Потом она медленно села на меня.
Я помню только, что я сказал Йоси и Хаиму, когда они хотели забрать меня, что останусь здесь на всю ночь, а с ними встречусь завтра утром. Это было моим бегством от жестокой реальности, и я хотел, чтобы оно продлилась хотя бы одну ночь.
Глава 4
Четверг, 13 февраля 1986 года
Утром я снова был в Академии. Я бежал к зданию, натянув мое пальто на голову для защиты от дождя.
Дов, руководитель наших тренировок, сердито взглянул на меня, с редкой для его круглого лица гримасой. Он остановил меня, пока я не взял свою чашку кофе.
– Где, черт побери, ты был?
– У нас была договорена встреча? – сухо спросил я.
– Мне не нужно договариваться, чтобы всыпать тебе по заднице. Один – ноль в его пользу. Я стал слушать внимательнее. – Я говорю о прошедшей ночи.
Я посмотрел на потолок. – Ты скучал по мне? Я очень тронут.
– Тебя не было дома, когда я звонил тебе.
– Что это значит? Ты звонил мне домой? Что это тебе в голову взбрело? Что ты сказал Белле?
– Ничего, я только хотел поговорить с тобой.
– Что я теперь ей скажу?
– Если бы ты был дома, тебе ничего не пришлось бы ей говорить.
Этим поступком он нарушил одно из основных неписаных правил Моссад: он позвонил домой офицеру Моссад, хотя никакого «горящего» повода для этого не было, и все было похоже на то, что он даже не пытался прикрыть меня, когда выяснил, что меня не было дома. Я был взбешен. – Козел! Кто тебя назначил шерифом? Будь спокоен, Дов, когда-то это и тебя коснется.
Я налил себе чашку кофе. Теперь уже он взбесился не на шутку.
– Так, а теперь выкладывай, что ты действительно хочешь от меня. Я не собираюсь слушать тебя целый день. Все становилось сложнее, чем я думал.
– Что ты имел в виду ночью во время этой игры с этими полицейскими? – Дов пытался приглушить голос.
– Ничего. Они взяли меня с собой покататься, а потом вернули на место. Почему?
– Разве так обращаются с вражескими полицейскими? После многолетних тренировок ты не нашел ничего лучшего, чем повторять им: «Ты ко мне обращаешься»?
– Ты ко мне обращаешься?
– Не начинай этого со мной. Ты стоишь на краю пропасти и точно это знаешь. Так что не выводи меня!
Я взял его за плечи и притянул к себе. Я нагнулся к нему и тихо сказал:
– Послушай хорошенько, Дов. Моссад вытащил тебя из службы внутренней безопасности из-за твоего опыта работы по оперативной безопасности, не так ли?
Он кивнул.
– Я офицер Моссад. Через пару недель меня введут в строй, и даже если нет, то в любом случае я все равно останусь полковником. Я стою на десяток званий выше тебя, салага. Он попытался высвободиться, но я цепко держал его.
– Ты можешь мне рассказывать все, что хочешь, это твоя работа. Но если не хочешь, чтобы я сломал тебе шею, то относись ко мне с уважением. Я ясно выразился?
– Убери руки. Он попытался меня стряхнуть.
– Ты скоро получишь мой отчет, и если тебе не понравится, что в нем будет, ты можешь делать, что хочешь, но орать на меня я тебе не позволю. А теперь, извини, я выпью кофе, а ты можешь поцеловать меня в задницу. Я вернулся в главную комнату.
Мне надо было еще решить пару вопросов, и это было причиной моего прихода в Академию. Это было связано с конференцией, которая состоялась месяц назад в гостинице «Кантри-Клаб» напротив Академии, на шоссе на Хайфу. На конференцию были приглашены представители секты Муна с невообразимой свитой международного сброда. Состоялось несколько их встреч с правыми депутатами Кнессета и некоторыми военными. С нашей стороны были также представители спецслужб и другие важные люди, как, например, Йегуда Блюм, бывший представитель Израиля в ООН. Полковник южнокорейской разведки (KCIA, Корейское Центральное Разведывательное Управление) в отставке и многие американские отставные генералы тоже посетили эти встречи. Француз Пьер Сейлак, член правоэкстремистской, фашистской партии, меня тогда просто достал. Этот тип все время хотел, чтобы я для него что-то устроил, чем-то помог. Он думал, что офицера связи можно запросто использовать как слугу. Он потребовал от Моссад компьютерную программу для улучшенного запоминания, хранения и передачи данных. Сейлак хотел защищать данные от французской секретной службы. Я должен был достать для него программу, разработанную фирмой «Sitex», которая подходила ему, и переслать ее по диппочте в нашу резидентуру в Париже. Оттуда программа должна была быть передана ему в руки.
В первый раз я не понял, зачем мы связываемся с такими подонками. Но Давид Биран, который был приглашен на конференцию, считал, что выгоды будет больше, чем вони, которой несло от всей этой истории. В мое задание не входило задавать вопросы. Я должен был слушать и выполнять, что я и делал.
Пятница, 14 февраля 1986 года
– Эй, Виктор, – обратился ко мне, когда я проходил контроль на входе в бюро, Йегуда Гил, старый «катса», который еще при жизни стал легендой. Я повернулся к нему, и он подмигнул мне, кивнув в сторону коридора, ведущего к фотоотделу. Этот старик был задействован почти во всех операциях, которые требовали особо тщательного планирования. Но, несмотря на это, он был одним из самых скромных сотрудников нашей организации.
Я засмеялся и подошел к нему. Он положил мне руку на плечо. – Пойдем со мной. Я хочу сфотографировать свою страшную рожу для нового американского паспорта. Я должен поговорить с тобой.
Мы вошли в пустую фотостудию. – Фотограф будет через пару минут, – сказал он.
– Что это за американский паспорт? Такое случалось очень редко. Моссад старался, как можно реже использовать американские паспорта.
– Я буду в Штатах работать для отдела «Аль». Мы должны там провести большую чистку.
– Я никогда не слышал об осложнениях. Что нужно там чистить?
– Дело Полларда.
– Я думал, это задача «ЛАКАМ».
– Они запутали все это дело, а теперь мы должны привести его в порядок. Я должен войти в контакт со знаменитым «мистером Икс» и позаботиться о том, чтобы они его не схватили.
Я немного знал об этой истории. «ЛАКАМ» завербовал некоего Джонатана Полларда, американского еврея, который работал в военно-морской разведке американского флота, и использовал его в качестве шпиона. В 1986 году его арестовало ФБР, после того, как израильское посольство в Вашингтоне отказалось предоставить ему убежище. Этот отказ был прямым результатом вмешательства Моссад, хотя само дело и не касалось Моссад. Ходили слухи, что был некий связник между Джонатаном Поллардом и Моссад, знаменитый «мистер Икс». Полностью эту историю мы так никогда и не узнали, а то, что просачивалось, было погребено под толстыми кипами бумаг.
– Значит «мистер Икс» существует? – спросил я.
–»Только его имя. «Мистер Икс» это не человек. Эйтан взял у нас списки «сайаним» перед тем, как уйти от нас, и использовал этих людей в качестве источников. Они говорили ему, где он может найти определенные вещи, а потом Поллард должен был там их доставать.
– И они соглашались? Как только я сказал это, понял, что задал глупый вопрос.
– Соглашались? «Сайан» обязан слушаться и не задавать вопросов. Если мы не поторопимся, то за Поллардом в тюрьму последуют и другие. Так что, я должен ехать туда и позаботиться, чтобы этого не произошло. Скольких евреев в Америке ты знаешь, которые готовы к тому, что их заклеймят как предателей и во славу Израиля отправят за решетку?
Я кивнул в знак согласия. – А что я могу сделать для тебя?
– Ничего. Я просто хотел поговорить с тобой о тебе самом.
– Обо мне? А чего обо мне говорить?
– Я кое-что услышал о тебе и думаю, что ты должен знать об этом.
– Что же?
– Во-первых, есть такой Майк Харари, которого ты сделал полным идиотом. Он все еще жаждет твоей головы. Этот парень распространяет всякие истории о тебе. И еще есть люди, которым не нравятся твои политические взгляды. Йегуда взглянул на меня так, как учитель на мальчишку-сорванца.
– Ты имеешь право на свои чертовы убеждения. Но так как ты стоишь на неправильной стороне, то должен их держать при себе.
Я был сторонником права палестинского народа на собственное государство в Западной Иордании и в секторе Газа. Я был убежден в том, что мы из-за оккупации этих территорий, которая якобы должна была служить благу нашего народа, теряем свое человеческое, гуманное лицо. Я не только так думал, я говорил об этом при каждой возможности, за что меня и обозвали левым. В Израиле вообще, и в Моссад в особенности, граница между левыми и правыми четко определяется вопросом об оккупированных территориях. Правые хотят удержать эти территории и полностью включить их в состав Израиля в качестве его неотъемлемой части, прогнав оттуда большинство живущих там палестинцев. Левые понимают палестинцев как народ, обладающий правами, в том числе и правом на самоопределение. Во всех остальных областях политики и экономики это разделение совсем иное. Крайне левый в вопросе об оккупированных территориях вполне может быть правоэкстремистом во всех других вопросах.
Я знал, что это миф, что такая организация как Моссад смогла бы существовать, не став в какой-то мере фашистской. Но я следовал этому мифу.
– Что же ты мне предлагаешь? Заткнуться и молчать? Разве Израиль не демократическая страна?
– Да, демократическая. Но ты находишься не просто в Израиле, а в Моссад. Перед тем, как мы получим шанс рассчитаться, все станет хуже, а не лучше. Я советую тебе, мой мальчик, смирись, пригнись, подожди, пока пройдет буря.
– А если нет?
– Тогда ты вылетишь быстрее, чем ты думаешь. Если не случится кое-что похуже.
– Что это значит?
– А ты как думаешь, что это может значить? Мы ежедневно заняты смертью и обманом. Подумай об этом. Он печально улыбнулся. Я хотел задать ему еще тысячу вопросов, но тут как раз вошел фотограф.
– Спасибо, что ты пришел попрощаться со мной, – сказал он и повернулся лицом к фотографу. Я понял, что наша короткая беседа закончена.
Воскресенье, 16 февраля 1986 года
Меня прикомандировали к «Кантри», датскому подразделению штаба Моссад. По утрам я должен был первым являться для доклада. После ритуала распития кофе и болтовни в коридорах мне давалось задание на день. В качестве первого дела в подразделении мне дали пачку датских визовых анкет, которые мы в фотокопиях получили по дипломатической почте. Они относились к так называемой услуге, которую мы оказывали датчанам. Все податели анкет были арабского происхождения, и мы должны были сравнить их фамилии с фамилиями в нашей картотеке. Несколько месяцев назад нам установили новую систему, которая очень ускорила процедуру обратной проверки. В памяти компьютера хранилось более полутора миллионов фамилий. С помощью упомянутой системы, которую мы украли у одного из наших союзников, можно было за несколько секунд отыскать и сравнить данные о любом человеке.
Через несколько дней Бенни С., заместитель шефа «Кантри» сказал мне, что мне нужно позвонить Хомбре – это был агентурный псевдоним нашего человека в Дании. Хомбре должен был установить новое подслушивающее устройство у Гаммельтофта Хансена, одного из ведущих датских адвокатов. Он был пропалестинским адвокатом и профессором в каком-то университете. Датская полиция или контрразведка установила несколько лет назад по нашей просьбе «жучки» в его бюро. – Посмотри в досье, – сказал Бенни, – и скажи, что нужно сделать. Мы думаем, Хансен подозревает, что его бюро прослушивается, это чувствуется по тому, как он ведет беседы с посетителями. Если мы поставим «жучки» в его квартире, то точно получим лучшие результаты.
Понедельник, 17 февраля 1986 года
Как я понял из досье датской тайной полиции, у нас в Дании был «хороший друг», который значительно охотнее сотрудничал с нами и был более к нам доброжелателен, чем наш родной израильский «Шабак».
Датская секретная служба маленькая, но она тоже хотела бы играть в высшей лиге, хотя для этого ей не хватало ни денег, ни «ноу-хау».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Я помню только, что я сказал Йоси и Хаиму, когда они хотели забрать меня, что останусь здесь на всю ночь, а с ними встречусь завтра утром. Это было моим бегством от жестокой реальности, и я хотел, чтобы оно продлилась хотя бы одну ночь.
Глава 4
Четверг, 13 февраля 1986 года
Утром я снова был в Академии. Я бежал к зданию, натянув мое пальто на голову для защиты от дождя.
Дов, руководитель наших тренировок, сердито взглянул на меня, с редкой для его круглого лица гримасой. Он остановил меня, пока я не взял свою чашку кофе.
– Где, черт побери, ты был?
– У нас была договорена встреча? – сухо спросил я.
– Мне не нужно договариваться, чтобы всыпать тебе по заднице. Один – ноль в его пользу. Я стал слушать внимательнее. – Я говорю о прошедшей ночи.
Я посмотрел на потолок. – Ты скучал по мне? Я очень тронут.
– Тебя не было дома, когда я звонил тебе.
– Что это значит? Ты звонил мне домой? Что это тебе в голову взбрело? Что ты сказал Белле?
– Ничего, я только хотел поговорить с тобой.
– Что я теперь ей скажу?
– Если бы ты был дома, тебе ничего не пришлось бы ей говорить.
Этим поступком он нарушил одно из основных неписаных правил Моссад: он позвонил домой офицеру Моссад, хотя никакого «горящего» повода для этого не было, и все было похоже на то, что он даже не пытался прикрыть меня, когда выяснил, что меня не было дома. Я был взбешен. – Козел! Кто тебя назначил шерифом? Будь спокоен, Дов, когда-то это и тебя коснется.
Я налил себе чашку кофе. Теперь уже он взбесился не на шутку.
– Так, а теперь выкладывай, что ты действительно хочешь от меня. Я не собираюсь слушать тебя целый день. Все становилось сложнее, чем я думал.
– Что ты имел в виду ночью во время этой игры с этими полицейскими? – Дов пытался приглушить голос.
– Ничего. Они взяли меня с собой покататься, а потом вернули на место. Почему?
– Разве так обращаются с вражескими полицейскими? После многолетних тренировок ты не нашел ничего лучшего, чем повторять им: «Ты ко мне обращаешься»?
– Ты ко мне обращаешься?
– Не начинай этого со мной. Ты стоишь на краю пропасти и точно это знаешь. Так что не выводи меня!
Я взял его за плечи и притянул к себе. Я нагнулся к нему и тихо сказал:
– Послушай хорошенько, Дов. Моссад вытащил тебя из службы внутренней безопасности из-за твоего опыта работы по оперативной безопасности, не так ли?
Он кивнул.
– Я офицер Моссад. Через пару недель меня введут в строй, и даже если нет, то в любом случае я все равно останусь полковником. Я стою на десяток званий выше тебя, салага. Он попытался высвободиться, но я цепко держал его.
– Ты можешь мне рассказывать все, что хочешь, это твоя работа. Но если не хочешь, чтобы я сломал тебе шею, то относись ко мне с уважением. Я ясно выразился?
– Убери руки. Он попытался меня стряхнуть.
– Ты скоро получишь мой отчет, и если тебе не понравится, что в нем будет, ты можешь делать, что хочешь, но орать на меня я тебе не позволю. А теперь, извини, я выпью кофе, а ты можешь поцеловать меня в задницу. Я вернулся в главную комнату.
Мне надо было еще решить пару вопросов, и это было причиной моего прихода в Академию. Это было связано с конференцией, которая состоялась месяц назад в гостинице «Кантри-Клаб» напротив Академии, на шоссе на Хайфу. На конференцию были приглашены представители секты Муна с невообразимой свитой международного сброда. Состоялось несколько их встреч с правыми депутатами Кнессета и некоторыми военными. С нашей стороны были также представители спецслужб и другие важные люди, как, например, Йегуда Блюм, бывший представитель Израиля в ООН. Полковник южнокорейской разведки (KCIA, Корейское Центральное Разведывательное Управление) в отставке и многие американские отставные генералы тоже посетили эти встречи. Француз Пьер Сейлак, член правоэкстремистской, фашистской партии, меня тогда просто достал. Этот тип все время хотел, чтобы я для него что-то устроил, чем-то помог. Он думал, что офицера связи можно запросто использовать как слугу. Он потребовал от Моссад компьютерную программу для улучшенного запоминания, хранения и передачи данных. Сейлак хотел защищать данные от французской секретной службы. Я должен был достать для него программу, разработанную фирмой «Sitex», которая подходила ему, и переслать ее по диппочте в нашу резидентуру в Париже. Оттуда программа должна была быть передана ему в руки.
В первый раз я не понял, зачем мы связываемся с такими подонками. Но Давид Биран, который был приглашен на конференцию, считал, что выгоды будет больше, чем вони, которой несло от всей этой истории. В мое задание не входило задавать вопросы. Я должен был слушать и выполнять, что я и делал.
Пятница, 14 февраля 1986 года
– Эй, Виктор, – обратился ко мне, когда я проходил контроль на входе в бюро, Йегуда Гил, старый «катса», который еще при жизни стал легендой. Я повернулся к нему, и он подмигнул мне, кивнув в сторону коридора, ведущего к фотоотделу. Этот старик был задействован почти во всех операциях, которые требовали особо тщательного планирования. Но, несмотря на это, он был одним из самых скромных сотрудников нашей организации.
Я засмеялся и подошел к нему. Он положил мне руку на плечо. – Пойдем со мной. Я хочу сфотографировать свою страшную рожу для нового американского паспорта. Я должен поговорить с тобой.
Мы вошли в пустую фотостудию. – Фотограф будет через пару минут, – сказал он.
– Что это за американский паспорт? Такое случалось очень редко. Моссад старался, как можно реже использовать американские паспорта.
– Я буду в Штатах работать для отдела «Аль». Мы должны там провести большую чистку.
– Я никогда не слышал об осложнениях. Что нужно там чистить?
– Дело Полларда.
– Я думал, это задача «ЛАКАМ».
– Они запутали все это дело, а теперь мы должны привести его в порядок. Я должен войти в контакт со знаменитым «мистером Икс» и позаботиться о том, чтобы они его не схватили.
Я немного знал об этой истории. «ЛАКАМ» завербовал некоего Джонатана Полларда, американского еврея, который работал в военно-морской разведке американского флота, и использовал его в качестве шпиона. В 1986 году его арестовало ФБР, после того, как израильское посольство в Вашингтоне отказалось предоставить ему убежище. Этот отказ был прямым результатом вмешательства Моссад, хотя само дело и не касалось Моссад. Ходили слухи, что был некий связник между Джонатаном Поллардом и Моссад, знаменитый «мистер Икс». Полностью эту историю мы так никогда и не узнали, а то, что просачивалось, было погребено под толстыми кипами бумаг.
– Значит «мистер Икс» существует? – спросил я.
–»Только его имя. «Мистер Икс» это не человек. Эйтан взял у нас списки «сайаним» перед тем, как уйти от нас, и использовал этих людей в качестве источников. Они говорили ему, где он может найти определенные вещи, а потом Поллард должен был там их доставать.
– И они соглашались? Как только я сказал это, понял, что задал глупый вопрос.
– Соглашались? «Сайан» обязан слушаться и не задавать вопросов. Если мы не поторопимся, то за Поллардом в тюрьму последуют и другие. Так что, я должен ехать туда и позаботиться, чтобы этого не произошло. Скольких евреев в Америке ты знаешь, которые готовы к тому, что их заклеймят как предателей и во славу Израиля отправят за решетку?
Я кивнул в знак согласия. – А что я могу сделать для тебя?
– Ничего. Я просто хотел поговорить с тобой о тебе самом.
– Обо мне? А чего обо мне говорить?
– Я кое-что услышал о тебе и думаю, что ты должен знать об этом.
– Что же?
– Во-первых, есть такой Майк Харари, которого ты сделал полным идиотом. Он все еще жаждет твоей головы. Этот парень распространяет всякие истории о тебе. И еще есть люди, которым не нравятся твои политические взгляды. Йегуда взглянул на меня так, как учитель на мальчишку-сорванца.
– Ты имеешь право на свои чертовы убеждения. Но так как ты стоишь на неправильной стороне, то должен их держать при себе.
Я был сторонником права палестинского народа на собственное государство в Западной Иордании и в секторе Газа. Я был убежден в том, что мы из-за оккупации этих территорий, которая якобы должна была служить благу нашего народа, теряем свое человеческое, гуманное лицо. Я не только так думал, я говорил об этом при каждой возможности, за что меня и обозвали левым. В Израиле вообще, и в Моссад в особенности, граница между левыми и правыми четко определяется вопросом об оккупированных территориях. Правые хотят удержать эти территории и полностью включить их в состав Израиля в качестве его неотъемлемой части, прогнав оттуда большинство живущих там палестинцев. Левые понимают палестинцев как народ, обладающий правами, в том числе и правом на самоопределение. Во всех остальных областях политики и экономики это разделение совсем иное. Крайне левый в вопросе об оккупированных территориях вполне может быть правоэкстремистом во всех других вопросах.
Я знал, что это миф, что такая организация как Моссад смогла бы существовать, не став в какой-то мере фашистской. Но я следовал этому мифу.
– Что же ты мне предлагаешь? Заткнуться и молчать? Разве Израиль не демократическая страна?
– Да, демократическая. Но ты находишься не просто в Израиле, а в Моссад. Перед тем, как мы получим шанс рассчитаться, все станет хуже, а не лучше. Я советую тебе, мой мальчик, смирись, пригнись, подожди, пока пройдет буря.
– А если нет?
– Тогда ты вылетишь быстрее, чем ты думаешь. Если не случится кое-что похуже.
– Что это значит?
– А ты как думаешь, что это может значить? Мы ежедневно заняты смертью и обманом. Подумай об этом. Он печально улыбнулся. Я хотел задать ему еще тысячу вопросов, но тут как раз вошел фотограф.
– Спасибо, что ты пришел попрощаться со мной, – сказал он и повернулся лицом к фотографу. Я понял, что наша короткая беседа закончена.
Воскресенье, 16 февраля 1986 года
Меня прикомандировали к «Кантри», датскому подразделению штаба Моссад. По утрам я должен был первым являться для доклада. После ритуала распития кофе и болтовни в коридорах мне давалось задание на день. В качестве первого дела в подразделении мне дали пачку датских визовых анкет, которые мы в фотокопиях получили по дипломатической почте. Они относились к так называемой услуге, которую мы оказывали датчанам. Все податели анкет были арабского происхождения, и мы должны были сравнить их фамилии с фамилиями в нашей картотеке. Несколько месяцев назад нам установили новую систему, которая очень ускорила процедуру обратной проверки. В памяти компьютера хранилось более полутора миллионов фамилий. С помощью упомянутой системы, которую мы украли у одного из наших союзников, можно было за несколько секунд отыскать и сравнить данные о любом человеке.
Через несколько дней Бенни С., заместитель шефа «Кантри» сказал мне, что мне нужно позвонить Хомбре – это был агентурный псевдоним нашего человека в Дании. Хомбре должен был установить новое подслушивающее устройство у Гаммельтофта Хансена, одного из ведущих датских адвокатов. Он был пропалестинским адвокатом и профессором в каком-то университете. Датская полиция или контрразведка установила несколько лет назад по нашей просьбе «жучки» в его бюро. – Посмотри в досье, – сказал Бенни, – и скажи, что нужно сделать. Мы думаем, Хансен подозревает, что его бюро прослушивается, это чувствуется по тому, как он ведет беседы с посетителями. Если мы поставим «жучки» в его квартире, то точно получим лучшие результаты.
Понедельник, 17 февраля 1986 года
Как я понял из досье датской тайной полиции, у нас в Дании был «хороший друг», который значительно охотнее сотрудничал с нами и был более к нам доброжелателен, чем наш родной израильский «Шабак».
Датская секретная служба маленькая, но она тоже хотела бы играть в высшей лиге, хотя для этого ей не хватало ни денег, ни «ноу-хау».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57