Вертолет пронесся над нами и растворился в верховьях долины. Проводив его взглядом, я обернулся в сторону лагеря, но ничего не увидел – он был скрыт клубами дыма.
Мысленно распростившись с товарищами, я осмотрел Лейлу. Она была в порядке, если не считать ушибленных колен и локтя. И небольшой ссадины на ладошке. Вытащив из нее занозу, я принялся зализывать ранку...
И в это время вертолет появился вновь. Выглядел он вполне мирно.
– Он не атакует!!! – вскричал я, обернувшись к Лейле. – Не атакует!
И действительно, вертолет медленно пролетел над нами на пятиметровой высоте (при этом сдув с головы Лейлы черный платок и обнажив ее вьющиеся волосы) и пошел на посадку. Через минуту рев двигателей и тарахтение винтов вертолета начали стихать. Я чертыхнулся и прикинул, чем эта посадка нам может грозить. И пришел к выводу, что чем угодно и ничем.
– Не бойся, это – наш, российский вертолет, – сказал я Лейле, бывшей в полуобморочном состоянии. – Они ничего с нами не сделают... А стреляли, потому что приняли нас за мятежников Оманкельдыева...
Прижав к груди подрагивающую девушку, я подумал, что делать дальше. И когда уже решил идти к вертолету один, со стороны лагеря появился мрачный Житник с поднятыми верх руками... За ним шел высокий и тощий десантник-таджик с автоматом на изготовку...
– Вот они... – хмуро сказал Юрка, указав на нас подбородком.
Десантник, младший лейтенант, пристально на нас посмотрел. Затем криво улыбнулся и на ломанном русском языке приказал Житнику спуститься к нам...
Сердце мое ушло в пятки, я крепче обнял Лейлу, но Житник подойдя к краю промоины, неожиданно расхохотался во весь голос. Слезы радости брызнули из его глаз, со словами “Как я вас! Как я вас купил!!!” он опустился на землю и зашелся в кашле. Десантник, отставив автомат, также засмеялся.
– Что за шутки? – спросил я Житника, ничего не понимая.
– Пошутили мы с Палвоном! Пошутили!!! Он сосед мой по лестничной площадке. Представляешь, садится вертолет, а из него Палвончик выходит. Ну, я сразу к нему и бросился!
– Так они же весь лагерь наш разнесли!
– Ничего не разнесли! Даже казан с пловом на месте стоит! Федя его сберег от вертолета...
– Дык стреляли ведь? Сначала ракетами жахнули, затем из пулемета прошлись... Весь лагерь в дыму был...
– Это мятежник трое над вашей палатками сидел. С пулеметом и автоматом. Мы них стреляли, и дым ваш палатка шел. А Юрка Житник я ваш сразу с вертушка узнавал...
– Так ты же, гад, знал, что со мною Лейла! – с ненавистью сказал я Юрке. У нее ведь сердце могло остановиться...
– Да ладно тебе! Пошутить уже нельзя... Пойдем в лагерь, Сережка зовет.
И ушел с десантником, оживленно ему что-то рассказывая.
Когда мы с Лейлой подошли к вертолету, Кивелиди уже знал, кого убили над нашим лагерем. В сопровождении Бабека и молоденького белобрысого лейтенанта из вертолета он успел побывать на месте смерти Абдурахманова.
– Жалко мужика, – сказал Сергей, потупив глаза. – Но я успел ему сказать, что не от него узнал о золоте...
– Похоронили хоть? – спросил я, думая уже о продолжении так некстати прерванного банкета.
– Да... – улыбнулся Сергей, разгадав мои мысли. – Я попросил Бабека, чтобы их подальше оттащил и там по-своему похоронил... И не рассказывай десантуре ничего об Абдурахманове. Мятежники, так мятежники... А насчет того, кто мы и что тут забыли, им Зубков что-то проникновенное рассказал. Да это их, судя по всему, не очень-то и интересует.
Десантники и пилоты от плова отказались, сославшись на срочные дела в Душанбе. Дела эти в виде трех или четырех молодых барашков надсадно блеяли в салоне вертолета.
– Иди, спасибо скажи этот барашек! – перед отлетом ткнул меня локтем в бок Палвон. – Мы отряд Оманкельдыева Анзоб стреляли, потом Пиндар за этот баран в отара мой дядя прилетали. Случайно вас видели... Сейчас этот три мятежник ваш плов бы кушал... Давай, теперь этот плов береги, сейчас лететь будем.
И приказав пилотам взлетать, резко задвинул дверь. Но тут же открыв ее, подозвал Сергея и что-то у него спросил. Сергей улыбнулся и прокричал Наташе:
– Наташка! Лейтенантик тебе руку и сердце предлагает! Пойдешь за него?
Наташка улыбнулась и, покраснев, крикнула: – Пусть в городе ищет! На Нагорной!
Когда вертолет исчез в кровавой заре, Зубков достал из рюкзака две бутылки коньяка и налил всем по пятьдесят граммов. Через полчаса, когда общими стараниями лагерь выглядел так же, как до прилета вертолета, думы наши были заняты только пловом.
И вот, наконец, он задымился перед нами на двух больших блюдах – красивый, аппетитный, посыпанный мелко нарезанным диким луком. Я встал и, наливая спиртное из канистры в протянутые кружки, пошел вокруг компании. Лейла, заулыбавшаяся после коньяка, смотрела на меня неодобрительно. Я понял, что напиваться мне сегодня не следует, но все же налил себе три миллиметра и попросил внимания:
– Я много говорил в эти дни из головы и всем, думаю, надоел. И поэтому тост скажу из книги. Очень злободневный для нас тост. Слушайте:
Однажды родился в богатой и знатной семье красивый и здоровый мальчик. Всем он был хорош, вот только вместо пупка была у него аккуратная маленькая дырочка. Жить она ему не мешала, да и никто другой ее не замечал. Но мальчика этого мучил вопрос: “Что это, почему я отличаюсь от других? Почему не такой, как все?” И пошел он за ответом к известному мудрецу и тот, заглянув в волшебную книгу, послал его за тридевять земель в лавку одной колдуньи покупать за любую цену палисандровый ларчик с разгадкой. И шел наш мальчик, уже прекрасный юноша, к этой колдунье много лет. Его друзья охотились на ланей и медведей, ласкали девственниц и жен, воспитывали детей и защищали Родину, а наш мальчик все шел и шел... И вот, пришел он к колдунье, и отдал он ей все деньги, и купил он этот ларец... Открыл и увидел маленький такой серебряный ключик. Недолго думая, сунул его наш мальчик, уже прекрасный юноша, в дырочку вместо пупка, повернул... и попка его отвалилась, и упала в дорожную пыль! Так выпьем же, друзья, за то, чтобы никогда уже больше мы не искали приключений на свои задницы!
Мы чокнулись с соседями, выпили и налетели на прекраснейшее кулинарное творение Бабека.
– Молодец, Черный! Хороший тост, хотя и общеизвестный! Главное – короткий: не вся водка в кружке высохла! А я уж, грешным делом подумал, что придется холодный плов есть, – набивая рот, сказал Сергей.
– Ну, братцы, такого плова я не ел лет несколько, поддержал его Зубков. – А где сам повар?
– Он с этими двумя симпатичными иранками прогуляться пошел, – ехидно ответил Юрка, кивнув в сторону небольшой рощицы тальника, зеленевшей в верховьях долины. – Не скоро, наверное, придет. Черный ведь обещал после ужина Фатиму отдать Суворову на поругание, так вот этот шустрик и смылся участок застолбить.
– Да ты что? – поперхнувшись, воскликнул я. – Ну, хохма! Похоже, Бабек джекпота сорвал! Будет теперь в Захедане на моей королевской постели с Фатимой валяться, а потом в мраморной ванной обмываться! Ну, Бабек! И что, сразу с двумя пошел? Ну, у меня камень с души упал! Я все думал, что с этими бабами делать, а Бабек, оказывается, знает!
Услышав мои слова, Лейла больно ткнула кулачком мне в бок. Федя налил всем коньячного спирта, но я, сославшись на головную боль, отказался. Ребята удивились, но уговаривать не стали. Житник сказал что-то Наташе на ухо по поводу моего отказа и предложил тост за прекрасных амазонок. Они выпили, и мы опять принялись за плов.
Когда на блюдах с пловом образовались обширные проплешины, на достархане опять появился армянский коньяк, я взмолился и Лейла разрешила мне выпить, показав большим и указательным пальчиком дозволяемое количество – пять миллиметров. Но я налил себе вдвое больше: плов выпивку любит.
В момент моей расправы с аппетитной косточкой, из надвинувшейся уже темноты вышел Бабек. Справа к нему прижималась Фатима, слева – ее Фарида.
– Евгений, идем сторона, разговор есть, – негромко протянул Бабек. Я нетвердо встал на затекшие ноги и подошел к ним. Отведя меня в сторону, он сбивчиво заговорил:
– Евгений, я Фатима и Фарида жениться хочу... Они хороший женщина. Фатима тебе злой был, но теперь она очень хороший, симпатичный стал. Ты ее не бойся теперь, я сказал, что ты – мой лучший друг. Она всегда хороший был, просто у нее никогда не был хороший настоящий мужчина. Все женщина хороший, длинный любит, у меня есть... Она меня любит теперь и никто болше ее не нужный. Пусть никто их не трогает – мой жена теперь они...
– Как, сразу две? – проговорил я невпопад, не зная, как и реагировать. Одно дело в кусты двоих вести, другое – под венец. Неожиданно меня разобрал мелкий смех и я, не в силах устоять, опустился на землю.
– Почему смеешься? Шариат мне разрешает. Я три жена могу иметь!
– Я рад, дорогой! Искренне рад! Бери, наслаждайся. Послушай, – сказал я, сотрясаясь от хохота, – если Лейла – жена мне, то ты теперь мне тесть! Я тебя теперь по русским обычаям отцом называть должен! Ну, папаня, удивил! Давай, поцелуемся! По-родственному! И пошли, выпьем за это.
– Братцы! У меня тесть объявился! – вернувшись к костру, закричал я товарищам. – Только сейчас посватался! Давайте выпьем за Бабека, за короткого Бабека с длинным...
И снова был прерван резким ударом в спину. Я хотел было вспылить, но замолк, решив, что за эту экзекуцию я непременно выторгую у Лейлы компенсацию в виде пятидесяти граммов. И подмигнул Феде. Тот налил всем понемногу и предложил тост за Бабека и его невест.
– Я всех на свадьба приглашаю! – сказал Бабек, когда мы выпили. – Через месяц играть будем.
– В Хушоне будешь жениться? – усмехнувшись, спросил его Сергей.
– Канешна! Теперь я там хозяин буду! Все приезжайте, “Волга” за вам посылаю. Лучший музыкант будет!
* * *
Ночь была теплой и безветренной. Чернота неба растворилась в ярком блеске бесчисленных звезд. Время от времени, невероятная их близость заставляла меня в изумлении вскидывать голову.
Когда плов кончился, компания распалась. Первыми ее покинули Юрка с Наташей. Они решили пройтись по долине.
– Пойдем прогуляемся, да и за тропой присмотрим... – сказал он Сергею с иронией. Себя он явно считал победителем, а Кивелиди – проигравшим третьим и не мог скрыть надменной улыбки супермена.
Бабек подождал, пока новоявленные жены уберут и вымоют посуду, а потом обвесился одеялами и увел их в дальнюю палатку. Сергей с Зубковым и Суворовым налили в чайник спирта, взяли спальные мешки (Зубков принес в рюкзаке два пуховых спальника) и пошли говорить в ближнюю палатку. Им хотелось посидеть перед костром – это было видно. Однако от глаз Лейлы распространялось такое желание остаться со мной наедине, что, наверное, и близ живущие полевые мыши подались в гости к родственникам. Один Федя не прочувствовал момента – он беззвучно спал над закопанным золотом.
Мы долго сидели с Лейлой, обнявшись и глядя на затухающий костер. Когда из палатки раздавался мощный, с присвистом, храп Зубкова, она таинственно взглянула мне в глаза. Мы встали, я скатал спальный мешок, сунул подмышку и, взяв девушку за руку, пошел верх по склону, к звездам. За небольшой скальной грядой нам открылась небольшая полянка, поросшая густой травой.
Лишь только брошенный спальный мешок услужливо развернулся на траве, Лейла набросилась на меня, и на целую вечность мы окунулись в море непередаваемого словами блаженства...
– Ты... ты много раз был счастлив? – спросила Лейла, когда утомленное блаженство снизошло с нас и улеглось отдохнуть под скалами.
– Да. Но лишь несколько раз я был полностью, до конца счастлив. Почти как сейчас...
– А когда в первый раз?
– Это... это было очень давно. Мне было десять лет. В Душанбе стояла страшная жара, и мы с матерью лежали рядом на прохладном полу и ели, кажется, виноград.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Мысленно распростившись с товарищами, я осмотрел Лейлу. Она была в порядке, если не считать ушибленных колен и локтя. И небольшой ссадины на ладошке. Вытащив из нее занозу, я принялся зализывать ранку...
И в это время вертолет появился вновь. Выглядел он вполне мирно.
– Он не атакует!!! – вскричал я, обернувшись к Лейле. – Не атакует!
И действительно, вертолет медленно пролетел над нами на пятиметровой высоте (при этом сдув с головы Лейлы черный платок и обнажив ее вьющиеся волосы) и пошел на посадку. Через минуту рев двигателей и тарахтение винтов вертолета начали стихать. Я чертыхнулся и прикинул, чем эта посадка нам может грозить. И пришел к выводу, что чем угодно и ничем.
– Не бойся, это – наш, российский вертолет, – сказал я Лейле, бывшей в полуобморочном состоянии. – Они ничего с нами не сделают... А стреляли, потому что приняли нас за мятежников Оманкельдыева...
Прижав к груди подрагивающую девушку, я подумал, что делать дальше. И когда уже решил идти к вертолету один, со стороны лагеря появился мрачный Житник с поднятыми верх руками... За ним шел высокий и тощий десантник-таджик с автоматом на изготовку...
– Вот они... – хмуро сказал Юрка, указав на нас подбородком.
Десантник, младший лейтенант, пристально на нас посмотрел. Затем криво улыбнулся и на ломанном русском языке приказал Житнику спуститься к нам...
Сердце мое ушло в пятки, я крепче обнял Лейлу, но Житник подойдя к краю промоины, неожиданно расхохотался во весь голос. Слезы радости брызнули из его глаз, со словами “Как я вас! Как я вас купил!!!” он опустился на землю и зашелся в кашле. Десантник, отставив автомат, также засмеялся.
– Что за шутки? – спросил я Житника, ничего не понимая.
– Пошутили мы с Палвоном! Пошутили!!! Он сосед мой по лестничной площадке. Представляешь, садится вертолет, а из него Палвончик выходит. Ну, я сразу к нему и бросился!
– Так они же весь лагерь наш разнесли!
– Ничего не разнесли! Даже казан с пловом на месте стоит! Федя его сберег от вертолета...
– Дык стреляли ведь? Сначала ракетами жахнули, затем из пулемета прошлись... Весь лагерь в дыму был...
– Это мятежник трое над вашей палатками сидел. С пулеметом и автоматом. Мы них стреляли, и дым ваш палатка шел. А Юрка Житник я ваш сразу с вертушка узнавал...
– Так ты же, гад, знал, что со мною Лейла! – с ненавистью сказал я Юрке. У нее ведь сердце могло остановиться...
– Да ладно тебе! Пошутить уже нельзя... Пойдем в лагерь, Сережка зовет.
И ушел с десантником, оживленно ему что-то рассказывая.
Когда мы с Лейлой подошли к вертолету, Кивелиди уже знал, кого убили над нашим лагерем. В сопровождении Бабека и молоденького белобрысого лейтенанта из вертолета он успел побывать на месте смерти Абдурахманова.
– Жалко мужика, – сказал Сергей, потупив глаза. – Но я успел ему сказать, что не от него узнал о золоте...
– Похоронили хоть? – спросил я, думая уже о продолжении так некстати прерванного банкета.
– Да... – улыбнулся Сергей, разгадав мои мысли. – Я попросил Бабека, чтобы их подальше оттащил и там по-своему похоронил... И не рассказывай десантуре ничего об Абдурахманове. Мятежники, так мятежники... А насчет того, кто мы и что тут забыли, им Зубков что-то проникновенное рассказал. Да это их, судя по всему, не очень-то и интересует.
Десантники и пилоты от плова отказались, сославшись на срочные дела в Душанбе. Дела эти в виде трех или четырех молодых барашков надсадно блеяли в салоне вертолета.
– Иди, спасибо скажи этот барашек! – перед отлетом ткнул меня локтем в бок Палвон. – Мы отряд Оманкельдыева Анзоб стреляли, потом Пиндар за этот баран в отара мой дядя прилетали. Случайно вас видели... Сейчас этот три мятежник ваш плов бы кушал... Давай, теперь этот плов береги, сейчас лететь будем.
И приказав пилотам взлетать, резко задвинул дверь. Но тут же открыв ее, подозвал Сергея и что-то у него спросил. Сергей улыбнулся и прокричал Наташе:
– Наташка! Лейтенантик тебе руку и сердце предлагает! Пойдешь за него?
Наташка улыбнулась и, покраснев, крикнула: – Пусть в городе ищет! На Нагорной!
Когда вертолет исчез в кровавой заре, Зубков достал из рюкзака две бутылки коньяка и налил всем по пятьдесят граммов. Через полчаса, когда общими стараниями лагерь выглядел так же, как до прилета вертолета, думы наши были заняты только пловом.
И вот, наконец, он задымился перед нами на двух больших блюдах – красивый, аппетитный, посыпанный мелко нарезанным диким луком. Я встал и, наливая спиртное из канистры в протянутые кружки, пошел вокруг компании. Лейла, заулыбавшаяся после коньяка, смотрела на меня неодобрительно. Я понял, что напиваться мне сегодня не следует, но все же налил себе три миллиметра и попросил внимания:
– Я много говорил в эти дни из головы и всем, думаю, надоел. И поэтому тост скажу из книги. Очень злободневный для нас тост. Слушайте:
Однажды родился в богатой и знатной семье красивый и здоровый мальчик. Всем он был хорош, вот только вместо пупка была у него аккуратная маленькая дырочка. Жить она ему не мешала, да и никто другой ее не замечал. Но мальчика этого мучил вопрос: “Что это, почему я отличаюсь от других? Почему не такой, как все?” И пошел он за ответом к известному мудрецу и тот, заглянув в волшебную книгу, послал его за тридевять земель в лавку одной колдуньи покупать за любую цену палисандровый ларчик с разгадкой. И шел наш мальчик, уже прекрасный юноша, к этой колдунье много лет. Его друзья охотились на ланей и медведей, ласкали девственниц и жен, воспитывали детей и защищали Родину, а наш мальчик все шел и шел... И вот, пришел он к колдунье, и отдал он ей все деньги, и купил он этот ларец... Открыл и увидел маленький такой серебряный ключик. Недолго думая, сунул его наш мальчик, уже прекрасный юноша, в дырочку вместо пупка, повернул... и попка его отвалилась, и упала в дорожную пыль! Так выпьем же, друзья, за то, чтобы никогда уже больше мы не искали приключений на свои задницы!
Мы чокнулись с соседями, выпили и налетели на прекраснейшее кулинарное творение Бабека.
– Молодец, Черный! Хороший тост, хотя и общеизвестный! Главное – короткий: не вся водка в кружке высохла! А я уж, грешным делом подумал, что придется холодный плов есть, – набивая рот, сказал Сергей.
– Ну, братцы, такого плова я не ел лет несколько, поддержал его Зубков. – А где сам повар?
– Он с этими двумя симпатичными иранками прогуляться пошел, – ехидно ответил Юрка, кивнув в сторону небольшой рощицы тальника, зеленевшей в верховьях долины. – Не скоро, наверное, придет. Черный ведь обещал после ужина Фатиму отдать Суворову на поругание, так вот этот шустрик и смылся участок застолбить.
– Да ты что? – поперхнувшись, воскликнул я. – Ну, хохма! Похоже, Бабек джекпота сорвал! Будет теперь в Захедане на моей королевской постели с Фатимой валяться, а потом в мраморной ванной обмываться! Ну, Бабек! И что, сразу с двумя пошел? Ну, у меня камень с души упал! Я все думал, что с этими бабами делать, а Бабек, оказывается, знает!
Услышав мои слова, Лейла больно ткнула кулачком мне в бок. Федя налил всем коньячного спирта, но я, сославшись на головную боль, отказался. Ребята удивились, но уговаривать не стали. Житник сказал что-то Наташе на ухо по поводу моего отказа и предложил тост за прекрасных амазонок. Они выпили, и мы опять принялись за плов.
Когда на блюдах с пловом образовались обширные проплешины, на достархане опять появился армянский коньяк, я взмолился и Лейла разрешила мне выпить, показав большим и указательным пальчиком дозволяемое количество – пять миллиметров. Но я налил себе вдвое больше: плов выпивку любит.
В момент моей расправы с аппетитной косточкой, из надвинувшейся уже темноты вышел Бабек. Справа к нему прижималась Фатима, слева – ее Фарида.
– Евгений, идем сторона, разговор есть, – негромко протянул Бабек. Я нетвердо встал на затекшие ноги и подошел к ним. Отведя меня в сторону, он сбивчиво заговорил:
– Евгений, я Фатима и Фарида жениться хочу... Они хороший женщина. Фатима тебе злой был, но теперь она очень хороший, симпатичный стал. Ты ее не бойся теперь, я сказал, что ты – мой лучший друг. Она всегда хороший был, просто у нее никогда не был хороший настоящий мужчина. Все женщина хороший, длинный любит, у меня есть... Она меня любит теперь и никто болше ее не нужный. Пусть никто их не трогает – мой жена теперь они...
– Как, сразу две? – проговорил я невпопад, не зная, как и реагировать. Одно дело в кусты двоих вести, другое – под венец. Неожиданно меня разобрал мелкий смех и я, не в силах устоять, опустился на землю.
– Почему смеешься? Шариат мне разрешает. Я три жена могу иметь!
– Я рад, дорогой! Искренне рад! Бери, наслаждайся. Послушай, – сказал я, сотрясаясь от хохота, – если Лейла – жена мне, то ты теперь мне тесть! Я тебя теперь по русским обычаям отцом называть должен! Ну, папаня, удивил! Давай, поцелуемся! По-родственному! И пошли, выпьем за это.
– Братцы! У меня тесть объявился! – вернувшись к костру, закричал я товарищам. – Только сейчас посватался! Давайте выпьем за Бабека, за короткого Бабека с длинным...
И снова был прерван резким ударом в спину. Я хотел было вспылить, но замолк, решив, что за эту экзекуцию я непременно выторгую у Лейлы компенсацию в виде пятидесяти граммов. И подмигнул Феде. Тот налил всем понемногу и предложил тост за Бабека и его невест.
– Я всех на свадьба приглашаю! – сказал Бабек, когда мы выпили. – Через месяц играть будем.
– В Хушоне будешь жениться? – усмехнувшись, спросил его Сергей.
– Канешна! Теперь я там хозяин буду! Все приезжайте, “Волга” за вам посылаю. Лучший музыкант будет!
* * *
Ночь была теплой и безветренной. Чернота неба растворилась в ярком блеске бесчисленных звезд. Время от времени, невероятная их близость заставляла меня в изумлении вскидывать голову.
Когда плов кончился, компания распалась. Первыми ее покинули Юрка с Наташей. Они решили пройтись по долине.
– Пойдем прогуляемся, да и за тропой присмотрим... – сказал он Сергею с иронией. Себя он явно считал победителем, а Кивелиди – проигравшим третьим и не мог скрыть надменной улыбки супермена.
Бабек подождал, пока новоявленные жены уберут и вымоют посуду, а потом обвесился одеялами и увел их в дальнюю палатку. Сергей с Зубковым и Суворовым налили в чайник спирта, взяли спальные мешки (Зубков принес в рюкзаке два пуховых спальника) и пошли говорить в ближнюю палатку. Им хотелось посидеть перед костром – это было видно. Однако от глаз Лейлы распространялось такое желание остаться со мной наедине, что, наверное, и близ живущие полевые мыши подались в гости к родственникам. Один Федя не прочувствовал момента – он беззвучно спал над закопанным золотом.
Мы долго сидели с Лейлой, обнявшись и глядя на затухающий костер. Когда из палатки раздавался мощный, с присвистом, храп Зубкова, она таинственно взглянула мне в глаза. Мы встали, я скатал спальный мешок, сунул подмышку и, взяв девушку за руку, пошел верх по склону, к звездам. За небольшой скальной грядой нам открылась небольшая полянка, поросшая густой травой.
Лишь только брошенный спальный мешок услужливо развернулся на траве, Лейла набросилась на меня, и на целую вечность мы окунулись в море непередаваемого словами блаженства...
– Ты... ты много раз был счастлив? – спросила Лейла, когда утомленное блаженство снизошло с нас и улеглось отдохнуть под скалами.
– Да. Но лишь несколько раз я был полностью, до конца счастлив. Почти как сейчас...
– А когда в первый раз?
– Это... это было очень давно. Мне было десять лет. В Душанбе стояла страшная жара, и мы с матерью лежали рядом на прохладном полу и ели, кажется, виноград.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57