Я взглянул в треснувшее зеркало и заметил, что выгляжу я намного лучше, чем чувствую себя. Радиобудильник на маленьком деревянном прикроватном столике показывал семь часов утра. Я попытался высчитать, который час сейчас в Израиле, но так и не смог сконцентрироваться.
Эфраим говорил мне, что третьего числа после шести я могу позвонить. Я должен был обязательно это сделать.
Я зажег сигарету, сел на край кровати и обхватил голову руками. Я положил сигарету в стеклянную пепельницу и заметил, как часто кто-то из прежних постояльцев «промахивался» мимо нее – на полу повсюду были следы пепла и искр. Кто-то даже повтыкал окурки в тонкий, затоптанный ковер. Как я мог попасть в такую дыру? Когда я сказал водителю такси, что ищу недорогой отель, мне, наверное, стоило бы выразить свое желание поточнее. С другой стороны, гостиница была хороша тем, что вряд ли кто будет искать меня здесь, если, конечно, они гонятся за мной.
Я заказал международный разговор; если они подслушивают, то в разговоре это было бы тем, что они хотели б услышать. Эфраим хотел, чтобы я подтвердил то, что они ждут. «У них должно быть подтверждение того, что ты в Нью-Йорке, если мы хотим что-то выяснить». Когда он это говорил, мне казалось это разумным, но сейчас я не улавливал логики. Я мог только механически набрать номер.
Ее голос был для меня как свежий бриз, разогнавший темные тучи боли в голове. Я всегда только хотел слышать ее голос. Для меня не было так важно, что именно она говорит. Я мог слышать, что она устала, беспокоилась из-за того, что я не звонил. Она жаловалась очень недолго и когда заметила, что не получит полного объяснения, спросила: – Что же ты теперь будешь делать?
– Я побуду денек в Нью-Йорке, а потом поеду к папе.
– Что ты там собираешься делать?
– Пока не знаю. Возможно, найду работу или еще что-то. Не беспокойся, все еще будет хорошо.
– Они вчера приходили с повесткой о твоем призыве как резервиста.
– Кто ?
– Морской офицер передал мне ее лично.
– Правда? Я никогда не слышал, что они так делают.
– Я сказала им, что ты уехал за границу. Сначала они не поверили.
– Что они говорили?
– Они спросили, как ты мог уехать, не получив отсрочки от призыва?
– Но у меня есть отсрочка. Проклятые бюрократы, правая рука не знает, что делает левая.
– Ты уже звонил своему отцу?
– Нет, я сейчас позвоню.
– Надеюсь, он дома. Возможно, он не уехал в город или куда-то еще. Что тогда ты будешь делать?
Я чувствовал, что она говорила бы и дальше, как и я.
– Не беспокойся, все будет хорошо, – солгал я. Сейчас ничего не указывало на хороший конец.
Внезапно я захотел прервать разговор. Я боялся, что я скажу что-то, что еще больше осложнит ей жизнь. На это я сейчас пойти не мог. Я пообещал ей позвонить на следующий день.
После горячего душа и завтрака я был готов к действию. Я позвонил в приемную гостиницы и сказал, что оставлю за собой комнату еще на несколько дней, и заказал такси.
Менее чем через полчаса я был у небоскреба ООН. Оттуда пешком я дошел до бюро Организации Освобождения Палестины. Я знал, что туда можно большую часть пути проехать на метро, а на остаток дороги взять такси, но так я с большой вероятностью оторвался бы от своих возможных преследователей. И тогда мы поверили бы, что я чист, потому что в штаб Моссад не поступило бы сведений о моем визите в офис ООП. Но это ошибочное чувство безопасности могло бы в будущем доставить нам большие неприятности.
Встало солнце, и день обещал быть прекрасным, конечно, для условий Нью-Йорка. Воздух еще был прохладен и приятно освежал город.
Я знал, что от меня ждут, и не хотел совершать ошибки. Было то, что я обязан сделать, и я хотел справиться с этим как можно быстрее. Я нашел бюро ООП и зашел в маленькое кафе на противоположной стороне улицы. Мне нужно было немного переждать. Если преследователи немного отстали, то они должны были бы выиграть время, чтобы нагнать меня и найти позицию для наблюдения за происходящим.
После второй чашки кофе и очень вкусного круассона я медленно перешел улицу. Я нервничал. Я еще раньше имел дело с палестинцами, но всегда выступая с позиции силы, со всей мощью армии или Моссад за спиной. Сегодня все было по-другому. И люди из ООП, с которыми я встречаюсь, вовсе не подчинены моей власти или моей воле. Я был вооружен только доверием к самому себе и надеждой, что все будет хорошо.
В приемной были разложены брошюры и проспекты; светло-голубые и светло-серые тона придавали всему помещению ноту хорошего вкуса. Приемная была пуста, только через несколько минут пришел большой, хорошо одетый мужчина. Его очки в золотой оправе чуть-чуть съехали с носа, так что он рассматривал меня немного поверх очков. Он был ростом около 1,80 м и крепкого телосложения. Его черный костюм был сшит как на заказ, от него пахло дорогим одеколоном. Я в своих джинсах и кожаной куртке почувствовал себя немного не в своей тарелке.
– Чем я могу Вам помочь, сэр? У него был низкий, дружелюбный голос без всякого акцента.
– Я хотел бы поговорить с ответственным лицом, если можно.
– Это я. Меня зовут Ясин. Что я мог бы сделать для Вас?
– Хорошо. Можем ли мы здесь говорить открыто?
– Это зависит от того, что Вы хотите сказать. Я уверен, что наш разговор здесь слушают больше людей, чем присутствуют, – сказал он улыбаясь.
Я вынул из кармана израильский паспорт и передал ему. – Я спрашиваю себя, захотите ли Вы выпить кофе со мной, – сказал я. – Здесь напротив есть кафе.
Он, казалось, немного удивился, перелистывая паспорт, потом с улыбкой вернул мне его. – Действительно, – сказал он, я как раз хотел уходить. Здесь немного вниз по улице есть одно милое местечко. Хотите пойти со мной?
– С удовольствием, – улыбнулся я, в самом лучшем настроении. Я установил контакт, и если Моссад следит за мной, то меня увидят вместе с человеком, который им точно известен. Так мы гарантированно узнаем, что произойдет.
– Я только быстро прихвачу пальто, – сказал мужчина и исчез в конце коридора. Я посмотрел через окно на улицу. Хотя людей на ней было немного, я нигде не находил признаков слежки. У меня не было сомнений, что американцы – ФБР и, возможно, еще и городская полиция, наблюдают за этим местом, чтобы контролировать любые исходящие оттуда подрывные действия и в то же время, чтобы защитить само бюро от терактов и нападений.
Меня только беспокоило, что они сфотографируют меня с палестинцем и передадут фотографии Моссад. Тогда я на самом деле влип бы в дерьмо. Хотя Эфраим и объяснил мне, что этот аспект операции застрахован, я знал, что на это никакой абсолютной гарантии быть не может.
С этого момента возврат для меня был невозможен, и я был рад, что перешел этот рубеж. Сейчас для меня снова начиналась жизнь.
По пути в маленький ресторан, который находился через квартал от бюро, мы молчали. Само помещение освещалось слабо и подходило для съемок фильмов с Богартом. Я заказал кофе, он тоже. У меня было впечатление, что он также хотел бы побыстрее разобраться с этой встречей.
– О чем же Вы хотели сказать?
– Как Вы знаете, я израильтянин.
– Он кивнул. – Что же Вы хотите?
– Я хочу только предупредить Вас. Он немного приподнял брови, из-за чего его взгляд стал строже.
– Ничего личного или особо срочного, просто общее предупреждение.
– О чем?
Эфраим мне четко разъяснил, что я не должен вдаваться в детали, а только передать самую общую информацию и один-два примера, чтобы они сообразили, что я не сумасшедший, «поехавший» на этом.
– Это важно, чтобы Вы сообщили своим руководителям, что все, что они говорят, по любому их телефону, прослушивается. Я приведу Вам пример. Когда Ваши люди перед войной в Ливане разговаривали с Фелицией Лангер, а именно до самого вторжения, – это все было зафиксировано. Также прослушивались телефонные переговоры Арафата и короля Саудовской Аравии во время блокады Бейрута, и разговоры Арафата из ливанского Триполи с Дамаском во время сирийской осады Триполи. И сегодня – все разговоры, которые ведутся с кем бы то ни было из Туниса.
– Это мы знаем. Неужели Вы думаете, что мы идиоты? Кто Вы вообще такой?
– Я могу только сказать, что не каждый, кто против Вас – Ваш враг. Есть люди, которые думают, что мы, даже находясь по разные стороны баррикад, должны жить в мире вместе или, по крайней мере, рядом друг с другом.
– Посмотрите, как много у нас врагов, и разные ведомства этой страны используют любой повод, чтобы вышвырнуть нас и опорочить наше дело. По этой причине я вынужден закончить эту беседу с Вами.
– Я понимаю. Но вы должны знать одно: только в Тунисе Арафат находится в безопасности.
– Вы смешные люди, – улыбнулся он. Вы знаете о нас больше, чем мы сами, вы знаете нашу историю, обычаи, наши привычки. Вы можете определить любое дерево в палестинском лесу, но всего леса вы не видит. Вы не можете понять нас как народ, вы вообще ничего в нас не понимаете.
Несколько секунд царила тишина. Палестинец посмотрел мне прямо в глаза, как будто хотел распутать головоломку или найти выход из темного лабиринта. – Я только могу сказать Вам, что на нашей стороне баррикад есть много людей, которые думают точно также. Мы хотим жить в мире как свободный народ. Есть и такие, кто думает, что это достижимо только через труп Вашего народа. Большинство нас так не считает, но мы всегда должны держаться вместе, чтобы не быть уничтоженными вами. Мы требуем уважения и место, которое мы могли бы назвать Родиной. Позвольте и мне предупредить Вас. В этом нет ничего личного, но это срочно, поверьте мне. Придет время, и оно уже не за горами, когда улица будет диктовать нам, что делать, когда экстремисты займут наше место. И тогда вы сможете разговаривать только с вашей Стеной Плача. Кто бы Вас ни послал, скажите ему, что именно сейчас стоит воспользоваться случаем.
Он встал и протянул мне через стол руку, хотя его лицо все еще оставалось непроницаемым. Я встал, пожал ему руку и заметил, как на его лице появилась легкая улыбка. Он кивнул. – Скажите им, – продолжил он, – что если они хотят узнать, какие мы на самом деле, им нужно просто взглянуть в зеркало. После этого он повернулся и вышел.

Глава 11
После того, как мой собеседник Ясин покинул ресторан, меня наполнило странное ощущение. Я впервые был лицом к лицу и на одном уровне с членом ООП и увидел, что он приятный человек.
Когда он проходил по улице мимо окна, я долго смотрел ему вслед, пока он не скрылся за углом.
Мне нужно было убить еще почти два часа времени, до того, как я смогу сделать договоренный звонок. Эфраим рассчитал, что два часа более чем достаточно. Если до этого времени в Моссад не взвоют сирены тревоги, то мы в безопасности.
Это был важный и опасный момент операции. Если что-то пойдет неправильно, то вся программа будет сорвана. Эфраима, вероятнее всего, убьют где-то в тюремной камере, а я взберусь на самый верх в моссадовском списке смертников.
Казалось, что время остановилось. В нормальных условиях офицер Моссад после проведения операции либо направляется на следующее дело, причем, торопясь, чтобы успеть вовремя, или возвращается в «укрытие», т.е. на конспиративную квартиру, где пишет отчет или докладывает о сделанном своему руководителю. За исключением короткого промежутка времени, когда офицер направляется с задания или на задание, он почти никогда не остается один.
Я не люблю бродить вдоль витрин, ожидание мне всегда давалось тяжело. У меня никогда не хватало терпения чем-то заполнить время. Я бродил взад-вперед, не зная, куда себя деть, пока время ползло со скоростью черепахи.
Я решил позвонить отцу в Небраску, но затем отказался от этой идеи. Если дело прогорит, не хватало еще, чтоб и его потащили вместе со мной. Я позвоню ему, когда буду знать, что я в безопасности. Я верил, что Эфраим поступает правильно, и я буду делать то, что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57