Поэтому можно легко идентифицировать группы людей, которые могут быть объектами вербовки.
Я не сомневался, что за короткое время все работающие на Моссад агенты могут быть легко выявлены, как только система заработает. Но перестройка системы займет многие месяцы. В это время сохранить тайну невозможно, так что у Моссад будет вполне достаточно времени, чтобы обезопасить своих агентов. Иорданцы должны долгое время не объявлять общественности, что они разоблачили таких агентов. Вместо этого, им нужно будет постараться перевербовать как можно больше агентов и через них снабжать Моссад дезинформацией. Те, кто не будут спасены Моссад и не будут перевербованы, кончат виселицей.
Я, как и Эфраим, был почти уверен, что иорданцы поделятся приобретенными у меня новыми знаниями со своими иракскими и сирийскими коллегами, которые тоже начнут у себя чистку. У сирийцев было бы много работы, а иракцы искали бы зря – у Моссад вряд ли там были агенты. Ирак считался самым тяжелым местом для работы и поэтому не стоял на верху списка приоритетов Моссад.
Два моих последних дня в Аммане мы провели за разработкой плана по вербовке израильтян, которые могли бы поставлять иорданцам много технологических и тактических сведений. Иорданцы хотели знать, что происходит во всех местах, где есть военные базы.
Кроме того, они хотели узнать, как в чрезвычайных случаях призываются резервисты и выведать распределение специальных разведывательно-диверсионных подразделений, когда они пересекают границу, особенно ситуацию с TRS.
Было решено, что я вернусь в США, а оттуда переселюсь в Канаду, как я и планировал в самом начале. Альберт внесет свой вклад в операцию в Мексике, и мы воспользуемся для операции многими солдатами спецназначения Фадлаля. Я назвал ее операцией «Йешуа», т.е. «Иисус», потому что мы планировали посылать шпионов из того же места и в том же направлении по стране, как шел Иисус, и я не сомневался, что и успех будет таким же.
Шпионы возвращались бы из страны, которая пожирает собственных жителей: казалось, что со времен Иисуса ничего не изменилось.
Последней своей ночью я слушал израильское радио и узнал, что Маргарет Тэтчер посетила Израиль, и что Рональд Рейган наложил вето на блокирование Конгрессом продажи вооружений, особенно боевых самолетов, Саудовской Аравии.
***
Вот теперь я знал, что то, чего хотел Эфраим, действительно функционирует. Мы сделали Иордании прививку против опасностей, исходящих от Моссад. Даже если мы долго еще не сможем провести реформы в самой организации, мы ей все же сможем подрезать когти.
Глава 21
Обратный полет в США прошел без осложнений. Мы приземлились в нью-йоркском «Аэропорту Джона Кеннеди» чуть позже семи часов вечера. Уже из зала VIP, где мы с Зухиром ждали перелета в Вашингтон, я позвонил Белле.
Разговор был краток. Она сказала мне, что хочет в ближайшие дни полететь в США и ничто в мире не сможет ее остановить. Это я всерьез и не пытался. Одна мысль – снова увидеть ее – весила больше, чем все мои надежды. Я не хотел показывать ей по телефону слишком много эмоций, так как Зухир видел меня. Я говорил кратко. Я смог ей только сказать, что я сейчас в Нью-Йорке, возвращаюсь на самолете в Вашингтон, и позвоню ей сам, как только доберусь до отеля. Когда я повесил трубку, меня охватила волна счастья. Я хотел прыгать от радости и целовать всех вокруг, включая Зухира.
Когда мы прибыли в Вашингтон, было уже позже 10 часов. Тут я выяснил, что мне придется подождать на день больше, пока смогу получить свои деньги, потому что был День Памяти Павших, и банки были закрыты. В принципе, мне было все равно, потому что у меня еще оставались деньги из тех, что мне, наконец-то, прислал Эфраим. Но я раздул из этого все же большое дело, чтобы Зухир не подумал, что у меня внезапно появились деньги, если до того я якобы был совсем «пустым». Я сказал Зухиру, что хочу сменить гостиницу следующим утром и позвоню ему, чтобы сказать, куда он должен доставить деньги. Мы расстались в самолете, потому что не хотели вместе выходить из аэропорта.
Около одиннадцати часов вечера я приехал в отель и купил там себе кое-что из еды, чтобы перекусить в номере. Я был так голоден, что мог проглотить гамбургер вместе с бумагой, в которую он был завернут. После ужина и душа я снова позвонил Белле, и она сообщила мне, что прилетит послезавтра в Вашингтон.
Я сказал ей, что собираюсь завтра сменить гостиницу и что я встречу ее в аэропорту. Она пообещала позвонить мне на следующий день, перед отъездом в аэропорт, и я должен был подождать звонка в этом отеле. После того, как я повесил трубку, я чувствовал себя слишком усталым, даже чтобы уснуть. Когда Белла позвонила в четыре часа утра, я все еще смотрел телевизор. Она была по пути в аэропорт; Арик собирался ее подвезти.
Это удивило меня: контакты между бывшими и действующими сотрудниками Моссад были запрещены. Конечно, не нужно было не замечать человека, встреченного тобой на улице, но такую ситуацию контакта с самим бывшим сотрудником и с членами его семьи старались избегать. За этим точно что-то крылось. Но по телефону я не мог задавать подобных вопросов.
У меня было нехорошее чувство, что кто-то готовит какой-то грязный трюк. Был лишь один человек, к которому я мог обратиться, если дела обстояли именно так, как мне казалось: Ури, мой друг по «Аль». Если в США планировалась какая-либо операция, он знал бы об этом. И я был уверен, что в таком случае он предупредит меня. Это был человек, который уже много пережил. Проблема состояла лишь в том, как связаться с ним. Он не давал ни телефонного номера, ни адреса. Он был «катса» на оперативной работе. Я только знал, что он где-то в США. И еще я кое-что знал. У него была подружка в Чейви-Чейз, штат Мэриленд, недалеко от моей гостиницы. Она работала в секретном отделе Пентагона и была еврейкой, из-за чего личная связь с ней, собственно, была табу. Кроме того, ее муж был видным вашингтонским адвокатом и членом AIPAC (Американо-израильского комитета по общественным связям).
Я нашел ее адрес в телефонной книге и двинулся к ее дому. По телефону мне нечего было и пытаться – я знал, что далеко не продвинусь, потому что женщине хорошо внушили, чтобы она о таких делах по телефону ни с кем, кроме Ури, не говорила. Я проехал на такси на один квартал дальше ее дома и пошел пешком к большому, величественному кирпичному зданию.
Очевидно, в этом тихом квартале жили богачи. Я позвонил и подождал под массивным козырьком. Открылась тяжелая деревянная дверь и за стеклянной дверью стояла очень элегантная блондинка, спросившая с улыбкой: – Да? Она было ростом 1,60 м, стройная и изящная. Ее карие глаза сияли, и она производила впечатление веселого и радостного человека.
– Я хочу попросить Вас передать Ури одно сообщение, если это возможно.
Улыбка мгновенно исчезла. Она хотела знать, кто я и какое отношение имею к Ури.
Высокий худой мужчина с седеющей бородой и бакенбардами подошел к двери во время нашего разговора. Это был ее муж. Она сказала ему, что я друг Ури. Показалось, что он знает, кто это, и он спросил, не хочу ли я зайти.
Я сразу завоевал его уважение, только тем, что я друг Ури. Я согласился зайти на минутку. Его жена чувствовала себя заметно не лучшим образом. Она не знала, знаю ли я об ее интимных отношениях с Ури. Ее муж, видимо, не имел понятия об этом и, судя по тому, что и как он говорил, не замечал даже того, что происходит у него под носом. Он оставил нас одних в круглом вестибюле, а сам пошел отвечать на телефонный звонок. На маленьком столике у стены под большим позолоченным зеркалом стояла фотография этой пары с президентом Рейганом в центре. Фотографию сняли, очевидно, на каком-то официальном приеме. Я отказался от выпивки и отклонил прохладное приглашение к столу, из-за чего, по-видимому, хозяйка почувствовала значительное облегчение. Я нацарапал на клочке бумаги номер телефона и дал ей. – Я Вам буду очень благодарен, если Вы передадите это Ури.
Мужа не было в комнате, когда она сказала, что не знает, когда снова увидит его.
– Тогда наберите его экстренный номер, – сказал я перед уходом. Я обрадовался, выйдя на улицу. Ситуация была для меня очень неприятной. Я мог понять чувства Ури к ней, а после того, как я познакомился с ее мужем, я мог сделать вывод, как легко было ему завоевать ее.
Я знал, что она сможет дозвониться до него. В конце концов, она была «сайан» и знала его номер телефона для экстренных случаев. У меня никогда не было намерений использовать этот контакт, но я опасался, что происходит что-то необычное, и что Беллу и девочек могут настигнуть трудности. Против этого я должен был что-то предпринять.
В первый раз я встретил Ури зимой 1968/69 годов, когда я был военным полицейским и служил в долине реки Иордан в опорном пункте Гифтлик, который позднее был переименован в Арик – по имени полковника Арика Регева, который погиб во время облавы от рук палестинских боевиков. Полковник погиб вместе с другим офицером по имени Гади Манелла, с которым у меня вышла стычка в мой первый день службы. Гади был «горячая голова», очень импульсивен – настоящий израильский вояка. В то время Ури был офицером связи разведки при парашютно-десантном батальоне, размещенном на базе Гифтлик, а я был там же начальником военной полиции.
Тогда на повестке дня стояла охота на палестинцев, переходивших границу с целью саботажа. Нарушителей обычно либо убивали при преследовании, либо расстреливали во время коротких стычек в пустыне, что тогда приятно разнообразило нашу монотонную службу в пустыне. Однако бывали случаи, когда террористов брали в плен живыми; но даже тогда по радио объявляли об их смерти, чтобы никто не надеялся на их возвращение.
Тут в действие вступал я как военный полицейский. Мне нужно было доставлять пленных в лагерь в Нес-Зийона, маленький городок южнее Тель-Авива. Я всегда думал, что там находится центр допросов «Шабак». Мы знали, что ни один из пленных, доставленных туда, никогда не возвращался живым, но та промывка мозгов, которой мы все подвергались в молодости, заставляла нас просто думать, что их жизнь стоит против нашей. Чего-то среднего не существовало.
Ури рассказал мне о лагере Нес-Зийона. Это была, как он назвал, лаборатория для изучения ведения войны при использовании оружия массового поражения. Наши ведущие ученые в области эпидемиологии разрабатывали там разное смертельное оружие. Так как мы были весьма уязвимы и имели бы только один шанс в тотальной войне, в которой использовалось бы подобное оружие, считалось, что нельзя это предоставлять воле случая. Палестинские нарушители границы прекрасно устраивали людей в лаборатории. Таким образом, они приобретали знания, действуют ли разработанные ими средства бактериологической войны и как быстро. Когда я вспоминал об этих разоблачениях, то меня пугало не столько то, что такое происходило, сколько то, с каким пониманием и невозмутимым спокойствием я тогда воспринял эти факты.
Много лет позже я снова встретил Ури. К тому времени он в Моссад был уже опытным «катса» в отделе «Аль», а я был новичком. Он возвратился с задания в Южной Африке. Я временно работал офицером связи в одном из подразделений отдела «Дардасим» и помогал ему в отправке большой партии медикаментов в ЮАР. Груз сопровождали несколько израильских врачей, которые должны были выполнять гуманитарную работу в Соуэто, городе черных южноафриканцев у ворот Йоханнесбурга.
Доктора должны были помогать в одной клинике, которая была филиалом госпиталя «Барагванат» в Соуэто, удаленной только пару кварталов от домов Винни Мандела и епископа Десмонда Туту. Госпиталь и клиника поддерживались госпиталем в Балтиморе, штат Мэриленд, который служил Моссад «предохранителем» (cut-out).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Я не сомневался, что за короткое время все работающие на Моссад агенты могут быть легко выявлены, как только система заработает. Но перестройка системы займет многие месяцы. В это время сохранить тайну невозможно, так что у Моссад будет вполне достаточно времени, чтобы обезопасить своих агентов. Иорданцы должны долгое время не объявлять общественности, что они разоблачили таких агентов. Вместо этого, им нужно будет постараться перевербовать как можно больше агентов и через них снабжать Моссад дезинформацией. Те, кто не будут спасены Моссад и не будут перевербованы, кончат виселицей.
Я, как и Эфраим, был почти уверен, что иорданцы поделятся приобретенными у меня новыми знаниями со своими иракскими и сирийскими коллегами, которые тоже начнут у себя чистку. У сирийцев было бы много работы, а иракцы искали бы зря – у Моссад вряд ли там были агенты. Ирак считался самым тяжелым местом для работы и поэтому не стоял на верху списка приоритетов Моссад.
Два моих последних дня в Аммане мы провели за разработкой плана по вербовке израильтян, которые могли бы поставлять иорданцам много технологических и тактических сведений. Иорданцы хотели знать, что происходит во всех местах, где есть военные базы.
Кроме того, они хотели узнать, как в чрезвычайных случаях призываются резервисты и выведать распределение специальных разведывательно-диверсионных подразделений, когда они пересекают границу, особенно ситуацию с TRS.
Было решено, что я вернусь в США, а оттуда переселюсь в Канаду, как я и планировал в самом начале. Альберт внесет свой вклад в операцию в Мексике, и мы воспользуемся для операции многими солдатами спецназначения Фадлаля. Я назвал ее операцией «Йешуа», т.е. «Иисус», потому что мы планировали посылать шпионов из того же места и в том же направлении по стране, как шел Иисус, и я не сомневался, что и успех будет таким же.
Шпионы возвращались бы из страны, которая пожирает собственных жителей: казалось, что со времен Иисуса ничего не изменилось.
Последней своей ночью я слушал израильское радио и узнал, что Маргарет Тэтчер посетила Израиль, и что Рональд Рейган наложил вето на блокирование Конгрессом продажи вооружений, особенно боевых самолетов, Саудовской Аравии.
***
Вот теперь я знал, что то, чего хотел Эфраим, действительно функционирует. Мы сделали Иордании прививку против опасностей, исходящих от Моссад. Даже если мы долго еще не сможем провести реформы в самой организации, мы ей все же сможем подрезать когти.
Глава 21
Обратный полет в США прошел без осложнений. Мы приземлились в нью-йоркском «Аэропорту Джона Кеннеди» чуть позже семи часов вечера. Уже из зала VIP, где мы с Зухиром ждали перелета в Вашингтон, я позвонил Белле.
Разговор был краток. Она сказала мне, что хочет в ближайшие дни полететь в США и ничто в мире не сможет ее остановить. Это я всерьез и не пытался. Одна мысль – снова увидеть ее – весила больше, чем все мои надежды. Я не хотел показывать ей по телефону слишком много эмоций, так как Зухир видел меня. Я говорил кратко. Я смог ей только сказать, что я сейчас в Нью-Йорке, возвращаюсь на самолете в Вашингтон, и позвоню ей сам, как только доберусь до отеля. Когда я повесил трубку, меня охватила волна счастья. Я хотел прыгать от радости и целовать всех вокруг, включая Зухира.
Когда мы прибыли в Вашингтон, было уже позже 10 часов. Тут я выяснил, что мне придется подождать на день больше, пока смогу получить свои деньги, потому что был День Памяти Павших, и банки были закрыты. В принципе, мне было все равно, потому что у меня еще оставались деньги из тех, что мне, наконец-то, прислал Эфраим. Но я раздул из этого все же большое дело, чтобы Зухир не подумал, что у меня внезапно появились деньги, если до того я якобы был совсем «пустым». Я сказал Зухиру, что хочу сменить гостиницу следующим утром и позвоню ему, чтобы сказать, куда он должен доставить деньги. Мы расстались в самолете, потому что не хотели вместе выходить из аэропорта.
Около одиннадцати часов вечера я приехал в отель и купил там себе кое-что из еды, чтобы перекусить в номере. Я был так голоден, что мог проглотить гамбургер вместе с бумагой, в которую он был завернут. После ужина и душа я снова позвонил Белле, и она сообщила мне, что прилетит послезавтра в Вашингтон.
Я сказал ей, что собираюсь завтра сменить гостиницу и что я встречу ее в аэропорту. Она пообещала позвонить мне на следующий день, перед отъездом в аэропорт, и я должен был подождать звонка в этом отеле. После того, как я повесил трубку, я чувствовал себя слишком усталым, даже чтобы уснуть. Когда Белла позвонила в четыре часа утра, я все еще смотрел телевизор. Она была по пути в аэропорт; Арик собирался ее подвезти.
Это удивило меня: контакты между бывшими и действующими сотрудниками Моссад были запрещены. Конечно, не нужно было не замечать человека, встреченного тобой на улице, но такую ситуацию контакта с самим бывшим сотрудником и с членами его семьи старались избегать. За этим точно что-то крылось. Но по телефону я не мог задавать подобных вопросов.
У меня было нехорошее чувство, что кто-то готовит какой-то грязный трюк. Был лишь один человек, к которому я мог обратиться, если дела обстояли именно так, как мне казалось: Ури, мой друг по «Аль». Если в США планировалась какая-либо операция, он знал бы об этом. И я был уверен, что в таком случае он предупредит меня. Это был человек, который уже много пережил. Проблема состояла лишь в том, как связаться с ним. Он не давал ни телефонного номера, ни адреса. Он был «катса» на оперативной работе. Я только знал, что он где-то в США. И еще я кое-что знал. У него была подружка в Чейви-Чейз, штат Мэриленд, недалеко от моей гостиницы. Она работала в секретном отделе Пентагона и была еврейкой, из-за чего личная связь с ней, собственно, была табу. Кроме того, ее муж был видным вашингтонским адвокатом и членом AIPAC (Американо-израильского комитета по общественным связям).
Я нашел ее адрес в телефонной книге и двинулся к ее дому. По телефону мне нечего было и пытаться – я знал, что далеко не продвинусь, потому что женщине хорошо внушили, чтобы она о таких делах по телефону ни с кем, кроме Ури, не говорила. Я проехал на такси на один квартал дальше ее дома и пошел пешком к большому, величественному кирпичному зданию.
Очевидно, в этом тихом квартале жили богачи. Я позвонил и подождал под массивным козырьком. Открылась тяжелая деревянная дверь и за стеклянной дверью стояла очень элегантная блондинка, спросившая с улыбкой: – Да? Она было ростом 1,60 м, стройная и изящная. Ее карие глаза сияли, и она производила впечатление веселого и радостного человека.
– Я хочу попросить Вас передать Ури одно сообщение, если это возможно.
Улыбка мгновенно исчезла. Она хотела знать, кто я и какое отношение имею к Ури.
Высокий худой мужчина с седеющей бородой и бакенбардами подошел к двери во время нашего разговора. Это был ее муж. Она сказала ему, что я друг Ури. Показалось, что он знает, кто это, и он спросил, не хочу ли я зайти.
Я сразу завоевал его уважение, только тем, что я друг Ури. Я согласился зайти на минутку. Его жена чувствовала себя заметно не лучшим образом. Она не знала, знаю ли я об ее интимных отношениях с Ури. Ее муж, видимо, не имел понятия об этом и, судя по тому, что и как он говорил, не замечал даже того, что происходит у него под носом. Он оставил нас одних в круглом вестибюле, а сам пошел отвечать на телефонный звонок. На маленьком столике у стены под большим позолоченным зеркалом стояла фотография этой пары с президентом Рейганом в центре. Фотографию сняли, очевидно, на каком-то официальном приеме. Я отказался от выпивки и отклонил прохладное приглашение к столу, из-за чего, по-видимому, хозяйка почувствовала значительное облегчение. Я нацарапал на клочке бумаги номер телефона и дал ей. – Я Вам буду очень благодарен, если Вы передадите это Ури.
Мужа не было в комнате, когда она сказала, что не знает, когда снова увидит его.
– Тогда наберите его экстренный номер, – сказал я перед уходом. Я обрадовался, выйдя на улицу. Ситуация была для меня очень неприятной. Я мог понять чувства Ури к ней, а после того, как я познакомился с ее мужем, я мог сделать вывод, как легко было ему завоевать ее.
Я знал, что она сможет дозвониться до него. В конце концов, она была «сайан» и знала его номер телефона для экстренных случаев. У меня никогда не было намерений использовать этот контакт, но я опасался, что происходит что-то необычное, и что Беллу и девочек могут настигнуть трудности. Против этого я должен был что-то предпринять.
В первый раз я встретил Ури зимой 1968/69 годов, когда я был военным полицейским и служил в долине реки Иордан в опорном пункте Гифтлик, который позднее был переименован в Арик – по имени полковника Арика Регева, который погиб во время облавы от рук палестинских боевиков. Полковник погиб вместе с другим офицером по имени Гади Манелла, с которым у меня вышла стычка в мой первый день службы. Гади был «горячая голова», очень импульсивен – настоящий израильский вояка. В то время Ури был офицером связи разведки при парашютно-десантном батальоне, размещенном на базе Гифтлик, а я был там же начальником военной полиции.
Тогда на повестке дня стояла охота на палестинцев, переходивших границу с целью саботажа. Нарушителей обычно либо убивали при преследовании, либо расстреливали во время коротких стычек в пустыне, что тогда приятно разнообразило нашу монотонную службу в пустыне. Однако бывали случаи, когда террористов брали в плен живыми; но даже тогда по радио объявляли об их смерти, чтобы никто не надеялся на их возвращение.
Тут в действие вступал я как военный полицейский. Мне нужно было доставлять пленных в лагерь в Нес-Зийона, маленький городок южнее Тель-Авива. Я всегда думал, что там находится центр допросов «Шабак». Мы знали, что ни один из пленных, доставленных туда, никогда не возвращался живым, но та промывка мозгов, которой мы все подвергались в молодости, заставляла нас просто думать, что их жизнь стоит против нашей. Чего-то среднего не существовало.
Ури рассказал мне о лагере Нес-Зийона. Это была, как он назвал, лаборатория для изучения ведения войны при использовании оружия массового поражения. Наши ведущие ученые в области эпидемиологии разрабатывали там разное смертельное оружие. Так как мы были весьма уязвимы и имели бы только один шанс в тотальной войне, в которой использовалось бы подобное оружие, считалось, что нельзя это предоставлять воле случая. Палестинские нарушители границы прекрасно устраивали людей в лаборатории. Таким образом, они приобретали знания, действуют ли разработанные ими средства бактериологической войны и как быстро. Когда я вспоминал об этих разоблачениях, то меня пугало не столько то, что такое происходило, сколько то, с каким пониманием и невозмутимым спокойствием я тогда воспринял эти факты.
Много лет позже я снова встретил Ури. К тому времени он в Моссад был уже опытным «катса» в отделе «Аль», а я был новичком. Он возвратился с задания в Южной Африке. Я временно работал офицером связи в одном из подразделений отдела «Дардасим» и помогал ему в отправке большой партии медикаментов в ЮАР. Груз сопровождали несколько израильских врачей, которые должны были выполнять гуманитарную работу в Соуэто, городе черных южноафриканцев у ворот Йоханнесбурга.
Доктора должны были помогать в одной клинике, которая была филиалом госпиталя «Барагванат» в Соуэто, удаленной только пару кварталов от домов Винни Мандела и епископа Десмонда Туту. Госпиталь и клиника поддерживались госпиталем в Балтиморе, штат Мэриленд, который служил Моссад «предохранителем» (cut-out).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57