Я, забыв обо всем, не мог оторвать глаз от этого чуда природы. Шахрияр вывел меня из геологического экстаза, предложив совершить очередную прогулку вокруг КПП. Мы удачно проделали этот привычный уже ход конем и затем ушли в сторону от больших дорог.
После прогулки за баранку сел Шахрияр. Было видно, что ему хорошо известны эти места: он уверенно вел машину по петляющей грунтовке и без раздумий сворачивал на развилках. Дорога во многих местах была засыпана навеянным песком: рядом, на северо-западе простирался Дашти-Лут – пустыня, славящаяся своими песчаными бурями.
Мы сидели с Лейлой на заднем сидении, обнявшись, она рассказывала об отце.
Он был геологом-нефтяником и работал по контракту с известной иранской фирмой. Мать с ним познакомилась в Тегеране на приеме у одного из родственников. Когда роман их был в самом разгаре, грянула Исламская революция. Фатима, старшая дочь богатого торговца, не приняла перемен. Слишком много они ее лишили – ежегодных поездок на фешенебельные западные курорты (Майами, Ницца, Рио-де-Жанейро), ночных увеселений в барах и ресторанах Тегерана, приемов в шахском дворце, на которых она могла демонстрировать немыслимо дорогие наряды и драгоценности и многого другого.
В период антиамериканской компании любовника Фатимы на всякий случай обвинили в шпионаже в пользу США и стали разыскивать по всему Тегерану. Им пришлось тайно уехать в Захедан.
Уже на подъезде к нему, глубокой ночью, их машина на полной скорости врезалась в оставленный на дороге асфальтовый каток. Француз отделался царапинами, а Фатима, сидевшая за рулем, получила многочисленные ушибы нижней части тела и сильнейшее сотрясение мозга. Она быстро поднялась на ноги, но со временем стало ясно, что она практически полностью утратила материнские чувства, а сексуальность ее, вкупе с агрессивностью, выросли впятеро.
Когда все более-менее успокоилось, будущий отец Лейлы хотел через Пакистан уехать на родину, но первой попытки не удалась. Фатима понимала, что, отпустив любовника, она потеряет последнюю связь с милым ее сердцу прошлым. Уехать же с ним или без него она не могла – отец Фатимы к этому времени разорился и не мог обеспечить ей сносного проживания на Западе. И бедному французу пришлось прожить в сексуальной тяжелейшей неволе около полутора лет, по прошествии которых он ослаб физически и морально и за полной непригодностью был однажды ночью тайно выдворен в Пакистан.
К этому времени Фатима уже ждала ребенка от австралийского геолога, выполнявшего геолого-съемочные работы в Белуджистане. Потом были другие любовники, другие дети. Считая от несчастного француза, я был пятым возлюбленным этой страстной женщины...
После рассказа Лейлы мы надолго замолчали. Через некоторое время, слева от дороги я увидел знакомые места. Это было месторождение меди Чехелькуре – то самое, выпотрошенное в глубокой древности месторождение, в копях которого я недавно отбирал пробы на золотоносность... Незадолго перед тем, как очутится в яме, прикрытой автомобильной дверью...
Как знать, как знать, не побывай я в этих краях, пришла бы мне тогда в голову дикая мысль искать выхода внизу, под полом моей темницы? Наверняка не пришла бы... И тогда, может быть, все обошлось бы проще, без Заратустры и боли. Подержали бы деньков пять под дверью, а потом выпустили, добившись согласия на плодотворное сотрудничество... И мчался бы я сейчас куда-нибудь не с милой моей Лейлой, сладко вздремнувшей на моем плече, а с высохшим до сердцевины Сергеем Егоровичем и наркотиками в китайском термосе... Брр...
Проехав знакомые мне горы, мы свернули к западу, и скоро нас обступил Дашти-Лут... Пересыпанные песком участки дороги встречались все чаще и чаще, и нам пришлось снизить скорость сначала до восьмидесяти, а потом и до сорока километров в час.
Удовольствие от такой езды очень небольшое, особенно, если она длится многие часы подряд, и нам захотелось размять ноги и перекусить чем-нибудь горячим.
Вероятность привлечь чье-нибудь внимание здесь, в пустыне, просматривающейся на несколько километров вокруг, была крайне невелика, но мы решили все же перестраховаться и стать где-нибудь в укромном месте – береженого бог бережет. Таким местом могли быть предгорья невысокого хребта, протягивающегося на востоке параллельно дороге, но тратить время на трехкилометровый крюк туда и обратно мы не захотели и стали дожидаться, пока где-нибудь впереди дорога сама не прижмется к горам. Через тридцать километров впереди показалась неглубокая впадина, и мы решили спрятаться в ней.
Солнце уже прилепилось к горизонту и докрасна плавило пыльную окраину неба. Поставив машину метрах в ста от дороги в широкой ложбине с ровным и каменистым дном, мы расстелили на ровном месте байковое одеяло, вытащили из сумок все, что у нас было съедобного, и я, оставив спутников сооружать бутерброды, пошел искать сухие сучья для костра (“чай не пьешь – откуда силу возьмешь?” – говорят в Средней Азии). Несколько минут Шахрияр удивленно смотрел на меня, выламывающего поживу для огня среди ветвей сверхколючего кустарника, затем широко улыбнулся, залез в машину и достал из-под сидения маленький газовый баллон. Повозившись несколько минут, он надел на него сверху насадку, зажег огонь и поставил на него чайник.
“Совок даже в Иране остается совком”, – прочитал я у него в глазах.
Разлегшись на одеяле, я допивал вторую чашку чая и лениво раздумывал, закуривать вторую сигарету или нет (“когда есть работа – чай пить охота, чай попьешь – какой работа?”). Как только я пришел к мнению, что спешить не имеет смысла (“кто знает жизнь – не торопится”), сидевшая рядом Лейла вскочила на ноги и принялась напряженно смотреть в сторону дороги. За ней вскочили мы, вскочили и увидели вдалеке клубы пыли и впереди них красную машину, мчащуюся на бешеной скорости...
– Это наш машина, – сказала она, растерянно качая головой. – My mother is coming!
Не успела она закончить фразу, как на том месте дороги, где следы наших шин сворачивали на обочину, раздался скрежет тормозов. Через мгновение машина, за рулем которой я угадал собранную в комок Фатиму, съехала с дороги и, набирая скорость, помчалась к нам!
Не успели мы отбежать и на несколько шагов в сторону, как раздался скрежет металла – на полном ходу “Форд” Фатимы врезался вынесенным вперед самовытаскивателем в наш “Лендровер”, затем, некоторое время волоча его за собой, отъехал задом метров на пятнадцать-двадцать, остановился на мгновение, выбирая подходящее место для смертельного удара, и на третьей скорости снова вонзил лебедку в борт заскрежетавшей жертвы... И вот уже мы, завороженные, оцепеневшие, провожаем глазами этот быстро удаляющийся к горизонту “Летучий Голландец”... Смылась... Испарилась в мареве... А я ведь был уверен, что после второго удара Фатима вылезет из своего штурмовика с малайским ножом в зубах...
Оцепенение наше длилось недолго, и было мгновенно снято запахом горящего бензина. Мы, как один, повернули головы к “Лендроверу” и, увидев робкие еще языки пламени, бросились прочь... Вслед нам ударила горячая взрывная волна, сбила с ног и бросила в песок...
Первым выразился Шахрияр. Расстроено качая головой взад-вперед и криво улыбаясь, он сказал по-русски: “Приехали! Сливай вада”.
Я знал, что в Иране многие автомобильные термины (“бензин”, “мотор”, “тормоз” и другие) заимствованы из русского языка со времен советской оккупации во вторую мировую войну и даже раньше. И тут я услышал еще эти, хорошо известные на российских дорогах слова, которые сейчас означали только одно – мы втроем остались в пустыне без колес, воды и еды. И что до ближайшего населенного пункта (и КПП) около 100 километров.
Надежда, что мы встретим какую-нибудь машину здесь, на краю пустыни, вдалеке от основных дорог, была мизерной. По крайней мере, последние три-четыре часа езды до этой нашей злополучной стоянки мы не видели ни единой. Значит, нам остается только одно – пройти эти километры, вернее сделать так, чтобы Лейла смогла их пройти...
Пока она что-то оживленно обсуждала с братом, я провел переучет продуктов и воды, сохранившихся на месте нашего прерванного ужина. Получилось, что у нас на настоящий момент имеется три листа лаваша, полбанки пахнущего бензином тунца в масле, полпачки галет, две бутылки “Парси-Колы” и литр питьевой воды в оплавившемся пластиковом бидоне. Этого вполне хватило бы на четыре дня.
Но вынесет ли Лейла, хрупкая тростиночка Лейла, стокилометровый переход по безжалостной пустыне? Мое воображение рисовало ее безжизненное тело, безвольно распростертое на песке, ее изможденное серое лицо, ее потухшие, желающие смерти глаза...
Нет, нет! Только не это. Я этого не вынесу! Что угодно, но только не это! Я согласен на все – на сдачу властям, черту, дьяволу, готов не пить, не есть, нести ее на руках, готов остановить любую машину, если таковая по воле Всевышнего покажется на этой забытой дороге. Даже машину Фатимы.
Если, конечно, она берет пленных...
Поговорив с глазу на глаз минут пять, Лейла с Шахрияром подошли ко мне и, стараясь не смотреть мне в глаза, сказали, что, по их мнению, надо идти к ближайшему поселку, а там уже действовать по обстоятельствам.
Я улыбнулся, хлопнул по плечу Шахрияра, потом нежно обнял Лейлу. Эта лирическая пауза, закончившаяся долгим поцелуем, придала мне уверенности в благополучном исходе нашего, как говориться, совершенно безнадежного предприятия. Затем мы все вместе подошли к дымящейся еще машине, покидали в рюкзак сохранившиеся продукты и затопали по пыльной дороге. Скоро стало совсем темно, и опасность сбиться с пути сделалась очевидной. Мы отошли метров на пятьдесят в сторону от дороги и легли спать на быстро холодеющую землю.
Я проснулся раньше всех и прикинул, сколько вчера мы прошли километров. Час ходьбы – это километров пять... Значит, осталось идти еще, по меньшей мере, девяносто пять.
С невеселыми этими мыслями я поднялся на ноги и внезапно за спиной услышал шум машины, несущейся на полном ходу. Я обернулся и увидел мчавшийся к нам красный “Форд” Фатимы...
Растолкав резкими толчками спящих, я бросился к быстро приближающейся машине. “Дочь свою задавит, гадина!” – мелькнуло в голове. Она бы так и сделала: Лейла с Шахрияром, приподнявшись на локтях, смотрели на меня не понимающими глазами. Но не они были нужны в этот момент Фатиме – меня, раздавленного и истекающего кровью, видела она на песке.
Я, не сводя глаз со стремительно надвигающегося красного пятна, отошел от товарищей на несколько метров и приготовился к прыжку. “Пенальти наоборот! – сверкнула мысль. – Главное – бросится в нужную сторону, и пропустить этот мяч!”
Сначала я хотел броситься влево, но вовремя понял, что в этом случае под колесами “Форда” окажется Лейла с братом – машина неминуемо подвернет в сторону прыжка. Я прыгнул вправо, и мне повезло – правое крыло лишь скользнуло по моей ступне.
Поднявшись, я увидел, что Лейла с Шахрияром уже стоят на ногах в пяти метрах друг от друга и сжимают в руках увесистые камни. Фатима же, видимо, была в ударе – она быстро развернула машину и вновь бросила ее ко мне.
Второй прыжок был менее удачным. На этот раз я прыгнул влево (не с толчковой ноги) и резкий удар по стопам развернул мое тело по часовой стрелке и бросил под машину... Но везение не оставило меня: я не попал под заднее колесо, а несильно ударился о его колпак затылком и через секунду смог встать на изрядно побитые ноги.
К этому времени Фатима совершала следующий разворот. Перед последним ударом я видел ее глаза – немигающие глаза кобры. Нет, они не сверкали решимостью или азартом преследования – они выглядели бесчувственными датчиками, посылающими в холодный мозг данные о моем состоянии, положении в пространстве, направлении движения и скорости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57