. Он подмигивает судье и что-то шепчет ему на ухо. Мол, теперь ФБР будет присматривать за мистером Белларозой. Но все это чепуха, у него на уме совсем другое. ФБР и так следит за мной уже двадцать лет, и мне от этого ни жарко ни холодно. Но судья тоже подмигивает Феррагамо и отпускает меня. Но учти, перед этим я две-три недели провел в тюрьме. Понимаешь? Поэтому Феррагамо пускает слух, что я начал колоться, что я начал сдавать своих друзей одного за другим только для того, чтобы мне скостили срок. Поэтому к моменту выхода из тюрьмы я уже мертвец. Так вот, советник, именно поэтому так важно, чтобы я вышел на свободу именно из здания суда в тот же день. Тогда у меня будет возможность контролировать все, что происходит. Понимаешь?
— Да. — Теперь я прекрасно понимал, почему именно я, а не Джек Вейнштейн должен был защищать в суде мистера Фрэнка Белларозу. Это должен быть обязательно Джон Уитмен Саттер, потомок знаменитого Уолта Уитмена, сын знаменитого Джозефа Саттера — легенды Уолл-стрит, муж Сюзанны Стенхоп (фамилия входит в число четырехсот богатейших семей Нью-Йорка). Кроме того, он — старший партнер известной фирмы «Перкинс, Перкинс, Саттер и Рейнольдс», член престижнейших клубов «Крик» и «Сиуанака Коринф», не говоря уже о том, что он — уважаемый член общины епископальной церкви, выпускник Йельского университета, обладатель диплома Гарварда, друг Рузвельтов, Асторов и Вандербильтов. Совершенно случайно он также оказался другом обвиняемого. Так вот, этот самый знаменитый Джон Саттер лично гарантирует в открытом судебном заседании, что его подзащитный мистер Фрэнк Беллароза не нарушит условий освобождения под залог. И судья не сможет не прислушаться к этому заявлению, ему будут внимать многочисленные журналисты, находящиеся в зале. Они разнесут эту новость по всем телеканалам трех штатов, а возможно, и всей страны. Этот негодяй — гений! Но когда он успел продумать все это? Неужели еще тогда, когда окликнул меня в питомнике Хикса? Еще тогда? Мистер Саттер! Вы ведь мистер Саттер, не так ли?
Но он, конечно, мог придумать все это еще раньше. Он уже знал заранее, кто я, он знал, что я — адвокат, что я — его сосед. У него уже был наготове изложенный мне сейчас сценарий, который предупреждал поползновения его врагов. Что еще более поразительно, так это то, что он считал меня послушным исполнителем его воли даже после того, как я несколько раз отшивал его. Так что не случайно, что этот человек жив и до сих пор на свободе, — и это при том, что его враги — федеральные и местные спецслужбы, колумбийцы, мафиози и прочие уже на протяжении тридцати лет охотятся за ним. Дело не в том, что они ленивы или нерасторопны. Дело в том, что им далеко до Фрэнка Белларозы, он для них слишком сильный соперник.
В свое время я был бы счастлив увидеть его за решеткой... возможно, даже мертвым. Но теперь все это стало представляться мне уже не столь однозначным. Так бывает, когда вам попадается на крючок акула. Вы ненавидите ее, боитесь, но спустя два часа начинаете испытывать к ней уважение.
Слова Белларозы прервали мои размышления.
— Итак, ты все понял? — спросил он.
Я кивнул.
— Мы должны во что бы то ни стало покинуть зал суда до того, как у них начнется перерыв на ленч, — продолжал он. — Я не собираюсь ждать в камере суда, пока они перекусят. Лучше мы сами отправимся куда-нибудь и отпразднуем победу. Может быть, в кафе «Рим». Это недалеко от здания суда. Надо угостить тебя жареными кальмарами. Примерно в это время Феррагамо соберет одну из своих чертовых пресс-конференций. Он пропустит ленч, чтобы успеть к пятичасовому выпуску новостей. Верно? Он объявит о предъявлении обвинения, о моем аресте и все такое. Он будет не прочь объявить и о том, что я за решеткой, но вместо этого ему придется глотать неприятные вопросы репортеров и нагоняи от начальства. Но что-то ему все-таки удалось, он счастлив, он встретится со своей подружкой и трахнет ее, а потом поедет домой на вечеринку. А мы в это время покрутимся по городу, снимем хорошие номера в гостинице, посмотрим новости, пригласим друзей. Ты можешь сделать несколько заявлений для прессы, но не увлекайся этим. И напомни, чтобы я позвонил своей жене. Ты же знаешь, как жены в этих случаях переживают. Хотя нет, ты, наверное, не знаешь. Я тебе скажу. Им эти аресты очень не по душе. Поэтому, возможно, твоей жене лучше отвлечь Анну чем-нибудь, хотя бы до того момента, пока подъедут ее родственники, и они начнут все вместе рыдать, варить и жарить что-нибудь на кухне. О'кей? Но о том, о чем мы сейчас говорили, твоей жене — ни слова. Capisce? И будь на месте в течение ближайших двух-трех недель. Ты не собираешься уезжать куда-то в отпуск или по другим делам?
— Думаю, что нет.
— Отлично. Будь наготове. Постарайся высыпаться по понедельникам. Договорились? Проговаривай про себя свои выступления в суде. Сделай так, чтобы этим хреновым обвинителям жарко стало. Мы должны выглядеть в суде как надо. — Он посмотрел на меня. — И никакой тюрьмы, советник. Никакой тюрьмы. Я тебе это обещал, теперь ты обещай мне то же самое. Понял?
— Обещаю, что сделаю все, что в моих силах.
— Хорошо. — Он встал и похлопал меня по плечу. — Послушай, есть тут еще одна проблема. В Бруклине у меня помидоры созревали размером с бычьи яйца. А здесь в середине июля висят какие-то зеленые шарики для пинг-понга. А у вас помидоры вон какие, и это на тех кустах, которые я вам дал. Помнишь? Наверное, все дело в почве. Не то чтобы я очень переживаю по этому поводу. В общем, это трудно понять. Так чего я хочу? Давай поменяемся. Ты мне отдаешь эти помидоры, а я тебе взамен что-то другое. У меня в этом году неплохо уродилась фасоль. О'кей? По рукам?
Я фасоль терпеть не могу, но мы ударили по рукам.
Глава 23
Несколько дней спустя после памятного разговора в Фокс-Пойнте я решил заняться мелким ремонтом своей яхты. Было утро рабочего дня, и я, как обычно, увиливал от своей работы в офисе. Мои партнеры не жаловались в открытую на мое частое отсутствие, так как, с одной стороны, они не ждали от меня ничего другого летом, а с другой стороны, они считали меня человеком ответственным, который не допустит полного краха фирмы. Тут они заблуждались, на моем столе накапливались горы неразобранных документов, на звонки никто не отвечал, офисом в Локаст-Вэлли никто не руководил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105